Так совпало, что в Москве в этом сезоне вышло сразу несколько «Гамлетов», один из них Филиппа Гуревича в Школе-студии МХАТ (с курсом Евгения Писарева). 28 января состоялся очередной показ.

Студенческий театр имеет свои особенности, но Филипп Гуревич очень хорошо приспособил пьесу Шекспира именно под молодых актеров. Главной здесь стала тема детства и травм, с ним связанных. Первая сцена без слов: Гамлет (Максим Богатырев) как будто на пляже — судя по жестам, он учится плавать и играет с корабликом. Только в это детское светлое воспоминание вплетается сразу же тревожный символ — играя, Гамлет учится делать искусственное дыхание. И очень тонкая деталь — искусственное дыхание незаметно переходит в поцелуй с Офелией (Виктория Серикова). Собственно, этот совсем очень деликатно придуманный образ и есть ключ к спектаклю — прошлое (и детство, травмы/страхи оттуда) руководят настоящим. Слово «руководят» тоже важное для этой постановки: во всех деталях проявляется жесткая иерархия, которая отражается не только во властных интонациях безоговорочно приказывающих своим детям родителей, но и на уровне пространственного расположения — казалось бы, предельно простая декорация (двухуровневый помост, который при разворачивании становится машиной, а в конце машиной-гробом, куда Гамлет «усаживает» все трупы) дает возможность подчеркнуть эту иерархию: родитель сверху, ребенок снизу. Правда, насилие происходит не только от старшего поколения к младшему — с Гертрудой (Вера Арсич), своей женой, Клавдий (Артём Кучеренко) говорит таким же приказным тоном.
Некоторых персонажей Уильяма Шекспира режиссёр убрал (иронично пошутив — «потому что Розенкранц и Гильденстерн мертвы»), зато добавил второго Гамлета (Вия Гека). Даже не так важно, что его, «другого Гамлета», так он назван в программке, играет женщина (я читала версии про женское начало, но, мне кажется, это сильно притянуто, хотя тема Эдипова комплекса, конечно, возникает), но такое разделение ролей вытаскивает наружу как будто внутренний диалог с самим собой, или со своим прошлым, происходящий бесконечно внутри Гамлета. Сказать, что «другой Гамлет» — это подсознание главного Гамлета, наверное, было бы слишком большим упрощением (спектакль Филиппа Гуревича хорош как раз тем, что здесь все сделано в тонких деталях, а не прямолинейно), но именно поэтому знаменитый монолог «Быть или не быть» читает именно он. И некоторые важные слова, которые у Шекспира произносятся в диалоге с другими, здесь становятся внутренним диалогом с самим собой: например, в пьесе Гамлет говорит Розенкранцу, что тот пытается играть на нем словно на флейте — в этой же версии Гамлет говорит это самому себе. Им не кто-то со стороны играет, а его собственные страхи управляют им. А кроме страхов еще и желание угодить отцу (Арсений Васильевых), пусть и посмертно, что происходит из-за того самого насилия, про которое я уже писала. Гамлет испуганно-послушно говорит «да, понял, пап», а тот поощряет его идеи про месть — «красавчик».
Впрочем, в голове у Гамлета проигрываются не только разговоры с самим собой: знаменитый разговор Гамлета с мамой, Гертрудой, про «два портрета» здесь — диалог Клавдия и его брата, отца Гамлета. Тонко и умно порезанный текст становится метафорой того, что когда-то не разрешенный конфликт между двумя братьями продолжает проявляться в поколении детей, влияя на их жизнь.

Кроме того, это получилась история про попытки повзрослеть. Тема игры прослеживается в течение всего спектакля — от кораблика в начале до игры в рапиру на пальцах, поэтому одна из последних фраз Лаэрта (Руслан Чагилов): «боюсь, мы лишь играли до сих пор, Гамлет» звучит по-особенному. Во многом благодаря работе с текстом получилась очень точная работа с психологической точки зрения, при этом сделанная, конечно, не методами психологического театра — огромное количество музыки задаёт юношеский азарт, а отдельные детали постоянно напоминают, сколько травм и тревог заложено в этих еще недавних детях.
Текст: Нина Цукерман
Фото: Екатерина Цветкова