В Приюте комедианта/Театре на Садовой продолжаются премьерные показы спектакля «Собака на сене», ближайшие — 30 и 31 августа. Мы встретились с Дарьей Румянцевой в буфете театра, чтобы поговорить о дружбе с бывшими, ведьмовстве и тех, кого мы потеряли.
Первый мой вопрос — о «Собаке на сене». Как вы попали в этот проект?
Катя Королева пришла на спектакль «Время и семья Конвей», который прошёл не очень хорошо, я была сильно расстроена. Я всегда поздно выхожу из театра, и, когда я вышла, вообще все уже ушли, на улице была зима и очень холодно. Я увидела Катю, которая ждала меня у театра после спектакля. Она сказала: «Здравствуйте, я Катя Королева, режиссёр. Я буду ставить в этом театре «Собаку на сене», и поняла, что вы моя Диана». Я подумала, что эта пьеса XVII века неактуальна, и хотела вежливо отказаться, чтобы не давать ложных надежд. Катя сказала: «Вам, наверное кажется, что эта пьеса не очень актуальна?». «Да, есть такое подозрение». Тогда она мне рассказала концепцию, которая мне очень понравилась. Договорились, что я прочту пьесу. Я начала читать в каком-то не очень хорошем переводе, и не понимала, как это можно переложить на современный язык, мне было скучно. Потом мне позвонила Катя, позвонил Виктор Михайлович Минков, я подумала: надо встретиться. Сходила на первую встречу, а Катя очень заразительный режиссёр, в ней много энергии и любви. Я увидела команду и решила попробовать. Потом мы начали разбираться, в чем смысл текста, и оказалось, что пьеса злободневная, проблемы, которые в ней подняты, актуальные и сейчас. Работа над этим спектаклем — один из самых счастливых творческих периодов в моей жизни.
Каст ведь менялся?
У нас поменялся главный герой, Теодоро сначала должен был играть Ваня Батарев, но у него возникли проблемы с графиком и здоровьем. С Ваней я уже работала, как и с Анной Мигицко, Славой Коробициным. Артём Кисаков пришёл чуть позже, мы поняли, что нам нужен ещё один персонаж. Мы с ним ездили вместе на актёрский тренинг, он один из самых талантливых и перспективных молодых артистов, которых я знаю. Он красавчик и роль Рикардо ему подходит.
Когда Ваня Батарев ушёл из проекта, это было очень тяжело для всех, потому что до премьеры оставался месяц и нужно было срочно найти хорошего артиста определённого возраста и фактуры, который был бы свободен в середине июня. Тогда Володя Кочуров напомнил нам о существовании Димы Белякина, с которым я не была знакома и никогда не видела его на сцене. Он пришёл на встречу, прочитал текст и все поняли, что это Теодоро. Благодаря Диминому суперпозитивному взгляду на мир спектакль получился таким, каким получился, и я очень довольна.
Давно не вижу в афише «Время и семья Конвей». Его ведь сами актёры восстанавливали?
Да, восстанавливали сами, я была продюсером этого спектакля в тот период. В афише он редко (ближайший — 1 октября), потому что мы все очень занятые актеры и нас много. Девятерых артистов из разных театров и городов, которые постоянно в работе и не ждут, пока их позовут, тяжело собрать, но нашей завтруппой Людмиле Константиновне это иногда удаётся. Во второй редакции произошла замена состава: кто-то не смог, кому-то казалось, что он уже вырос из своей роли. У нас поменялась Джоан, теперь играет Аня Арефьева, поменялся Робин — сейчас играет Арсений Семёнов, великолепная пара получилась. Джералда теперь играет Олег Сенченко в составе с первым Джералдом Александром Лушиным. Кэрол играет Катя Карманова, потому что Алина Кикеля, которая играла эту роль, решила, что она из неё сильно выросла. Мне так не кажется, я по Алине очень скучаю, но Катя тоже здорово играет. Мы сейчас в процессе притирки, потому что очень долго играли и состав практически не менялся, а теперь четыре новых человека, это практически половина состава. Спектакль как будто рождается заново. Я его очень люблю, зрители любят.
Я видела только версию в Приюте. Предыдущая, в Музее Достоевского, сильно от неё отличалась?
В музее Достоевского, к сожалению, спектакль был убыточный, не окупался, нам приходилось переплачивать, чтобы там играть, или билеты должны были бы стоить невероятных денег, и это оказалось сложно, нам пришлось с музеем проститься. Там очень хорошее пространство для «Конвей», как будто всё в доме происходит, и зрители находятся внутри него. Сейчас мы привыкаем к Приюту комедианта и большему количеству зрителей. Смыслы всё те же, но жалко атмосферу, мы пытаемся наполнить ею зал здесь.
Уже тринадцать лет вы играете «Олесю«. Этот спектакль существует без режиссёров?
Он довольно давно существует без режиссёров, потому что и Максим Диденко, и Николай Дрейден жили кто где, всегда очень много ставили, и в Европе, и в России. Тяжеловато было сначала, мы боялись, что постановка развалится и её снимут. Спектакль в 2011 году ставился на молодых людей, а сейчас мы стареем. Интенсивность «Олеси» такова, что, когда я была помоложе и плохо умела распределяться, то могла за спектакль терять 2-3 килограмма. Это было, конечно, приятно, но тяжеловато. Однажды мы были на гастролях в Минске, и Максим, который не видел «Олесю» лет семь, приехал и сказал, что ему очень понравилось. Здорово, что в спектакле крепкая режиссура, и он развивается, меняется благодаря нашим классным режиссерам. Максим — мастер формы, и, даже если мы где-то сыпемся, то благодаря режиссуре спектакль продолжает держаться. Мы отталкиваемся от того, что с нами и миром вокруг происходит. Всё это соединяется с теми темами, которые есть в «Олесе». Общество, человек, любовь, невозможность любви — это всё никуда не денется. Любим этот спектакль, но тяжело его играть, особенно два дня подряд. Я вот сейчас думаю, как мои парни придут кряхтя.
Вы много лет назад говорили в интервью, что перед «Олесей» стараетесь ничем не заниматься, чтобы не сбить настрой. Это всё ещё так?
Раньше я в день спектакля не делала ничего, я бы скорее всего тогда отказалась от интервью. Но мы встретились пораньше, чтобы у меня было больше возможности подготовиться. Я взрослею и надеюсь, что профессионализм тоже растёт. Благодаря работе продюсером я научилась переключаться с одного полушария мозга на другое, поэтому интервью сегодня для меня комфортно, и «Собаку на сене» я репетировала перед «Олесей», а вот смену съемочную не хотела бы. После этого спектакля я долго не могу спать, всё это так же остаётся. Раньше я думала, что в «Олесе» мне нужно выпускать свои тёмные теневые стороны, а сейчас понимаю, что это необязательно и можно больше идти через свет. Стало легче.
Мне кажется, что «Олеся», как и «Вий» — это про женскую энергию: созидающую, дающую жизнь, и при этом разрушающую, способную эту жизнь отнять.
«Олеся» — попытка выхода из дуальности, попытка не говорить, что вот это только хорошее, а вот это только плохое, что религия — хорошо, а ведьмовство и колдовство — плохо. Это возможность понять, что у всего есть ещё какая-то сторона. Женская энергия и созидательная, и разрушающая, да. Работая над этой ролью, я читала и «выпивала» известную книгу «Бегущая с волками» Клариссы Пинколы Эстес, про женские инициации. Я очень много подчерпнула из книги для роли Олеси, для других ролей и для жизни, она меня сильно перевернула. Работая над «Олесей», мы изучали тему скоморошества, юродивых, её Коля Дрейден предложил. К юродивым в старину прислушивались.
Идея постановки ведь вам принадлежала?
Да, я слегла в больницу с аппендицитом, мне полтора месяца нельзя было работать. У меня амплуа условно инженю, и в МДТ тогда я много таких ролей играла: девушек, девочек. Я хотела большую роль, трагическую желательно. Откуда-то мне пришла мысль об «Олесе», и я, даже не перечитав книгу, предложила эту идею Лёше Морозову. Лёша предложил Коле снять кино, а Коля захотел поставить спектакль, и мы над ним работали три года, делали инсценировку, первые пробы и показы, сделали панк-акцию с Максимом Диденко. Я, наученная глубоко входить в процесс, немножко сошла с ума, погрузившись в тему ведьманства. Когда стало полегче, я поняла, что нужно выпускать спектакль. Мы пришли к Виктору Минкову со словами, что у нас есть материал, нам особо ничего не нужно. Он дал нам месяц на выпуск. Если бы не Виктор Михайлович, «Олеси» бы не было, он вообще в моей жизни играет большую роль. Мы собрали и выпустили спектакль, который был тяжело воспринят и критикой, и публикой. Люди уходили из зала, потому что шли на спектакль «Олеся. История любви», помня фильм с Мариной Влади, и были не готовы, что к ним придёт Маугли, лесной человек. Сейчас, спустя 13 лет, аншлаги, людям нравится, нам тоже.
Зрители Вконтакте на интерактив жалуются.
Я читала жалобу от жены одного парня, которого я уложила на сцену и поцеловала. Там такой момент есть, что я должна прыгнуть к мужчине на руки. Перед тем, как это сделать, я тихонечко спрашиваю, есть ли проблемы со спиной. Он сказал, что есть. Можно было его отправить обратно и вытащить другого, но уже не было времени. И заметьте, что жалобы появились не от мужчины, а от его жены, и её можно понять. Меня грозились даже привлечь по статье, но я надеюсь, что страсти в семье поутихли. Я артистка, выполняю задачу режиссёра. Олег иногда может у зрителей что-то забрать, но обычно возвращает. Больше я никаких жалоб не слышала.
Выходить в интерактив со зрителем — очень серьёзное преодоление себя, без четвёртой стены страшно, ты никогда не знаешь, как человек себя поведёт. К нам и пьяные приходили и чего только не было. С другой стороны ты всегда своё внимание сосредотачиваешь и это вызов самому себе. Когда «Олеся» выпускалась, мы были очень молодые и любили хулиганить. Раньше перед началом мы ходили среди зрителей и пели, но было тяжеловато потом входить в спектакль. Зрители тоже по-разному относились и мы перестали.
Я ещё не видела «Собачье сердце«, хотя в 2017 перед премьерой брала интервью у Максима Диденко. Диденко делал ставку на Николая Чиндяйкина, но он ведь недолго совсем играл?
Наверное, годик поиграл. Максим на Николая Чиндяйкина ориентировался, а потом стал играть только Валерий Кухарешин, и у них совершенно разные профессора. Вообще у каждого поначалу был состав. Мы сочиняли партитуру и роли, выпускали спектакль все вместе, с режиссёром, художником, хореографом, композитором. Это крутой творческий опыт очень экологичного и здорового отношения к работе, когда вы с актером, который с тобой играет одного персонажа, совместно создаёте линию роли. Процесс выпуска «Собачьего сердца» — тоже один из самых счастливых в моей жизни. К тому же Максим Диденко и Володя Варнава, Серёжа Азеев, Илюша Дель, Гала Самойлова, которая, к сожалению, от нас в этом году ушла, вся эта компания — близкие мои друзья. Мы — банда и для нас большое счастье работать вместе.
Если вы когда-нибудь видели, как работает Максим, то знаете, что он очень мало говорит, в основном общается невербально, даёт короткие, понятные и действенные задачи, которые включают артиста. Когда мы встречались с критиками, они нам рассказывали, про что наш спектакль. Было очень интересно послушать. От книги спектакль отличается сильно, но текст оттуда. У нас должна была принимать участие живая собака, но мы поняли, что она плохо взаимодействует с камерой, её будет сложно контролировать. Поэтому мы решили собакой сделать Илью Деля и Филиппа Дьячкова.
Расскажите о Гале Самойловой.
Мы с ней познакомились, когда она ещё была студенткой третьего курса. Гала привела меня в духовный мир, она была моим первым учителем йоги, каждую практику заканчивала словами: «Да пребудет любовь и мир во всей вселенной» и жестом рук намасте, означающим «разум склоняется перед сердцем». Так Гала и прожила всю свою жизнь. Ещё она всё время говорила: «Просветлился — не пались». Это значило, что не нужно презирать людей, которые ещё не прошли тот путь осознания, какой, как тебе кажется, прошёл ты. И вообще не нужно никого презирать.
Самый необычный ваш спектакль — «Намасте. Я тебя вижу».
Кстати, может, его тоже в Приют комедианта перенести? Это не совсем спектакль, мы с моим бывшим любимым мужем Женей Анисимовым его запланировали как радикальную арт-терапию, чтобы разобраться во всём для нас и нашей дочери, чтобы оставаться в хороших отношениях, разрешить обиды и горести, связанные с разводом. Потому что до развода мы все хорошие и любимые, а после представляемся какими-то совсем другими людьми. Мне кажется, нам всё удалось, мы в чудесных отношениях. «Намасте» играется по запросу — оказалось, что терапевтический эффект получаем не только мы, но и те, кто смотрит наш спектакль-читку. Раньше мы думали, что история нашей любви и развода уникальная, а оказалось, что у всех истории похожи и все претерпевают одни и те же кризисы. Я совершенно точно знаю, что любовь никогда не перестаёт, она просто меняет форму. Женя — один из самых близких моих друзей, родных людей, больше чем родных. Ему поручено развеять мой прах.
В «Намасте» есть взаимодействие со зрителями?
Да, и его там много. Мы этот спектакль играем сейчас в очень узком пространстве, чтобы можно было поговорить со зрителями, и это всех втягивает. Мы в «Намасте» читаем нашу переписку, и всегда что-то новенькое в ней открываем. Спустя 8 лет выясняется, что Женя совсем не то имел ввиду, что я прочитала на заре наших отношений, и, если бы я правильно это прочла, возможно, не было бы никакой свадьбы. Я шучу, но хочу сказать, что важно разговаривать со своим партнёром и слушать его, а не копить обиды.
Кому принадлежит идея постановки?
Жене. Он всегда в нашей компании отвечал за гениальные идеи. У нас ВКонтакте была очень смешная переписка в начале отношений, мы разговаривали высоким слогом, исключительно на «Вы» и сознательно не брали номера телефонов друг друга, чтобы наше общение не превращалось в «Ты где?», «Спокойной ночи». Мы из этого сделали спектакль.
Дружить с бывшим — это, мне кажется, очень сложно. В чём секрет?
Мне кажется, это необходимо. Когда у вас есть общий ребёнок, для его психологического здоровья важно, чтобы родители не говорили гадости друг про друга. Развод — травма для ребёнка, мы оба это понимали и решили к этому вопросу подойти осознанно. Поговорили с детским психологом, и она сказала, что ребёнок в принципе может нормально пережить развод, если родители хорошо общаются. Вот такая у нас семья, мы даже иногда живём вместе, когда работы много, не как муж и жена, а как очень близкие люди, и вместе растим дочь, вдвоём принимаем решения по её воспитанию, делимся проблемами. Смешно было, когда мы одновременно влюбились и одновременно неудачно и очень друг друга поддерживали в этот период. Мне кажется, это крутой уровень взаимоотношений.
Конечно, ещё не все обиды мы проработали, пока в процессе, хотя уже почти столько же лет прошло после развода, сколько длились наши отношения. Мы оба в терапии, это необходимая вещь для каждого человека и артиста в частности, чтобы не падать в свои слепые зоны. В принципе я почти со всеми своими бывшими дружу. Когда мы встречаем партнёра, влюбляемся, то видим своё отражение, свою золотую тень в этом человеке, которые очень мало имеют к нему отношения. Кроме того мы видим его лучшую версию себя, во всей её красоте. Потом что-то начинает сбоить, он ведёт себя не так, как в наших иллюзиях. Надо помнить тот период, когда мы видели человека в его лучшей версии себя, а в остальном все мы люди. Мы расстаёмся, когда встречаемся в своих травмах. Поэтому, друзья, нужно чистить не только зубы, но и своё сознание, голову и мозг от всякого говна.
Вас до сих пор называют «Додинская».
Я Додинская, я умру такой, Лев Абрамович Додин — мой учитель.
Вы ведь иногда возвращаетесь в МДТ?
Меня иногда приглашают, я за это очень благодарна, потому что до дрожи люблю этот театр, мою семью, мою альма-матер. Я выросла в МДТ, состоялась как актриса, как личность, там мои учителя, друзья, партнёры. Я всегда там буду маленькой, потому что пришла туда маленькой, и все ко мне так и относятся, хотя и понимают, что я уже взрослая. Я была там на закрытии сезона, мы играли «Братья и сёстры», и говорила, что никогда не будет такого дома в моей жизни, такого здания, где я провела столько времени, где знаю каждую дощечку, кирпичик, стол, и у каждого предмета есть своя, моя личная, история. Лев Абрамович Додин — мой мастер, которому я бесконечно благодарна и восхищаюсь каждый день до сих пор. Я хожу к студентам, и вижу, что он с ними взаимодействует совсем по-другому, чем с нами, постоянно работает над собой, своей системой, идёт в ногу со временем и передаёт культурный код, который, надеюсь, есть и у меня, и у его студентов. Это школа, которой я владею, и планка, ниже которой никогда не спущусь.
Другой мой учитель, который в этом году, к сожалению, умер — Валерий Николаевич Галендеев — человек величайшей культуры и слова, который сделал всем своим ученикам и мне в том числе прививку от вируса пошлости. Надеюсь, она долгое время будет действовать.
Чему Валерий Николаевич вас научил?
Ох, как бы не начать сразу плакать? Валерий Николаевич — не просто мой учитель, это мой родитель, я всегда называла его своей мамой в искусстве. Мы познакомились в день театра, когда мне было 15 лет. Я пришла на занятие по речи курса Тростянецкого, меня туда привёл совсем тогда ещё молодой студент-режиссёр Рома Ильин, сейчас он Роман Феодори, взял фамилию отца. Он познакомил меня с Валерием Николаевичем и всё, моя жизнь перевернулась. Это моя вселенная, учитель жизни, профессии, совести, чести, морали. Что-то из этого мы получаем в семье, дальше всё зависит от окружения, от старших. Я ушла из семьи довольно рано, и таким старшим для меня стал Валерий Николаевич, который во все периоды моего взросления был рядом со мной. Он величайший педагог, аристократ, носитель знаний, которые не вместить, я не встречала больше в своей жизни людей с такой памятью, любовью и широтой души. Я думала, что я его самая любимая ученица, и так было ровно до его смерти. А потом, читая ленту в соцсетях, поняла, что так про себя думал каждый.
Мы ездили в Италию в театр Piccolo studio, наша преподаватели занимались с их студентами, а их преподаватели с нами. С некоторыми теми ребятами я до сих пор общаюсь, и они все помнят Валерия Николаевича, хотя у них с ним всего пять занятий было, такой у него масштаб. Он всем нам снится. Лёша Морозов послания какие-то считывает от Валерия Николаевича. Он влил в нас огромную часть своей души, интеллекта и отношения к миру, искусству, долга своего. Вот у врачей есть долг, они дают клятву Гиппократа. Валерий Николаевич вливал в нас клятву служения артиста и я стараюсь всё время помнить, что у меня есть долг и относиться к профессии серьёзно, не халтурить.
На прощании очень много было людей. Для меня страшнее события в жизни не происходило, людей такого масштаба я ещё не теряла. Не могу сказать, что он был для меня всем, но в какой-то степени это так.
Какая у вас любимая роль в МДТ?
Самая любимая, которая всё время крутится в голове — это Лизка в «Братьях и сёстрах». Соня в «Дяде Ване» — это такая величайшая роль, что, говорят, «На будку брось, она сама сыграет». Это большой подарок — играть Соню. Последняя роль, которую я репетировала в МДТ — Мария в «Звёздах на утреннем небе». Когда работаешь над ролью, большую часть своей души отдаёшь, как будто бы человека создаёшь, ребёнка, поэтому все роли любимые. Герду очень любила, Лев Абрамович Додин говорил, что её можно до 100 лет играть, до неё расти и расти.
В каком году вы ушли из МДТ?
В 2018, давно уже. На самом деле оттуда невозможно уйти, ты же не уходишь из дома. У нас очень тёплые отношения с коллегами, Льва Абрамовича я бесконечно люблю. Когда я служила в МДТ, я очень боялась, что он меня вызовет в кабинет и сделает замечание, а сейчас прихожу и каждое слово как жемчужинку, как алмаз впитываю.
Ходите туда? «Короля Лира» видели? Вы ведь Корделию играли, получили «Золотой софит».
Я пока не ходила. Да, мы восьмером тогда премию получили, вместе с Лизой Боярской, Еленой Соломоновой, Серёжей Агафоновым и т.д., но всё равно было приятно. «Король Лир» — очень сложный по структуре спектакль: голая сцена, только смыслы и ты. Я в него только через 3 года въехала, поняла, что почём и, думаю, сейчас там такой же процесс происходит. В новой версии играют молодые артисты, они всегда очень чётко идут под замечания и очень стараются. Схожу, когда они немножко расслабятся. Вообще не рекомендую никому ходить на премьерные показы никуда. В МДТ очень тяжёлые выпуски, мы «Жизнь и судьбу» 5 лет репетировали, «Дядю Ваню» и «Короля Лира» 3 года. Когда я родила дочь, мне все говорили, что у меня были очень сложные роды. А я подумала что, если бы мне дали выбор: раз в неделю рожать или выпустить спектакль в МДТ, я бы выбрала первое, но таких оваций, как после премьеры в МДТ, я не слышала нигде. Когда ты чувствуешь энергию зала, то понимаешь, что твои усилия не напрасны.
Вы каждый год в День Д участвуете?
Да, это моё любимое событие, можно похулиганить, расслабиться, сбросить напряжение серьёза, связанного с Достоевским. Он был веселым человеком, а мы его воспринимаем как мрачного. День Д — возможность встретиться с друзьями, с которыми мы редко видимся. За пару дней до показа собирается большая команда очень близких друзей, это любовь, счастье и радость друг за друга, много эксцентрики. День Д — шанс проверить и отпустить себя, поучиться у ребят из разных театров. Новое поколение артистов приходит и они совсем другие, более свободные, мыслят шире.
У Баргмана и Деля разные Дни Д?
Да, разные, но они оба мягкие режиссёры, обожают артистов, идут от них, бережно относятся, дают много свободы. Актёрам очень важно, чтобы их обожали, тогда они готовы сделать что угодно.
Мне в этом году очень понравилось, получилась цельная история и, конечно, Гена Блинов прекрасен.
Гена — открытие года лично для меня. Я знала о его существовании, видела его в двух спектаклях БДТ не в очень больших ролях, и это же просто чудо какое-то, что у нас в Петербурге живёт такой артист. Было крутым решением сделать его князем Мышкиным, потому что в нём столько света, чистоты, любви. Это невозможно сыграть, это либо есть в человеке, либо нет. Крутой солнечный Мышкин получился и спектакль с его появлением случился.
Гена Блинов в «Общаге на крови» в Невидимом театре тоже играет блаженного «Мышкина» — Отличника.
Обязательно схожу посмотреть, мне Сеня предлагал в этом спектакле поучаствовать, но я по графикам не смогла. Мы с ним однажды делали выездной спектакль, он великолепный режиссёр и человек, обожаю его.
Расскажите об опыте работы с Волкостреловым.
Дима Волкострелов — мой однокурсник, это как моя нога или живот. У Димы всегда было своё представление о том, каким театром он хочет заниматься, и это был совсем не классический театр. Я в то время очень мало понимала, чем занимается Дима, на мои вопросы он отвечал шутками-прибаутками. Я на курсе была самая маленькая, и меня считали самой глупенькой, так оно, наверное, и было. Я и сейчас наверняка знаю меньше, чем Дима, он создаёт пространство, какой-то новый горизонтальный театр, экспериментирует. Когда мы начали репетировать «Русскую классику», мы два месяца просто собирались и читали книги, потом стали читать об авторах. Дима привёл всё это в какое-то взаимодействие, и родилось живое глубокое интересное существование. Как это выглядело со стороны — я не знаю, но думаю, что необычно и увлекательно. Очень жаль этот спектакль, я там получала огромное удовольствие. Я по Диме всегда очень скучаю. Дима, если ты прочтёшь это интервью, я тебя люблю. На похоронах Валерия Николаевича я видела, как три больших режиссера: Лев Абрамович, Даня Козловский (тоже мой однокурсник) и Дима Волкострелов разговаривают о чем-то втроём. Я испытывала восторг и гордость. Они прекрасные мужчины, умные и талантливые.
Планируются ли сейчас какие-то премьеры?
Есть задумка с Катей Королевой, есть с Димой Белякиным и Володей Кочуровым, есть с Лёшей Морозовым, но мне нужно немного передохнуть, этот год получился очень насыщенный.
Появилось желание сыграть моноспектакль? Вы говорили в интервью ПТЖ, что не понимаете, зачем нужны моноработы.
Моноспектакль — это вызов, это очень сложно и страшно, у тебя никакой поддержки нет. Я это говорила, когда была маленькая и очень боялась ответственности. Сейчас я бы хотела попробовать, но нужно найти крутой материал. С Сашей Челидзе мы экспериментируем в области синтеза различных видов искусства. Я уже довольно долго занимаюсь контактом, это такой стиль в пластическом театре, а также живописью, вокалом. Мы с Володей Варнавой, композитором Алексеем Ретинским и художником Анатолием Шумкиным сделали тест-лабораторию по синтезу различных видов искусства. Надеюсь, мы будем это продолжать, но всех собрать тяжело. Нужна лаборатория, серьёзное погружение, думаю школу открывать.
Я вижу вас в моноработе о сильной женщине, и чтобы вы там пели.
Спасибо. Я в поиске материала, но пьесу такую не нашла — видимо, надо просить её написать. Нужна хорошая драматургия и хорошая режиссура. А где сейчас сыщешь хорошего режиссёра? У нас был недавно арт-кэмп с Максимом Диденко и Володей Варнавой, я там рыдала 3 дня от счастья. Потому что, когда ты работаешь в компании единомышленников, близких друзей — это очень радостно. В Петербурге я сейчас знаю троих хороших режиссеров: Артёма Злобина, Сеню Серзина и Федю Пшеничного, их работы мне очень нравятся.
На какую из своих героинь вы больше всего похожи?
На всех, это же я, просто в других обстоятельствах. И на Кей похожа, и на Диану.
Но Кей не добилась чего хотела. Она мечтала быть писательницей, а работает в журнале.
Мы этого не знаем, это ведь был страшный сон, допуск. Так говорит Саша Баргман: мы возвращаемся в ту точку, где всё может быть по-другому, где Кей может стать писательницей. Осознав, что это сон, она, может, выберет что-то другое.
По-разному зрители трактовали финал: мне показалось, что нам дают надежду и семья собирается вместе, а кто-то, наоборот, считает, что нас обманывают, ведь на самом деле всё плохо.
По задумке режиссёра всё может пойти по-другому, если герои будут жить осознанно, не обвиняя в своих бедах окружающих, начнут взрослеть и брать на себя ответственность. Надежда есть и, может быть, та секунда, когда они все обнимаются, сделает их будущее другим.
Кем бы вы стали, если не актрисой?
Никем. Это единственное, что я могу делать. Когда я готовилась к поступлению в институт, мне было 15 лет, мне не хватало знаний и опыта, и я попросила Рому Феодори меня подготовить. Он мне сказал: «Я тебе задам вопрос, ты захочешь ответить сразу, но должна будешь подумать неделю». Этот вопрос был: «Сможешь ли ты жить без актёрской профессии?». Он сказал: «Если ты хотя бы на секундочку ответишь себе: да, то тебе не нужно идти в актрисы». Я подумала, что, если не поступлю в театральный, то пойду в маляры, мне нравилось красить. Возможно, я могла бы делать что-то ещё, но не думаю, что я была бы счастлива. Эта профессия очень тяжёлая, иногда непереносимая, но я её обожаю и я счастлива.
Беседовала Алла Игнатенко
Фото театров и предоставлены Дарьей