Исполнение второго «шедевра бельканто» за сезон – «Пуритан» Беллини в Мариинском театре, – продолжилось летом, но уже без спорной и достаточно неоцененной кандидатуры на главную роль, рыцаря Тальбота. Ее исполнял корейский тенор Со Чи Хун. Мы понаблюдали, как состоялись уже не настолько экзотичные спектакли. Премьера же была в феврале.
Давно пропала необходимость в освещении конфликтов в произведениях. Каждый исполнитель и каждый журналист чувствует себя частью механизма, внутри которого не успеваешь обдумать времена и перемены. А после — случаются аплодисменты. Вот только к текстам театр глух. Караван идет дальше, поднимая руку на Рихарда нашего Штрауса, на “Ариадну” нашу на Наксосе. С самого начала оперы создавалось впечатление, что все пойдет с точностью да наоборот. По Крюкову каналу между первой и второй Мариинкой, а также мостом с половиной тела Гергиева на билборде, стояли наготове тонированные Мерседесы. Некоторые с отделениями для флажков – приехали чиновники. Понадеявшись на приближение сильных мира сего к народу, прошёл контроль для смертных. Сел достаточно высоко. Снова нетерпеливые хлопки спустя четверть часа. Вместо обещанного худрука Мариинского, водящего по административной части театра еще больших руководителей, чем он сам, выходит Кристиан Кнапп. Сначала по воздуху пролетает недоверие и непонимание. Люди недовольно вздыхают, но молчат. Хмурятся или поднимают брови. Но на эмоции нет времени. На шедевр бельканто дано ровно три часа.
Перед постановкой, начитавшись отзывов в «Коммерсанте» и «Российской газете», ожидал ужасов: очередного аттракциона, собирающего кассу во славу музыкальной корпорации. Путешествуя по вершинам бельканто, вспоминаешь, что со времен Анны Нетребко ни Беллини, ни Мейербера не ставили. Последний игрался еще в 1839 году в здании Каменного театра.
Режиссёр Владислав Фурманов вместе с Александрой Агринской (художник по видео) создали достаточно схематичную историю. На фоне увертюры на экране возникают буквы, напоминающие одновременно “далекую-далекую” галактику Джорджа Лукаса и средневековые письмена. Эпоха правления Оливера Кромвеля пролетает в краткой исторической справке на экране. Это странно и вычурно, ощущение вторичного пересказа. Не додумался зайти в Википедию — не скажу, был ли копипаст. Опера — само по себе достаточно специфическое и консервативное искусство, сохраняющее неизменность в визуализации, а перед нами как будто выдумка из “далекой-далекой галактики”. Но без справки непонятно, что за «мушкетеры», за что воюем и почему поют. «Мушкетеры», потому как шпаги, бархат и женские корсеты кажутся тусклыми и пыльными. Художник Галина Филатова создает темное на темном, иногда бурое на состаренном бежевом. Блокбастерно, но все еще за живыми людьми следить интереснее, а в этом правда “плюс”. Цветокоррекция сапогов и вовсе напоминает покрашенных в эмаль бродячих артистов на канале Грибоедова.
Первая же сцена — мобилизация и “забривание” в солдаты. Вспоминается «Швейк» из Александринки. Военизированные брадобреи состригают слишком париковые волосы. Крестьянам вручают алебарды, и они даже счастливы присоединиться к защите Долгого парламента в жутких облаках декораций и скудных английских лестниц. И даже главный символ любви — букет — вылезает из большой чугунной пушки, такой же пыльной. Все по “секретным документам” или историческим канонам.
Вместо корейского коллеги Со Чи Хуна на сцене партию лорда Артура Тальбота исполняет Александр Михайлов, канонично и спокойно, не вызывая удивление. Он напоминает Михаила Елизарова в доспехах, выглядит максимально маскулинно и героично. Маггерам Гусейнов (Джордж Уолтон) — дядюшка — звучно басит вместе со Владиславом Сулимским (Ричард Форт), но больше всех в сценографии поражают женские партии.
Сестра опального короля Англии в исполнении золотой медалистки Конкурса Чайковского Заниады Царенко – не просто дама в беде. Ее голос силен и величествен, и в то же время она боится казни. Тальбот помогает ей бежать из долга и уважения к женщине, сомневается между своей возлюбленной Эльвирой и непосредственно королевой. За это сомнение наказана Эльвира (Альбина Шагимуратова), восклицающая в одной из сцен: «Сердце, что любит верно — только болью жить способно». При этом антагонист в исполнении Владислава Сулимского, перепутавший и солгавший Эльвире, не типичный «злодей-британец”, а сложный характер, подчеркнутый общеизвестным баритоном. Фазы луны, отраженные проектором на сцене, дополняют печальный, романтический образ. Огни падают на его немолодое лицо. Он не так красив, как герой Михайлова, но верен и честен, принимая волю любимой женщины — отдать себя другому.
Пока Тальбот (Александр Михайлов) прячется в лесах, точно из «Властелина колец», вместе с королевой, Ричард Форт не оставляет помешанную Эльвиру. Даже за кулисами техника пения Шагимуратовой влияет на понимание не музыки, не спектакля Мариинского театра, а души героини, ее бедового сердца. Артисты спели сложнейшие партии, и создается впечатление, что их голоса существуют отдельно от сценографии. Стоит закрыть глаза — и все встает на свои места. Конец почти что оптимистичен. Всех хороших помиловали, всех плохих наказали несчастьем на всю жизнь. Сложность не совсем приветствуется, ведь оперу и без того тяжело показать современному зрителю, отсюда упрощение, сокращение.
Не будучи кандидатом искусствоведения, не имея смежную работу в преподавании, набиваю клавиши о высоком, о слезах и любви по Винченцо Беллини, чувствую грусть и невозможность, потерю малого и таланливого в большом и необъятном море. Но вместе с Мариинским нам жить вечно и плыть вечно, изредка возвращаясь к пристани. Остаётся вопрос, в какую сторону плыть: к puritas или к veritas? Истина или чистота? В нашем случае чистота исполнения или истина таланта.
Текст: Илья Титаренко
Фото: Наташа Разина