К своему 60-летию Театр на Таганке выпустил премьеру «Деревянные кони» (режиссёр — Светлана Землякова, её спектакли с успехом идут в других театрах, но здесь она работает впервые). В апреле 1974 спектакль с таким же названием Юрий Любимов выпускал к 10-летию театра, так что получилось посвящение той знаменитой Таганке. Впрочем, тот спектакль не так уж много кто из пришедших на показ в апреле 2024, думаю, видел, поэтому связь достаточно условная. Еще из символических «мостиков», связывающих с Любимовым, — сценография Александра Боровского (в том спектакле художником был его отец, Давид). Художник по костюмам — Мария Боровская, внучка.
Сценография сразу погружает нас в условную деревню — ряды местами покосившихся частоколов по всей сцене, огромный алый круг, который крутится то ли как жернова, то ли как текущая жизнь. Всё действие происходит на авансцене, и мы, как деревенские соседи, слушаем о местных страстях.
Землякова взяла за основу два произведения Фёдора Абрамова — «Деревянные кони» и «Пелагея и Алька». Три женщины: Василиса Милентьевна, Пелагея и Алька — три поколения. Эти формально не связанные друг с другом тексты воспринимаются не как две отдельные истории деревенских женщин, а как последовательная история поколений — по ним, по женщинам разных возрастов, видно, как меняется жизнь в деревне и отношение к ней. Первая героиня, Милентьевна (так ее зовут окружающие) — образец классического деревенского женского смирения и покорности: муж в первую брачную ночь, приревновав, выстрелил в нее из ружья, а она стерпела и даже стала его защищать. Её играет Елена Оболенская. Пелагея из второго рассказа и действия (Александра Басова) тоже вынуждена терпеть, вынуждена вынести изнасилование, чтобы найти работу, но для нее это уже не норма, своей дочери она искренне желает другой жизни (и, хоть и с трудом, но позволяет ей то, что ее поколению казалось недопустимым). И дочка ее, Алька (Анастасия Лазукина), третье поколение, выросла совсем другой — она уезжает из деревни, а, когда мама умирает, приезжает в родные места, устраивает большие поминки, продает все «тряпье», как она называет скопленные мамой ткани — одновременно и щемящая деталь, и пошловатая своей банальностью, и вешает на частокол замок: такой большой, что это явно уже навечно — тоже слишком очевидный символ конца деревни. Этот где-то жестокий, где-то идиллический мир закончился. У Альки даже речь другая — она уже не окает. Землякова стилизовала речь актеров под специфический деревенский выговор Вологодской области, что звучало очень музыкально и естественно в спектакле.
Сама стилизация сделано хорошо, но мысль про исчезновение деревни слишком уж банальна сама по себе. И я не очень поняла, почему Таганка решила вернуться именно к этому тексту — он и сам по себе сейчас не очень актуален, а отсылка к любимовскому спектаклю вряд ли считывается (он явно не главный символ той, прежней Таганки, и мало кто его видел).
Текст: Нина Цукерман
Фото театра