Премьерный спектакль по пьесе Теннеси Уильямса “Стеклянный зверинец” выпустили в театре «Мастерская» еще 23 ноября прошлого года, а о нем еще почти никто не написал. Посмотрим, почему американская глубинка так похожа на современные российские реалии и почему память нас объединяет.
Том
Хочется начать рецензию, подражая тексту Теннеси Уильямса. Это рецензия-воспоминание. Рецензия-память об ушедшем марте, когда еще стоял снег и не было столько проблем с издательствами и учебой. В апреле не было снега, а надежда на весну проходила ветром сквозь петроградские улочки. Приходилось долго думать, что можно сказать. Спектакль Дмитрия Хохлова вышел под заголовком “Драма воспоминаний”, что совпадает с авторским определением “Пьеса-воспоминание”.
“Стеклянный зверинец — действительно первый мой шаг в театре “Мастерская”. Это был достаточно сложный путь. Как любой режиссер, который первый раз работает, а работал я ещё и с артистами, которые старше меня и даже с артистами, которые намного старше, опытнее меня. Многие актёры содержательные, конкретные и требуют такого же содержания от режиссера. Если ты не можешь его дать — возникают проблемы и ты не выполняешь свою работу. … Приходит зритель через Ломоносовскую, через мост. Он хочет увидеть историю. Мы все отлично понимаем, что я ученик Григория Михайловича Козлова. И специально осознанные отсылки для того, чтобы понимать, что я ученик человека, который меня научил. Я уважаю зрителя Григория Михайловича и его приемы. В данном конкретном театре это работает”, – рассказал Дмитрий Хохлов о собственном восприятии спектакля.
“Стеклянный зверинец” — тоже своего рода пьеса об ушедшем в нескольких лицах и нескольких актах. Почему-то перед началом действия в зале небольшой ветерок, условность декораций — почти без меблировки, с сеном на фоне, это чем-то напоминало “Рассказы Шукшина” московского Театра Наций. Американщина, немного даже карикатурная, но при этом в постановке Дмитрия Хохлова нет вычурности, наоборот, на сцене немного даже пустовато. Чувствуются фрагменты памяти, отрывки и случайно бросающиеся в глаза предметы: стулья, пластинки и сам Е.И.В. зверинец. Вещи символизируют частички смыслов, остающиеся на подкорке мозга.
На не особо известного американского драматурга в России люди со всего Петербурга ехали в час пик, врезались в пуховики окружающих в метро вплоть до самой “Ломоносовской”. В группках или в одиночку они шли по подтаявшему снегу. Зрители достаточно молодые, на удивление. Тоска по ушедшему присуща всем. Чтобы выжить, необходимо помнить, но в то же время уходить, чтобы искать. Как будто всякому герою, подобно Одиссею, стоит уйти как можно дальше от родины, чтобы обрести себя и, в конце концов, вернуться к тому, от чего убегал. Пьеса, где автор и главный герой Том Уингфилд (Максим Блинов), отражает все эти мысли.
Главным героем, как и в спектаклях “Я — Зощенко”, “Мастер и Маргарита”, “Довлатов P.P.S.”, выведен художник — начинающий писатель Том (Максим Блинов), любитель кино и литературы, вынужденный работать в магазине, чтобы прокормить сестру и мать. “Правда, принаряженная иллюзией” — его жизнь, о которой он постоянно думает. Том — пленник своих воспоминаний. У театра «Мастерская» есть определенный почерк, и Дмитрий Хохлов следует работам Григория Козлова.
Вообще, слово “воспоминание” — главное здесь. Газовая ширма покрывает дальнюю часть сцены, как пелена наши воспоминания. Фотография отца здесь трансплантирована в виде образа в окне, и во время упоминаний об уходе из семьи он оживает, немного покачивая шляпой. Бесформенная фигура в плаще, которую помнит лишь мать Тома и вечно рассказывает о том, как они хорошо жили. Диалог со зрителем, введение в экспозицию происходит от первого лица, и зрителям представляется типичная картина жизни среднего класса: выживание от доллара до пенни, и неизвестность, что будет завтра даже с сидящими в зале.
Дом Уингфилдов иллюзорен. На столе стоит невидимая еда. По-настоящему герои только курят «Мальборо» и выпивают крепкий солодовый виски. Закуривают и запивают внутреннее несовершенство. Дом существует как место встречи и покоя. Теперь пелена не только в дальней части сцены — она заполнила внутреннее пространство дома синим дымом, разум — опьянением. Она погрузила жителей в ирреальное, канувшее в лету прошлое.
Главный же герой и с болью, и с радостью вспоминает символ своего счастья — это родной дом. Пускай он небогат, практически “человейник”, по словам драматурга Теннеси, но притом постсоветским людям это близко, и чем их квартирки — не наши панельки? Где почти все одинаково, те же бюро и шифоньеры-пережитки прошлого, которые выбросят сразу же, как только уйдут их хозяева, потому как никакой исторической ценности они не несут.
У Максима Блинова Том не бросается в глаза своим авторским “всезнайством”. Он на рассвете карьеры и на обломках цивилизации, когда время Великой депрессии заставляет забываться в кино и опьянять себя воспоминаниями, когда было хорошо и спокойно. Герой до конца не знает, как жить дальше и сейчас, как нести и преодолевать боль раннего взросления, осознания национальной трагедии. Тогда время не казалось приятным, но было лучше. Определенно. И сытнее, и спокойнее. Но это побочный эффект большой ответственности, постоянной подработки и осознания невозможности жить в провинции человеку с умом.
Тому Уингфилду надеяться не на кого, а образ дома предстает сразу в двух аспектах: место, которого уже нет, и место, что навсегда остается в сердце. Двойственность “уехать нельзя остаться” ощущается Томом очень остро, но он понимает, что обратно путь все же закрыт. Хотя и возвращаться туда не хочется. В душе Тома слишком много боли и он ее преодолевает посредством написания пьесы. Иногда лучше, чтобы воспоминания остались воспоминаниями…
Аманда
Если у каждого молодого героя в театре «Мастерская» есть “вариация”, т.е. его может играть совершенно другой артист, то у матери — нет альтернативы. Родителей не выбирают, но любят. Почти как в жизни. И проводником в жизнь, в мир искусства для Тома стала мать — Аманда (Юлия Нижельская).
В 1996 году дипломный спектакль Юлии Нижельской так же был по пьесе Уильямса — и это тоже “Стеклянный зверинец”, и она играла Лауру. Иронично, ведь все Лауры когда-нибудь становятся Амандами. Возможно, из-за давней связи Нижельской с этой постановко ее актерская работа значительно отличается от классического прочтения персонажа матери: часто Аманда представлена либо как маразматичная старуха, либо злобная женщина предбальзаковского возраста с нездоровым проявлением гиперопеки. Но, если посмотреть внимательно на постановку Дмитрия Хохлова, то Аманда здесь символизирует дом. Мать как символ того, что есть с тобой всегда и никогда не исчезнет.
Героиня Нижельской достаточно взрослая, но в то же время роковая женщина, вечно напоминающая о том, как к ней сваталось огромное количество молодых людей. В какой-то момент героиня даже забывает, что Джим пришел к Лауре, а не к ней, поэтому начинает заигрывать с ним. Вот как сама актриса трактует этот образ: “С Томом она ведет себя так жестко, потому что он за старшего, потому что он за мужчину, потому что он взрослый. Потому что он должен ей помогать. А все пока только на ней одной. И тогда Аманда вынуждена поставить ему условия, чтобы он пригласил какого-то молодого человека. Это последняя зацепка, чтобы выдать дочку замуж. Что с ней будет завтра? Ей уже 24 года. И главное вовремя успеть сказать, что ты любишь этого человека. Это касается и друзей, и близких”.
Лаура
Стеклянный зверинец — небольшая игрушка, подвешенная точно над колыбелью человечества. Достаточно христологический знак. Бесконечность, уносящая наши проблемы куда-то в мир даже не воспоминаний, а в мысли, которыми мы думали в детстве или молодости.
В экранизациях по Уильямсу зверинец был чем угодно: фигурками в сервантах, хрусталем и вообще символами успешного быта, но не колыбельной, связывающей мир взрослых и детей… Но по концепции режиссера театр «Мастерская» должен был отойти от советских ассоциаций. О создании декорации рассказала художник Елизавета Мирошникова: “Для нас было принципиально важно, чтобы каждая фигурка – жирафик, птичка – были уникальны, ручной работы. Эти фигурки не покупные и сделаны руками бутафора по моим эскизам. Если это были бы покупные вещи, мне кажется, что был бы не тот эффект. Главная фигурка — единорог. Я помню, что перед премьерой актеры случайно уронили единорога, и у него отпал рог. Потом мы придумали, что каждый раз можно рог подклеивать. Мне кажется, что каждый раз Лаура, Кристина Куца, отламывает кусочек от него, но мы не заменяем его”.
С описания стеклянного зверинца было бы лучше всего начать разговор об исполнительнице роли Лауры (Кристина Куца), души пьесы. Спустя много лет Том не может простить себя, преодолеть боль. Но героиня Кристины Куцы — единственная, кто не думает о себе и пытается сохранить мир в семье. Постоянное включение пластинок и зверинец – это образы счастья, которое было когда-то, когда отец не был только силуэтом (в пьесе же — это безликий портрет).
Хореограф Николай Куглянт обернул воспоминания Лауры в воспоминаниях Тома в причудливые танцы, изгибистые, как сама душа. Свет приглушается, и Лаура плавно движется среди приветливых силуэтов единорогов, жирафов, звездочек, шариков и рыбок, — мира детских грез, которые и связывают душу с вечностью. Нежные передвижения рук в воздух, невесомость и легкость Кристины Куцы говорит о том, что фигуранты наших воспоминаний – не просто персонажи, созданные для фона. И не нужно идти позориться в школу, прикрывать свои руки (по одной из версий, у Лауры полиомиелит). Она с самой собой.
И когда к ней приходит Джим (Антон Горчаков), то, конечно, она не может вымолвить и слова. Притворяется, что падает в обморок. Но затем между ними происходит очень трепетный и серьезный диалог. Лаура знакомит его со своим миром, спрятанным от общего понимания по причине непохожести и таланта. Показывает газетную вырезку с лицом Джима, что хранила много лет. А он ей предлагает выпить и жвачку. Настолько разочаровывающий очаровательный образ, что в память о нем Лаура дарит кусочек разбитого единорога, практически своего сердца. Достаточно замкнутая девочка ведет себя как взрослая женщина, переживая скорбь по близким и не думая о себе. Мать думает о доме, Том думает о карьере. А кто подумает о любви?
Джим
Всем хочется быть таким, как Джим (Антон Горчаков) – успешным плейбоем, филантропом и ходячим комплексом неполноценности. За своим движением к идеальности. Во многих американских версиях сценическим решением было сделать героя нетрадиционной ориентации, и оказывалось, что Джим и Том влюблены друг в друга. Потому Джим называет Тома Шекспиром, и проявляет к нему так много мечтательного внимания.
Режиссер спектакля говорит об образе следующее: “Он дает надежду ложную. Он не может исполнить ответственность, и Джим намного слабее, чем Лаура. Он несовершенен, и тоже ищет свое счастье”. Джим представляется такой банкой томатного супа “Кэмпбелл” Уорхола — как бы американской, идеальной, поражающей, но в то же время как только суп выльют — она окажется просто жестянкой. Без наполнения Джим и представляется носителем особой пустоты, и мы, как зрители, осуждаем его, что он обручен с какой-то красивой американкой с идеальным начесом и прекрасным домом. Вот потому он и пуст. Выбрал счастье в обмен на жизнь в нищите и страдания, быть заменой Тома и сгинуть в американской глубинке. И в то же время бросивший семью, как и отец, художник Том не вызывает отвращения, а лишь сочувствие. Сцена разделяет прошлое и настоящее, Тома и Аманду, Лауру, Джима еле заметной завесой. Почему Том идет дальше, а они остаются в прошлом? Загадка Теннеси Уильямса.
Отец — делу венец
Том повторяет сценарий своего отца, и изредка его тень в окне оживает и покачивается, особенно в те моменты, когда Том выпивает или задумывается, проживает тот же путь, что и отец с поправкой на рефлексию в собственной пьесе. Но отец — не совершенство человеческого пути, его просто не могут отпустить туда, куда и следовало – в прошлое, и его тень довлеет над домом Уингфилдов.
Первый спектакль Дмитрия Хохлова говорит о семье, которую нужно строить в тот момент, когда вокруг подготовки к бомбежкам, значительную роль играют “зонтики Чемберлена”, и лишь заросшие воспоминания и детали становятся прибежищем для самого себя.
В конце концов, Том скажет своей боли и семье: “Пока”, преодолеет и пойдет дальше искать себе место и прибежище, объездив много стран и побывав во многих приключениях. Но семья навсегда с ним. Герою легче от прощания, а зрителю тяжелее, что с самим собой мы остаемся навсегда. Пленники воспоминаний и бед, которые мы, люди, привыкли называть опытом. На спектакль идти безусловно стоит – актуальность безвременья и бездействия, когда хочется спрятаться или уехать в прошлое, и сейчас трогает всех. Но за стенами театра на Народной улице — театра «Мастерская» — наша жизнь почти такая же спотыкающаяся о сцены из прошлого, о любовь и праздник, который всегда с тобой.
Текст: Илья Титаренко
Фото: Ирина Копланова