17 ноября в музее современного искусства Эрарта состоялось открытие выставки «Темная призма» Матушки Медоуз. Матушка Медоуз (Анна Шишкина) – фотограф и основательница театра «Странствующие куклы господина Пэжо», который в этом году отметил тридцатилетний юбилей. Этот профессиональный уличный театр работает в жанре пластической импровизации и маски. Мы пообщались с Анной о её фотоработах и спектаклях.
ОКОЛО: Многие зрители давно знакомы с постановками вашего театра, такими, как «Месяцы», «Мистиарий», «Музеум», в которых активно применяются маски, закодированы различные фольклорные и мифические символы. Насколько связаны ваши фотоработы со спектаклями?
М.М.: Матушка Медоуз — это такая сущность, для которой фотография — полная антитеза театру. Ведь театр - это очень коллективное действие и очень изменчивое. Спектакль зависит от физического состояние актера, от нюансов его самочувствия, от профессионализма звукооператора, а уличный театр – еще от того, падают ли солнечные лучи или моросит дождик. И поэтому каждый спектакль для профессионального режиссера – это немного стресс. Ты понимаешь, что есть совокупность случайностей, которые могут сделать его лучше, сделать его другим, изменить. Театр — это только «здесь и сейчас». Фотография – это тоже результат коллективного творчества: есть ты, есть модель. Но мы сняли. И она останется такой на века. Каждый раз, когда мы будем печатать эту фотографию в хорошей печати, состояние, смысл, внутренняя диалоговость останутся неизменными. Поэтому для меня фотография — это антитеатр, и она очень помогает мне, как режиссеру изменчивого театра, сохранять себя в здравом рассудке.
Я очень люблю снимать. Мне нравится не разворачиваться в сторону ко всему миру, как бывает в театре, а углубляться в личность одного человека. Я человек-карнавал. И я точно знаю, что внутри каждого из нас живет свой особенный карнавальный мир. И не все единицы этого карнавального мира могут проявиться через ту оболочку, которую мы носим в повседневной жизни. Поэтому мне ежедневно интересно заглядывать в другое измерение, а таким другим измерением для меня, конечно, является человек.
ОКОЛО: Я обратила внимание, что во многих фотоработах появляется взгляд – это может быть внимательный, открытый, изучающий взгляд ребенка, а могут быть глаза взрослого, скрытые за темными очками. Означает ли это, что для того, чтобы понять мир вокруг нас, нужно стать детьми, в каком-то смысле?
М.М.: Я, в принципе, не делю людей на детей и взрослых, не вижу принципиальной разницы между взглядом ребенка и взрослого. Это совершенно равнозначные вселенные. Одинаково интересные. Одинаково парадоксальные. И если заглядывать в эти миры без штампов, всегда можно найти что-то фантастическое и непредсказуемое.
ОКОЛО: В психоанализе также нет разделения на детей и взрослых, а вместо слова «ребенок» стараются употреблять «юный субъект». У вас есть фоторабота, где девочка идет в темную пещеру. Символизирует ли пещера бессознательное?
М.М.: Я не вкладываю смыслы в фотоработы, так же, как и в спектакли. Как и Гринуэй, я считаю, что эстетика первична, а содержание быстро мельчает. Часто эстетика сама становится содержанием. На самом деле у этих фотографий три автора: я, как фотохудожник, модель, как субъект съемки, и зритель, который интерпретирует эти работы. Поэтому я бесконечно рада, когда умудряются организовать мои выставки, потому что именно сюда приходит самый важный соавтор – зритель. Тогда и происходит подлинное завершение этой работы. Если говорить про психоанализ, фаза ювенильности для меня очень важна. Потому что это фаза, когда человек легко способен измениться. И это состояние всегда скрыто внутри нас. Если человек нисходит, восходит или перемещается в эту фазу своего бытия, то это значит, что он готов воспринимать мир по-новому. Причем самым парадоксальным образом. Похожий процесс происходит у нас в спектаклях. Мы низводим человека с социальных конструктов до состояния ювенильности. И только когда это произошло, мы можем начинать с ним играть. Спектакль, на самом деле, состоит не из нарратива, не из сюжета, а из разных манипуляций. Нужно совершить ряд действий, чтобы разрушить социальный конструкт. И только после этого разговаривать с тем, кого мы обнаружили под скорлупой, которую любой нормальный человек наращивает вокруг себя. Разговаривать с самой скорлупой исключительно неинтересно.
ОКОЛО: Можно ли сказать, что посещение этой выставки – это тоже своеобразная игра, игра с посетителем?
М.М.: Ну, это нужно спросить у посетителя. Мне бы этого хотелось. Именно поэтому вы видите на выставке несколько интерактивных объектов, через которые люди тоже могут посниматься, посмотреть друг на друга, увидеть что-то иное. Главная задача Матушки Медоуз, кем бы она ни являлась, режиссером, фотографом, педагогом, — это изменение мира. Желательно в лучшую сторону. Фотография – это ничто. Именно выставка является попыткой повлиять на людей, а через это и на весь мир. Одного театра для изменений недостаточно.
ОКОЛО: Практически в каждой работе чувствуется нечто мистическое или сверхъестественное. Насколько доброжелательны те существа, которых вы изображаете?
М.М.: Я не чувствую в своих фотоработах ничего зловещего. Я не пытаюсь вытащить из человека что-то веселенькое, увлекательное, а просто фиксирую то, что вижу, когда оно появляется. Какая-та мизантропическая часть личности, если она не разрушительная с садистскими или мазохистскими наклонностями, это тоже часть мира. Иногда даже привлекательная, возбуждающая воображение, как хорошая готическая новелла.
ОКОЛО: Часто, уходя исключительно в позитивные эмоции, люди избегают очень важную теневую сторону своей личности, приняв которую, на самом деле они становятся сильнее. Так мы обретаем свою самость.
М.М.: Пожалуй, что так. Кстати, изначально выставка должна была называться «Эра эскапизма». И состав фотографий должен был быть немного другим. Тем не менее, это одна из самых крупных моих выставок. Крупнее, наверное, была только выставка в Кенигсбергском музее десять лет назад, но мне не удалось присутствовать на ее открытии лично. Часто выставки открывались, когда я была на гастролях. На открытии «Темной призмы» мне повезло присутствовать лично, и я благодарна «Эрарте» за то, что музей предоставил такую возможность.
ОКОЛО: Мы тоже благодарны за то, что можем посмотреть ваши работы и поговорить с вами об их содержании. Не могли бы вы расшифровать еще один частый символ – куклы. Это аллегория игры, эрзац ребенка?
М.М.: Несмотря на то, что в серии «Игрушки» многие куклы сделаны непосредственно «под модель», я фотографии никогда не сочиняю и не придумываю заранее. Глядя на человека, я извлекаю из бытия или сама изготавливаю какие-то предметы, артефакты, арт-объекты, которые должны с ним резонировать. Например, работа «Подкидыш» — это этюд. Я вышла выносить мусор, увидела на помойке сломанную куклу и поняла, что она войдет в кадр. В результате был создан один из самых цитируемых портретов. То же касается и портрета «Фрида», который мы снимали в Португалии во время гастролей театра. В Португалии очень интересные помойки. Там наши актеры находили старые стулья, антикварные вещи, а мне не везло, и я не нашла ничего. В конце концов актеры сказали: «Анна, мы кое-что для тебя нашли» и притащили меня к месту, где располагался большой, красный и очень советский диван. Это было забавно. Но чтобы утешить меня по-настоящему, муж на соседней барахолке купил мне обломки антикварных кукол. С ними мы сняли целую серию фотографий. Так что вообще-то у каждой фотографии четыре соавтора: фотомодель, фотохудожник, зритель и фатум, который моделирует ситуацию.
ОКОЛО: Вы уже говорили про художницу Фриду, режиссера Гринуэя, а кто еще из великих фотографов, художников, скульпторов вас вдохновляет?
М.М.: Гринуэй мне близок визуальным языком, но не близок культурными кодами. Это серьезная драма в моей жизни, потому что все, что он делает, сразу попадает мне в мозг без всякого критического осознания. Но по-настоящему меня вдохновляет эпоха раннего итальянского Ренессанса. Это то, что сформировало мою изобразительность. Мои фотографии часто сравнивают с живописью: думаю, это из-за того, что Матушка Медоуз выросла в Эрмитаже. Именно Эрмитаж — это ее личная призма. По-моему, не слишком темная.
ОКОЛО: И последний традиционный вопрос: какие у вас дальнейшие творческие планы?
М.М.: Ближайший план – найти помещение, так как театр остался без площадки, а мы сейчас работаем над двумя премьерами. Одна из них – это большой уличный спектакль «Фауст». Мы давно собирались его поставить. Это не будет грустно. Мы больше апеллируем к народной истории, а не к Гете. А второй — это проект «Мбдыщ», очень петербургский уличный перфоманс. Но у нас серьезные трудности, и если у ваших читателей есть небольшое помещение – около 500 метров, с высокими потолками, без евроремонта, но с горячей водой, мы будем бесконечно благодарны. Сейчас мы свезли все оборудование в небольшой закуток, где продолжаем работать над спектаклями. Слава богу, это не в первый раз. Мы это уже проходили и надеемся на лучшее. А самое веселое из планов — недавно я получила предложение от небольшой компьютерной компании – писать лоры для компьютерных игр, то есть сочинять миры. А это — огромное удовольствие.
Беседовала Инесса Зайцева
Фотографии предоставлены Анной Шишкиной