Спектакль СХТ «Заводной апельсин», очередной показ которого состоялся 17 октября на Площадке 51, поставлен по известному, если не всем, то широкому кругу людей, одноименному роману Энтони Бёрджесса. Когда театры берут в основу постановки популярное произведение, это всегда вызывает интерес — какую же трактовку обретет текст, и будет ли вообще предпринята авторами спектакля попытка оживить текст или же это будет мертвый пересказ сюжета книги.
Павел Панков – режиссер спектакля и, одновременно с этим, исполнитель главной роли. По сюжету спектакля – Алекс, в прошлом главарь подростковой шайки, а в настоящем – приглашенный гость шоу «Это веселое насилие», в котором он делится своей историей. Это шоу служит аркой: спектакль с него все начинается, им же и заканчивается. Все, что происходит внутри этой арки — воспоминания Алекса о пройденном им пути. Голосом в спектакле обладают лишь трое – сам Алекс и двое ведущих программы. Всех героев, появляющихся в повествовании – будто то «друзья» Алекса, министр, «тюремный свищ», бабушка-кошатница и т.д. — озвучивает сам Алекс. Их голоса карикатурные, изуродованные в его памяти ненавистью к ним. Прием, к сожалению, не доведенный «до ума». Павел Панков часто смазывает концы фраз, они микшируются у него с собственным голосом. Более того, «тюремный свищ», которого пародирует Алекс, в первом своем появлении в истории говорит в нос, в следующем уже теряет свою гнусавость, а затем снова обретает ее в финале, причем этим изменениям нельзя найти никакого объяснения. Но эти погрешности можно было бы легко простить. Ключевым фактором, из-за которого переключения Алекса между собой и другими не работают, является то, что его пародии обезличены, их различают лишь голоса, а взгляд у всех, как у одного – пустой, от этого их изображение выглядят плоско, в нем нет объема, а потому – и юмор не возникает. Такое ощущение, что актеру – Павлу Панкову – лениво включаться в каждого героя, единственный персонаж, который проработан – министр, у него кроме голоса появляется и определенное внутреннее наполнение.
Зачастую вместе с голосами людей из жизни Алекса на сцене появляются и их безмолвные фигуры в масках, они иллюстрируют то, о чем повествует Алекс, не неся своим присутствием или действиями никакой смысловой нагрузки. Актеров, поставленных на эти немые роли, даже жалко – им совершенно нечем заняться на сцене, и кажется, будто бы им самим неловко за нелепые вставные этюды. Девушка с грудью из надувных шаров, клоун с красным носом, фашист в пачке – это образы вызывают ощущение плохого номера команды КВН, состоящей из первокурсников юридического факультета.
Говорить о подборе актеров на роли сложно, потому что по своей сути «Заводной апельсин» в СХТ можно назвать моноспектаклем, где актер и режиссер — один и тот же человек, а все остальные занятые артисты наделены ролями обслуживающего персонала, как бы грустно это ни звучало. Когда актер-режиссер Павел Панков начинает действовать на сцене – создается ощущение, что перед тобой уставший взрослый, а не горящий страстью к насилию и классической музыке 15-летний подросток.
Спектакль производит впечатление какой-то невнятности. Вот появляется маленький платок из розовой органзы в руках у Алекса, не неся никакой определенной функции, просто «чтобы был», но, может, это определённый символ насилия, и он будет возникать каждый раз при зверских расправах с невинными людьми, а затем останется единственным напоминанием о «прошлой жизни»? Нет, возникнув однажды, он исчезнет навсегда, и мы его больше не увидим. Вот почему-то Павел Панков, исполняющий роль Алекса, играет «погружение в прошлое» с помощью движений открытой челюсти и выпученных глаз, все это сопровождается ужасного качества проекцией (куда же без нее в «современном» театре!), но этюда «возвращение в настоящее» почему-то не происходит. Эта скомканность продолжается и тем, что Павел Панков постоянно оговаривается: «позаные… поганые», «раскра.. раскаленными», «кажалось.. казалось» и так далее, это можно перечислять долго. Происходит это, можно предположить, оттого, что актер не включен в обстоятельства происходящего. Этим же можно объяснить и то, что в важнейшем событии для Алекса – ему ВПЕРВЫЕ стало тошно смотреть на насилие, хотя раньше он от него кайфовал – актером промахивается оценка, ее просто нет. Весь текст произносится так, как будто бы ничего не произошло. В целом на протяжении всего спектакля все события как будто заранее известны Алексу, он их не проживает, а докладывает о них, раскрашивая интонациями, нет в его рассказе ни удивлений, ни открытий, ни истинного наслаждения или страха. Алекс мертвый и уставший, что в начале, что в конце истории, с ним ничего не происходит, ничего не меняется.
От «Заводного апельсина» Энтони Бёрджесса кроме текста в спектакле СХТ, к сожалению, больше ничего нет – ни образов, ни мысли, ни эмоций. Очень грустно, что напасть мертвого литературного театра добралась до негосударственного театра, одна из неотъемлемых составляющих которого, по моему мнению – компания людей, у которых горят глаза и сердца.
Текст: Татьяна Савицкая
Фото театра