Многие актёры в свой день рождения стремятся выйти на сцену. Александру Кошкидько в этом году выпала даже большая удача — именинник сыграл премьеру моноспектакля “Бес-Сон-Ницца” по одноимённому тексту Клима. Режиссёром выступил художественный руководитель “Театральной мастерской АСБ” Алексей Янковский. Правда, по его собственным словам, сказанным в конце спектакля, “у монопьесы режиссёра нет”.
Упомянутый текст Клима является частью сборника “8 из числа 7 или 7 дней с Идиотом”, в котором драматург как бы пытается воссоздать то, что ещё могли бы сказать о себе герои, не сделавшие этого на страницах романа. “Бес-Сон-Ницца” посвящена Афанасию Тоцкому — второстепенному с точки зрения Достоевского персонажу, который у Клима приобретает объёмный психологический портрет и трагическую судьбу. Герой пребывает в лечебнице для душевнобольных в Ницце, страдает от мучительной многолетней бессонницы и вспоминает годы и мгновения собственной судьбы, связанные с Настасьей Филипповной и её матерью, их жизнью и смертью, первыми днями собственного пребывания в сумасшедшем доме, а также расставания с престарелыми родителями.
Я не хочу сейчас пытаться разбирать текст пьесы, этому нужно было бы посвятить отдельную работу, много превышающую своим объёмом обычную театральную рецензию. Сложнейший по своей структуре текст Клима вместил в себя и полный глубокого фатализма взгляд на судьбу героев, судьбу абсолютно неизбежную (в этом смысле пьеса наследует трактовкам предшествующих текстов “Падший ангел” и “Петербург”, скрупулёзно анализирующих последние минуты жизни Настасьи Филипповны и первые мгновения бытия её души, уже расставшейся с телом), и изложенные художественным языком притчи — о дискретности мира, состоящего из ступеней, или о том, что жизнь измеряется не тем, что прожито, а тем, что осталось, и напутствия для зрителя вроде многократно повторяемого “не смотри — представляй”. Встречаются и отдельно взятые фразы, точно перекидывающие мостики в другие пьесы Клима: например, слова “я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе” дословно встречаются в “Злом спектакле”, и это наверняка не случайно. Поэтому попытка кратко пересказать “Бес-Сон-Ниццу” или выделить в ней “список поднимаемых проблем” обречена на провал. Но как же пьеса воплощена на сцене?
Александр Кошкидько — актёр, которого в последние годы можно увидеть на самых разных петербургских площадках. Например, в детских спектаклях театра “Lusores”. Ему же доводится ломать четвёртую стену между сценой и зрителями в весьма болезненном для публики спектакле “Подтвердите, что вы человек” Театра Поколений, рассказывая анекдоты для снятия наэлектризованности в зале. Он воплощал брутальные образы революционеров и заключённых в мрачноватых спектаклях “Театро ди Капуа”. Он и раньше сотрудничал с Янковским. Тем не менее, здесь мы видим совсем другого Александра Кошкидько.
Человек в шляпе появляется из двери на краю сцены, будто ненадолго выходил, а теперь вернулся. Он совершенно спокоен и, кажется, появление большого количества незнакомых людей вовсе его не удивляет. Посмотрев в окно, с едва заметной иронией задаёт риторический вопрос: “Ну и как вам Ницца?”. То, как актёр ведёт спектакль дальше, можно назвать и диалогом, и монологом одновременно. С одной стороны, вербальная коммуникация работает лишь в одну сторону: актёр говорит — зал слушает. В то же время, невербальными средствами Кошкидько засасывает аудиторию внутрь того далёкого места, где сейчас находится сумасшедший дом, а когда то был сад с липами и монастырь, в котором изготавливали розовое вино. Он замирает на месте, сфокусировав взгляд на одном из зрителей, будто обращается сейчас исключительно к нему, потом делает несколько шагов, останавливается и вновь обращает пристальный взгляд на кого-нибудь. Иногда из зала долетает нервный смех, и актёр не оставляет это без внимания, переводя взгляд на нарушившего тишину. Повторяются слова, повторяются и жесты — открытая ладонь демонстрируется зрителю каждый раз, когда вновь звучит правило “не смотри — представляй”. Произносимый текст до поры до времени лишён существенной эмоциональной окраски и повествует о чём-то далёком и абстрактом, лишь изредка прокладывая узкие тропинки к образу персонажа.
Этими простыми на первый взгляд, но выверенными до мельчайших деталей действиями актёр минута за минутой будто влезает под кожу каждому из присутствующих, заставляя не только сопереживать стоящему перед ним человеку, который вскоре внезапно окажется Афанасием Тоцким, но и ощущать его физическое присутствие, как будто нет никакого театра, а живой человек неопределённого возраста сидит перед тобой в полутьме на стуле, а ты — такой же герой Достоевского, ненадолго переместившийся в девятнадцатое столетие.
“Программировать” зрителя, создавать эффект присутствия актёру помогает и сама камерная сцена Театра на Литейном. Вытянутая, подобно комнате, прямоугольной формы, без возвышения, с огромными окнами на заднем плане, в которых виднеется двор-колодец дореволюционной застройки, она будто списана со страниц романов Достоевского. В качестве саундтрека то и дело раздаются раскаты грома, и кажется, что в заоконных сумерках и правда хлещет ливень. Иногда звучат фрагменты “Лунной сонаты” Бетховена, которую когда-то играли во всех гостиных.
Когда же эмоциональное состояние создано, Кошкидько садится в кресло и произносит монолог о судьбе Тоцкого, в котором воспоминания сливаются с размышлениями, годы с мгновениями, а исполнитель — со своим персонажем, создавая кольцо безысходности, выхода из которого нет и быть не может. Актёр всё реже смотрит в зал, уткнувшись в листы бумаги, с которых он будто бы читает историю своего героя, а вот речь его чем далее, тем более становится эмоциональной: всё громогласнее звучат возгласы, всё более пугающе повисают вопросы. Тот, кто только что влезал под кожу собеседникам, сам оказывается человеком без кожи, оголённым нервом, который окончательно потерялся в пространстве и времени от душевной боли и одиночества.
Текст заканчивается… “Я пойду покурю”,— в слезах произносит Кошкидько. И уходит.
Кто-то скажет, что это не совсем театр. Хотя мне кажется, это как раз и есть Театр.
Текст: Егор Куликов
Фотографии Татьяны Ртищевой