18 апреля в НДТ пианисты и скрипачи танцевали чардаш, а местный сумасшедший по-французски рассказывал историю мирового театра в паузах между воспоминаниями о всевозможных видах любви: от жертвенной до свободной. Режиссер Лев Эренбург создал авангардную постановку «Оркестр» по мотивам одноименной пьесы Жана Ануя, способную пробудить в зрителе весь спектр эмоций: от восхищения и сострадания до гнева и отторжения, и, таким образом, расширить границы восприятия.
Действие спектакля происходит в послевоенной Франции. Военные без рук и ног мечтают о медсестрах, а вдовы с ужасом вспоминают о письме, после которого становится понятно, что любимый никогда не вернется. «Потерянное поколение» без ориентиров в настоящем и будущем, погруженное в травматический опыт прошлого, оказывается в пустоте сценического пространства, где разыгрывается калейдоскоп историй, раскрывающий характер каждого героя.
Первым к зрителям выходит счастливый безумец, обитающий при оркестре - Маню (Даниил Шигапов). Пожалуй, самый яркий персонаж спектакля – за пять минут он по-французски рассказывает и показывает всю историю мирового театра. Неврологические мышечные зажимы и резкие движения руками, непонятная и сбивчивая речь, из которой удается выхватить отдельные слова и фразы: комедия дель арте, Арто, Брехт, Станиславский, Товстоногов, Гротовский, Высоцкий. То, что могло бы стать диалогом со зрителем, превращается в шокирующий монолог, сопровождаемый жуткими действиями, включающими, например, ножевые ранения и льющуюся кровь. Маню – и символ, и человек, вызывающий сочувствие, и пугающий своим непредсказуемостью психотик.
Французский драматург Жан Ануй объединял в своих пьесах традиции классицизма и экзистенциальное мироощущение модернистов. Он так ловко создавал психологические кружева характеров, что в них были и театральные метафоры, и гуманистическое звучание, и интонации набиравших в то время популярность театра авангарда и театра ужаса Арто. Он, как Ионеско или Беккет, показывал жизнь в её парадоксальности.
В фантасмагорической реальности «Оркестра» обитают персонажи, которые создают эффект двойной игры: сначала они сидят к зрителям спиной, а потом по ходу действия пьесы несколько раз восклицают, обращаясь к залу: «Где зритель?» и «Где зритель чуткий, внимательный?», и в результате либо не находят его, либо смотрят в противоположном направлении. Они и артисты, ради исполнения программы, способные преодолеть свои внутренние противоречия, и живые люди, у каждого из которых есть своя травматическая история.
Месье Леон (Евгений Карпов) распаковывает подарок со свитером внутри, что становится своеобразным «ящиком Пандоры». В оркестре намечаются конфликты на почве любовных треугольников и зависти. Но и здесь черное и белое только в одежде персонажей, а в характерах есть все цвета. Ревность, соперничество и гнев у оркестранток соседствуют с дружелюбием, взаимопомощью и поддержкой.
Под «Чардаш» Брамса, «Лунную сонату» Бетховена, «Padam, padam» Эдит Пиаф и другие музыкальные произведения музыканты откровенно делятся своими историями любви. Так, «любовь без границ» — это смертельный номер, потому что каждый удар может стать последним, «жертвенная любовь» к парализованной много лет жене не позволяет впустить в свою жизнь новое счастье, «свободная любовь» по часам в мотелях приводит к чувству вины и самодеструкции.
Музыка – отдельный персонаж спектакля. Ее не исполняют на музыкальных инструментах, а танцуют резкими, четкими жестами. Она полна «сарказма, нежности и любви», способна вдохновить даже инвалида признаться в высоких чувствах и может убить тогда, когда вместе со сломанной пластинкой теряется последняя надежда. Но и здесь абсурдность происходящего остается в приоритете, и медсестра произносит свою коронную фразу: «Музыка нужна, чтоб желудок работал, а ты душу рвешь».
Горькая ирония – то, чем пронизано все действие и то, что помогает психике справиться с происходящим. Особенно интенсивно это проявляется в эпизодах с ревностью гомосексуальной пары, а также через саркастические реплики в диалогах между соперничающими музыкантшами.
Финал спектакля – апогей абсурдизма за счет приближенности к тем перформансам, которые часто устраивают современные художники. Символическое убийство голубя и эстетика отвратительного воплощены в духе экспериментов и кинематографических работ Алехандро Ходоровски, Яна Шванкмайера или выставок Йозефа Бойса. Даже декорации в постановке отсылают к современному искусству, например, Марселю Дюшану: на сцене расположено несколько табуреток, одна из которых – подставка под патефон, а другая – сиденье для унитаза.
Есть в спектакле и психоаналитические мотивы. Хельга Филиппова создала великолепный образ директрисы оркестра. Это властная, карающая «мать», способная своим жестким, хладнокровным доминированием сломать человека. Другой совершенно фрейдистский момент – сон беременной Эрмелины (Вера Тран), в котором муж, словно Хронос, поедает ее живот.
Как и в культовом фильме «Репетиция оркестра» Ф. Феллини, оркестр в постановке Льва Эренбурга выступает моделью мира. Этот мир парадоксален: насилие и доминирование в нем соседствует с любовью, жестокость с сопереживанием, а разум с безумием.
«Оркестр» в НДТ – это интеллектуальная драма, в которой счастливому финалу противопоставлено сочетание сурового реализма с насмешкой над пошлостью и иллюзией определенности. Более того, постановка – еще и зрелищный, современный перформанс, способный раскрыть в зрителе новые горизонты и показать красоту мира в его изменчивости и хаотичности.
Текст: Инна Зайцева
Фото НДТ