Нули и единицы от А до Я подойдут нам только для передачи координат: действо получилось далеким от возможности озвучивания в символьной форме - «ни в сказке сказать, ни пером описать». Назвать происходившее «волшебным», «чудесным» - пошло. Оптические иллюзии, диалоги с эрмитажными менестрелями с одной стороны, с другой — смрад умирающих и патетика пределов. На то, видимо, и промежутки...
Фигура Каравайчука в компании эгалитарного АХЕ не теряет эпатажности, но приобретает особенные слои в своем вызове. Ритм буги-вуги, найденный им в Чайковском - «унисон сам с собой, гимн своей ограниченности, обыкновенности», - продиктованный эпохой, резонирует с обрывками слов Семченко, скачет по струнам контрабаса Волкова, трепыхается в смехе зрителей.
На сцене две тумбы — Гайворонского и Волкова, друг напротив друга — в знакомых традициях дуальности. А вот Павел Семченко сегодня один - Максим Исаев заболел. А это значит, что он будет по-муравьиному поднимать вес больше собственного: заполнять пространство цельно, быть средоточием.
В спектакле пять частей, из которых показана была последняя - «Преддверие». Предшествуют ей «Самовоплощение», «Выбор чрева», «Суд. Шесть миров», «Кармическая буря». Их можно увидеть на разных площадках в одному только АХЕ известном алгоритме последовательности.
«Паша, ты жив?», «Где здесь выход?», «Выходи, спектакль закончился» - после летального ритуала Волкова, Гайворонского и Семченко такие вопросы звучат как домашнее задание на пространство собственной жизни после сегодняшней сцены.
Автор текста и фотографий: Полина Березина
