Но вот раздаётся первый звонок – звучит с детства знакомая мелодия «Пусть всегда будет солнце…», затем второй и, наконец, третий. В зрительном зале Новой сцены Александринского театра яблоку негде упасть: публика ютится не только в креслах, но и на приставных стульях, лестницах, подушках. Одним словом - переаншлаг!!! Представление начинается... и зритель чувствует себя уже не так уютно…На сцене появляются персонажи, далёкие от традиционного прочтения чеховских героев! Откровенно говоря, то, что открывается взору публики, скорее всего, напоминает какой-то гипертрофированный набор штампованных представлений о русском провинциальном быте – этакая Россия глазами Европы и Америки, только слегка преувеличенная. Здесь вам и кресты в полгруди, и странная яркая одежда, сшитая на «традиционный» манер, и щели в зубах, и синяк под глазом, и медведи на праздники сами приходят, и водка льётся рекой, и яйца бьют о лоб!!! Вся эта поэзия сопровождается свадебной песней «Люба, русая коса…». В тандеме с подчёркнуто гротескным способом существованием актёров в этюдах данное зрелище порождает весьма противоречивый эффект. С одной стороны – оно смешно и обаятельно, с другой – пугающе и даже вызывает отвращение. Этот парадокс и ложится в основу всей постановки, за исключением редких и пронзительных моментов, когда персонажи обнажают свою душу в уединении и молитве. Причём текст обращения к Всевышнему составлен из знаменитых цитат величайших произведений Чехова. Здесь они раскрываются совершенно с иной стороны: трогательные и пронзительные, соединяются с внутренней болью. Отнюдь неноваторский ход режиссёра в данном контексте приобретает совершенно иное звучание.
Спектакль поставлен в соответствии с буквой автора. История семейной катастрофы русских помещиков рубежа 19-20 веков рассказана зрителю без инверсий, аллюзий и прочих экзерсисов современной режиссуры. В основе художественного решения спектакля лежит гротеск. Нарочитое преувеличение составляет основу призмы, через которую при определённом фокусе просвечивается истинная сущность персонажей, очищенная от мифологем о русском менталитете, гипертрофированного лубка и провинциального китча.Каждый из персонажей выписан яркой краской. Несмотря на стилистическое единообразие постановки, чеховские герои предстают перед глазами зрителей самобытными личностями, исполненными своими страхами, болью, сомнениями, желаниями, силой и страстями. У каждого из них они свои. В основе каждого персонажа лежит парадокс, которым продиктован комизм ситуаций, куда попадают герои, и, одновременно, их трагические судьбы.В конечном счёте, все персонажи хотят того же, что и каждый человек на земле – счастья. Однако, в погони за ним, они сбиваются и теряют ориентиры, размениваясь на мелочи, обрастают мишурой, обрекая себя на внутреннюю пустоту и несчастье.
В сценическом пространстве это воплощается исключительно посредством актёрской игры. Артисты балансируют на тонкой грани между театром представления и театром переживания. Так рождается надрыв в почти балаганных сценах празднеств, который разрешается в драматических моментах постановки, где градус психологизма повышается до уровня неистового отчаяния, преходящего в истерику. Однако, способ существования актёров во всём спектакле лишён патологии. Чувство меры позволяет сохранить грань между искусством и психиатрическими диагнозами.Особенно ярко это проявляется, на мой взгляд, в трёх сценах: в монологе Пети Трофимова, в сцене "казни" вишнёвого сада и финальном монологе Фирса. Здесь режиссёр предлагает актёром простое физическое действие: удержаться на ногах в пьяном угаре, разрубить дерево, унести цепь. Казалось бы, куда проще? Однако, в сочетании, с подлинным проживанием артистов Антона Макушина, Василины Маковцевой, Олег Ягодина, Алисы Кравцовой, Александра Замураева, эти сцены приобретают иное, пронзительное звучание, рождающее глубокую метафору.К финалу спектакля юмор постепенно сходит на нет, оставляя после себя лишь горькую ироничную улыбку со слезами на глазах. Так, в последней сцене, после ухода Фирса, зритель остаётся один на один с пустым, полуразрушенным, холодным пространством, которое обречено на гибель. Это являет собой метафору жизни всех обитателей родового гнезда, они ещё живы. Но, если раньше они ждали счастья и были полны надеждой, то теперь им остаётся лишь смиренно ожидать смерти. В это мгновение само собой приходит осознание, что нет жалости ни к Раневской, ни к её брату, ни к Пете, ни к Варе, ни к Лопахину. Они получили по заслугам, как говорится, что посеешь то и пожнёшь! Сердце наполняется болью только при мысли о Фирсе, который прожил достойную жизнь, но обречён кончить свои дни вместе с вишнёвым садом, ибо те ценности и ориентиры, носителем которых он является, более не нужны. О них просто-напросто забыли, как о несчастном старике, брошенным умирать в холоде и одиночестве. Зрители аплодировали стоя! И после не спешили расходиться, то и дело, обращаясь к Николаю Владимировичу со словами благодарности. Побеседовать с отцом-основателем «Коляда-Театра» удалось и мне:-Николай Владимирович, «Вишнёвый сад» объехал множество городов России и Европы, есть ли разница в зрительской аудитории и восприятии спектакля?-Да, нет… Мы играли во Франции, в Польше, где только не играли – публика реагирует везде одинаково. Смеялись там, где и у нас смеются, затихали и плакали в тех местах, где и у нас… Я не вижу разницы… Люди всё понимают! Когда говорят, что «публика дура» – это всё неправда!
-Кого бы из современных режиссёров Вы выделили, чьё творчество Вам в большей степени близко?- Я могу сказать самые добрые слова о Льве Додине. Я обожаю его, как мастера, как режиссёра. Также самые добрые слова я могу сказать о Романе Виктюке и Валерии Фокине, с которыми мне довелось работать. С Додиным не довелось, но, может быть, всё ещё впереди…-Посмотрев «Вишнёвый сад», ассоциативно начинаешь вспоминать классические русские вопросы : «Кто виноват?», «Что делать?», «Кому на Руси жить хорошо?»… Николай Владимирович, как Вы считаете, какой вопрос можно задать нынешней эпохе в России:-Я думаю, эти вопросы касаются не только России, но и всего мира. К нам они «привязались» из-за этих великих произведений классиков… «Кто виноват?», «что делать?» - было и остаётся всегда во всём мире. Но для России всё-таки ближе всего слова Гоголя: «Русь-тройка, куда мчишься? Дай ответ…» Не даст ответа! (смеётся) Куда-то она мчится по своему пути, а ответа не даёт!- Николай Владимирович, что бы Вы пожелали на этом пути молодому поколению?-Терпения во всём! Нужно какое-то невероятное терпение… Сохранять души живыми, и , что очень важно, не обозлиться в жизни. Сейчас зло разлито по улицам: либералы ненавидят патриотов, патриоты ненавидят верующих, христиане ненавидят мусульман… Ненависть – она во всём! Тем более сейчас с развитием интернета.. Ощущение, что мир перехлёстывает злоба и ненависть. Не нужно ступать в это море ненависти, а важно терпеть и уважать иных людей… Потому что все мы не очень счастливые люди, у всех у нас бесславный конец… Все мы скоро умрём, никто даже не успеет оглянуться. Поэтому только любить и терпеть друг друга…На этой ноте мы попрощались с Николаем Владимировичем. Однако споры о его творчестве не утихали в течении всей оставшейся гастрольной недели. Страсти кипят и на сегодняшний день: кто-то называет его спектакли издевательством над зрителем, кому-то это кажется глупым и бессмысленным, кто-то яростно отвергает эстетику и режиссёрский язык постановок….Однако, среди прочих, есть и такой зритель, для которого спектакли «Коляда-Театра» всё-таки смогли приоткрыть завесу тайн мироздания, кому-то было весело и интересно… А кто-то даже, хоть и не надолго, стал внимательнее относиться как к близким, так и к окружающему миру в целом.
Лично я лишена радикального взгляда на это театральное явление. И считаю, что каждому спектаклю Коляды, включая «Вишнёвый сад», можно задать множество вопросов, там есть к чему придраться (как, впрочем, везде). Однако не полюбить его театр и актёров просто невозможно! Да и уровень профессионализм и честности вызывает уважение.Полные залы зрителей в течении десяти дней гастролей говорят сами за себя!Текст: Дарья Шахова