Но вот раздаётся первый звонок – звучит с детства знакомая мелодия «Пусть всегда будет солнце…», затем второй и, наконец, третий. В зрительном зале Новой сцены Александринского театра яблоку негде упасть: публика ютится не только в креслах, но и на приставных стульях, лестницах, подушках. Одним словом - переаншлаг!!! Представление начинается... и зритель чувствует себя уже не так уютно…
На сцене появляются персонажи, далёкие от традиционного прочтения чеховских героев! Откровенно говоря, то, что открывается взору публики, скорее всего, напоминает какой-то гипертрофированный набор штампованных представлений о русском провинциальном быте – этакая Россия глазами Европы и Америки, только слегка преувеличенная. Здесь вам и кресты в полгруди, и странная яркая одежда, сшитая на «традиционный» манер, и щели в зубах, и синяк под глазом, и медведи на праздники сами приходят, и водка льётся рекой, и яйца бьют о лоб!!! Вся эта поэзия сопровождается свадебной песней «Люба, русая коса…». В тандеме с подчёркнуто гротескным способом существованием актёров в этюдах данное зрелище порождает весьма противоречивый эффект. С одной стороны – оно смешно и обаятельно, с другой – пугающе и даже вызывает отвращение. Этот парадокс и ложится в основу всей постановки, за исключением редких и пронзительных моментов, когда персонажи обнажают свою душу в уединении и молитве. Причём текст обращения к Всевышнему составлен из знаменитых цитат величайших произведений Чехова. Здесь они раскрываются совершенно с иной стороны: трогательные и пронзительные, соединяются с внутренней болью. Отнюдь неноваторский ход режиссёра в данном контексте приобретает совершенно иное звучание.
Спектакль поставлен в соответствии с буквой автора. История семейной катастрофы русских помещиков рубежа 19-20 веков рассказана зрителю без инверсий, аллюзий и прочих экзерсисов современной режиссуры. В основе художественного решения спектакля лежит гротеск. Нарочитое преувеличение составляет основу призмы, через которую при определённом фокусе просвечивается истинная сущность персонажей, очищенная от мифологем о русском менталитете, гипертрофированного лубка и провинциального китча.
Каждый из персонажей выписан яркой краской. Несмотря на стилистическое единообразие постановки, чеховские герои предстают перед глазами зрителей самобытными личностями, исполненными своими страхами, болью, сомнениями, желаниями, силой и страстями. У каждого из них они свои. В основе каждого персонажа лежит парадокс, которым продиктован комизм ситуаций, куда попадают герои, и, одновременно, их трагические судьбы.
В конечном счёте, все персонажи хотят того же, что и каждый человек на земле – счастья. Однако, в погони за ним, они сбиваются и теряют ориентиры, размениваясь на мелочи, обрастают мишурой, обрекая себя на внутреннюю пустоту и несчастье.
В сценическом пространстве это воплощается исключительно посредством актёрской игры. Артисты балансируют на тонкой грани между театром представления и театром переживания. Так рождается надрыв в почти балаганных сценах празднеств, который разрешается в драматических моментах постановки, где градус психологизма повышается до уровня неистового отчаяния, преходящего в истерику. Однако, способ существования актёров во всём спектакле лишён патологии. Чувство меры позволяет сохранить грань между искусством и психиатрическими диагнозами.
Особенно ярко это проявляется, на мой взгляд, в трёх сценах: в монологе Пети Трофимова, в сцене "казни" вишнёвого сада и финальном монологе Фирса. Здесь режиссёр предлагает актёром простое физическое действие: удержаться на ногах в пьяном угаре, разрубить дерево, унести цепь. Казалось бы, куда проще? Однако, в сочетании, с подлинным проживанием артистов Антона Макушина, Василины Маковцевой, Олег Ягодина, Алисы Кравцовой, Александра Замураева, эти сцены приобретают иное, пронзительное звучание, рождающее глубокую метафору.
К финалу спектакля юмор постепенно сходит на нет, оставляя после себя лишь горькую ироничную улыбку со слезами на глазах. Так, в последней сцене, после ухода Фирса, зритель остаётся один на один с пустым, полуразрушенным, холодным пространством, которое обречено на гибель. Это являет собой метафору жизни всех обитателей родового гнезда, они ещё живы. Но, если раньше они ждали счастья и были полны надеждой, то теперь им остаётся лишь смиренно ожидать смерти. В это мгновение само собой приходит осознание, что нет жалости ни к Раневской, ни к её брату, ни к Пете, ни к Варе, ни к Лопахину. Они получили по заслугам, как говорится, что посеешь то и пожнёшь! Сердце наполняется болью только при мысли о Фирсе, который прожил достойную жизнь, но обречён кончить свои дни вместе с вишнёвым садом, ибо те ценности и ориентиры, носителем которых он является, более не нужны. О них просто-напросто забыли, как о несчастном старике, брошенным умирать в холоде и одиночестве.
Зрители аплодировали стоя! И после не спешили расходиться, то и дело, обращаясь к Николаю Владимировичу со словами благодарности. Побеседовать с отцом-основателем «Коляда-Театра» удалось и мне:
-Николай Владимирович, «Вишнёвый сад» объехал множество городов России и Европы, есть ли разница в зрительской аудитории и восприятии спектакля?
-Да, нет… Мы играли во Франции, в Польше, где только не играли – публика реагирует везде одинаково. Смеялись там, где и у нас смеются, затихали и плакали в тех местах, где и у нас… Я не вижу разницы… Люди всё понимают! Когда говорят, что «публика дура» – это всё неправда!
-Кого бы из современных режиссёров Вы выделили, чьё творчество Вам в большей степени близко?
- Я могу сказать самые добрые слова о Льве Додине. Я обожаю его, как мастера, как режиссёра. Также самые добрые слова я могу сказать о Романе Виктюке и Валерии Фокине, с которыми мне довелось работать. С Додиным не довелось, но, может быть, всё ещё впереди…
-Посмотрев «Вишнёвый сад», ассоциативно начинаешь вспоминать классические русские вопросы : «Кто виноват?», «Что делать?», «Кому на Руси жить хорошо?»… Николай Владимирович, как Вы считаете, какой вопрос можно задать нынешней эпохе в России:
-Я думаю, эти вопросы касаются не только России, но и всего мира. К нам они «привязались» из-за этих великих произведений классиков… «Кто виноват?», «что делать?» - было и остаётся всегда во всём мире. Но для России всё-таки ближе всего слова Гоголя: «Русь-тройка, куда мчишься? Дай ответ…» Не даст ответа! (смеётся) Куда-то она мчится по своему пути, а ответа не даёт!
- Николай Владимирович, что бы Вы пожелали на этом пути молодому поколению?
-Терпения во всём! Нужно какое-то невероятное терпение… Сохранять души живыми, и , что очень важно, не обозлиться в жизни. Сейчас зло разлито по улицам: либералы ненавидят патриотов, патриоты ненавидят верующих, христиане ненавидят мусульман… Ненависть – она во всём! Тем более сейчас с развитием интернета.. Ощущение, что мир перехлёстывает злоба и ненависть. Не нужно ступать в это море ненависти, а важно терпеть и уважать иных людей… Потому что все мы не очень счастливые люди, у всех у нас бесславный конец… Все мы скоро умрём, никто даже не успеет оглянуться. Поэтому только любить и терпеть друг друга…
На этой ноте мы попрощались с Николаем Владимировичем. Однако споры о его творчестве не утихали в течении всей оставшейся гастрольной недели. Страсти кипят и на сегодняшний день: кто-то называет его спектакли издевательством над зрителем, кому-то это кажется глупым и бессмысленным, кто-то яростно отвергает эстетику и режиссёрский язык постановок….Однако, среди прочих, есть и такой зритель, для которого спектакли «Коляда-Театра» всё-таки смогли приоткрыть завесу тайн мироздания, кому-то было весело и интересно… А кто-то даже, хоть и не надолго, стал внимательнее относиться как к близким, так и к окружающему миру в целом.
Лично я лишена радикального взгляда на это театральное явление. И считаю, что каждому спектаклю Коляды, включая «Вишнёвый сад», можно задать множество вопросов, там есть к чему придраться (как, впрочем, везде). Однако не полюбить его театр и актёров просто невозможно! Да и уровень профессионализм и честности вызывает уважение.
Полные залы зрителей в течении десяти дней гастролей говорят сами за себя!
Текст: Дарья Шахова