23 февраля не стало Евгения Татарского — одного из последних представителей лучшего поколения ленинградского кино, автора «Принца Флоризеля», «Золотой мины» и еще многого, без чего не представить себе 70-е, 80-е, 90-е, которые Татарский принципиально не отражал, а преображал, понимая кино как магию.Одновременно с ним на той же студии работали Герман, Аранович, Аристов, Авербах. Татарский — наверное, и последний, и самый необычный в этой когорте. Его фильмография — сплошь что-то такое, чего до него здесь никогда не снимали. Шпионский психологический триллер «Золотая мина» – образцовый, мощный, с шиком и лоском. На волне англомании позднего застоя — эффектные «Приключения принца Флоризеля». А еще — первый вампирский хоррор «Пьющие кровь», первый успешный, «основанный на реальных событиях» – «Тюремный романс». Первые, наконец, народные сериалы – «Убойная сила» и «Улицы разбитых фонарей». Это все он.
Татарский снимал, как будто ничего и никого вокруг не было. Его фильмы — все — вне контекста или в жесткой конфронтации с ним. Пусть и имел режиссер за плечами школу ассистентства у Хейфица, он ни на кого не был похож. Дебют – «Золотая мина» – лакированный, эффектный фильм, вышел в эпоху сплошь тоски, рефлексии и мрака. Пленка шосткинского химкомбината — зернистая, корявая — приобрела блеск и чистоту «Кодака», актеры Даль и Полищук вдруг оказались голливудскими белозубыми красавцами. Татарский все это каким-то чудом, из подручных средств соорудил в своем 1977-м.
Вроде бы вполне внутри ленфильмовской, на волне «Холмса», англофилии и эскапизма существовал «Флоризель» – но и там было больше ритма, стиля, света, чем дозволено негласными стандартами. Экзотика, в общем — сборище всего невероятного. Не Лондон для бедных, а волшебная страна, сооруженная магией кино. В эту магию Татарский верил, как мало кто — верил в силу преображения, в фантазию.
Особенно это было заметно в его лентах начала девяностых — когда все кинулись снимать про реальность, как она есть, заболели правдой и документом. А Татарский в парке Александрино сочинял русскую готику, визуализировал вампирскую новеллу Алексея Толстого среди новодельного ампира. И снова, пока у других меркло — у него сияло и переливалось. Даже когда реальность до Татарского-таки добралась.
Случилось это в самое глухое время. Тогда снимали разве что на деньги банков и финансовых пирамид, и то с трудом. А тут — «Тюремный романс», кино по горячим следам, голливудской такой выделки остросюжетная история про то, как следователь влюбилась в рецидивиста и пыталась помочь ему сбежать из «Крестов». Реальность была нужна только, чтобы превратить ее в шоу, в пеструю ленту. Так делают в Штатах — но не по эту сторону океана. Тут так не умеют. Татарский — умел.
С конца девяностых Татарский занимался сериалами — сделал несколько серий «Улиц разбитых фонарей» и придумал «Убойную силу». Вывел, в общем, универсальную формулу, которая вроде бы оказалась вечной. Сочетание сериальной завлекательности и правды-матки. Комических персонажей-недотеп и героических ситуаций, в которые они помещены. Открыл, наконец, для кино Хабенского и еще вереницу разных характеров, лиц, актеров.
У того ленфильмовского поколения, которому Татарский принадлежал, была потрясающая энергия. Была школа, была концентрация талантов на квадратный метр. Было умение создавать чудеса из ничего — лепить на Петроградской Бейкер-стрит и снимать в социалистическом захолустье лощеный экшн. Чудеса остались во вчерашнем дне. В частности – в «Зазеркалье» Евгения Татарского.
Одновременно с ним на той же студии работали Герман, Аранович, Аристов, Авербах. Татарский — наверное, и последний, и самый необычный в этой когорте. Его фильмография — сплошь что-то такое, чего до него здесь никогда не снимали. Шпионский психологический триллер «Золотая мина» – образцовый, мощный, с шиком и лоском. На волне англомании позднего застоя — эффектные «Приключения принца Флоризеля». А еще — первый вампирский хоррор «Пьющие кровь», первый успешный, «основанный на реальных событиях» – «Тюремный романс». Первые, наконец, народные сериалы – «Убойная сила» и «Улицы разбитых фонарей». Это все он.
Татарский снимал, как будто ничего и никого вокруг не было. Его фильмы — все — вне контекста или в жесткой конфронтации с ним. Пусть и имел режиссер за плечами школу ассистентства у Хейфица, он ни на кого не был похож. Дебют – «Золотая мина» – лакированный, эффектный фильм, вышел в эпоху сплошь тоски, рефлексии и мрака. Пленка шосткинского химкомбината — зернистая, корявая — приобрела блеск и чистоту «Кодака», актеры Даль и Полищук вдруг оказались голливудскими белозубыми красавцами. Татарский все это каким-то чудом, из подручных средств соорудил в своем 1977-м.
Вроде бы вполне внутри ленфильмовской, на волне «Холмса», англофилии и эскапизма существовал «Флоризель» – но и там было больше ритма, стиля, света, чем дозволено негласными стандартами. Экзотика, в общем — сборище всего невероятного. Не Лондон для бедных, а волшебная страна, сооруженная магией кино. В эту магию Татарский верил, как мало кто — верил в силу преображения, в фантазию.
Особенно это было заметно в его лентах начала девяностых — когда все кинулись снимать про реальность, как она есть, заболели правдой и документом. А Татарский в парке Александрино сочинял русскую готику, визуализировал вампирскую новеллу Алексея Толстого среди новодельного ампира. И снова, пока у других меркло — у него сияло и переливалось. Даже когда реальность до Татарского-таки добралась.
Случилось это в самое глухое время. Тогда снимали разве что на деньги банков и финансовых пирамид, и то с трудом. А тут — «Тюремный романс», кино по горячим следам, голливудской такой выделки остросюжетная история про то, как следователь влюбилась в рецидивиста и пыталась помочь ему сбежать из «Крестов». Реальность была нужна только, чтобы превратить ее в шоу, в пеструю ленту. Так делают в Штатах — но не по эту сторону океана. Тут так не умеют. Татарский — умел.
С конца девяностых Татарский занимался сериалами — сделал несколько серий «Улиц разбитых фонарей» и придумал «Убойную силу». Вывел, в общем, универсальную формулу, которая вроде бы оказалась вечной. Сочетание сериальной завлекательности и правды-матки. Комических персонажей-недотеп и героических ситуаций, в которые они помещены. Открыл, наконец, для кино Хабенского и еще вереницу разных характеров, лиц, актеров.
У того ленфильмовского поколения, которому Татарский принадлежал, была потрясающая энергия. Была школа, была концентрация талантов на квадратный метр. Было умение создавать чудеса из ничего — лепить на Петроградской Бейкер-стрит и снимать в социалистическом захолустье лощеный экшн. Чудеса остались во вчерашнем дне. В частности – в «Зазеркалье» Евгения Татарского.