По стокам неохотно скатывалась вода. Вот уже в который раз после фиаско в деле превращения в белёсый, так нужный в декабре сердцу петербуржца снег. Машины, гул, тугие каменные здания, церковь, сырой, промозглый воздух. Вечер 20 декабря словно бил по лицу наотмашь, но знал, куда приведёт желающих погрузиться и насытиться авангардным звучанием. У Зала Ожидания уже томилась очередь, что, скажем, явление на этой улице редкое, а по сему - неожиданное. Подходя к замыкающим замечешь, как в мгновение ока позади словно аккумулируется очередная порция лиц, тел, сумок, даже пакетированных вин, скользких и холодных бутылок. Лица были всё постарше, да всё причудливее: кто в смешных шапках, кто с рюкзаком наперевес. Дверь клуба неунывающе, съёживаясь, скрипела очередную симфонию.У бара милые дамы затеивали разговор: «Он сказал, что АукцЫон – говнорок. И я…я перестала с ним общаться, потому что…он пластмассовый», - и она опрокидывала стопку. За тоску, за то «что с людьми нужно иметь силы распрощаться», за то, что «Предателю» сегодня 25. Звучало знакомое «Лёня, выходи!», уже отхлопана «Моя любовь», что стала традицией в коротании времени перед выступлением. Не без сарказма в без пятнадцать минут девятого язвили мужчины: «Пока в баре не будет выручки на мильёны, музыканты не выйдут».
Но просачиваются сквозь гул инфернальные позывные, аукцЫонщики разжигают свой пламень: звучит «Заведующий», как банда разбойников появляются из-за кулис Фёдоров, Волков, Бонадрик, Озерский, Рубанов, Шавейников, Коловский, Парфёнов… Знакомый диско-шар с ирокезом выкатился из-за кулис. Гаркуша. Уже с первой песни происходит какой-то развал реальности. Рушится всё, кубарем катится куда-то в Преисподнюю, будто издалека звучит зовущий мягкий голос: «Здравствуйте. Спасибо, что пришли. Какая радость!»В единый рисунок сливаются «Огонь», «Хомба», «Девушки поют», пока Гаркуша вопит и всё ещё бодро скачет и гаркает. И вот уже кажется, что зелёный кот, нарисованный, возможно, когда-то художником Миллером, и красующийся на баннере над сценой, начинает вальяжно расхаживать...
Пьяный мужчина лет сорока, в лощёном костюме танцует, острые локти смешались с чужими мягкими податливыми животами, ноздри улавливают запахи волос совершенно незнакомых, музыка сливается в единую, галопом несущуюся галлюцинацию. «Всё вертится» – это не строчка, не название. Это уже скользящая явь. Гаркуша соревнуется, беснуется с кларнетистом Рубановым, водя вокруг него хороводы, на ходу вспоминая стихотворение, предзнаменующее «Фа-фа». Забывается, не может отдышаться, захлебывается. Суть продолжала накатывать как на зрительный зал, так и на самих, уже изрядно взмокших, паяцев-эксцентриков на сценеВсё стихло. Разинув пасть, зал скандирует, вопит, мечется: «Осколки! Осколки!» И они уже летят со сцены в каждый тёмный, пьяный, резко-пряный угол Зала Ожидания. С запылившейся полки Фёдоров достаёт «Долги», а затем и пару листов бумаги с Гаркушей: «Так давайте дарить друг другу доброту, кому она нужна как вода, как хлеб!» Именно! Чтобы не нашлось больше людей с плохим и нехорошим сердцем.
Фёдоров, Волков, Рубанов. «Волны». Сколько бы раз не играли эту композицию, хоть на том же последнем концерте – 5 декабря, она всегда будет звучать по-новому искренне, живо, разрываясь и горя. Владимир Волков словно впадает в горячку, не щадя инструмента, нервно, истерично, как в последний раз терзает струны, и уж то ли рукой, то ли смычком, то ли во все кудрями – чёрт разберёт. Непросветленные о его мировых чинах и заслугах лишь погружаются и тихо млея признают: «Контрабасист у них хороший какой». Снова любимый приём АукцЫона: уходит не всем составом разом, а растворяясь постепенно, оставлять одного певца ирреальности на разъярённую толпу, тянув последние нити и соки из зала.Бис. В зал врывается на тонких цветастых крыльях совершенно безумная и шальная «Птица». И здесь уж держите ваши головы, господа, чтобы те не сорвались, не укатились, не улетели с места куда выше, дальше, в совершенно неизведанное, метафизическое, неподвластное пространство. Говорят, из него не возвращаются. Если только голос преданного Оле Лукойе в расшитом пайетками пиджаке снова не вернёт вас в душный, тесный, трескающийся зал: «Себя любите. Здоровья вам. С наступающим!» Этот же сказочник же встретит вас, разгорячённых, у выхода, и будет реанимировать добрым словом и проникающим, но по-дружески тёплым взглядом прямо у гардероба. А пока – «Грусть-печаль моя» и «Ждать».Ждать новых выступлений, томиться, а главное – гореть добрым, большим, чистым сердцем, а намерения уж пусть будут разными. Так, на сладкое послевкусие.Текст: Александра Сливинская
Фото: Максим Павлов
[gallery columns="5" link="file" ids="70598,70599,70600,70601,70602,70603,70604,70605,70606,70607,70608,70609,70610,70611,70612,70613,70614,70615,70616,70617"]
В атмосферу погружаешься сразу, привычно, как будто сам там стоял… Очень здорово. А дальше поэзия какая-то. Что для автора видимо привычно, но это ничего, этот сумасшедший сказочно-адски-прегруженный всякими премудростями коллектив только так и надо описывать. Здорово! Неужели Аукцыон стал старые песни наконец-то играть? Не одну для разогрева, а для души… Спасибо Александра.