Фёдор Достоевский. "Брат Иван Фёдорович" (4-я часть 11-й книги романа "Братья Карамазовы"). Режиссёр Сергей Женовач. Студия театрального искусства. Москва
![zh zh](https://addwin.ru/uploads/2011/05/zh.jpg)
Повзрослевшие
Принцесса была прекрасная,
Погода была ужасная.
Генрих Сапгир «Принцесса и людоед»
Жизнь Студии Театрального Искусства началась 7 лет назад со спектакля «Мальчики», поставленного Сергеем Женовачом со студентами его курса, которые потом стали основой труппы нового театра. Учебная работа по главам из «Братьев Карамазовых» о Коле Красоткине и штабс-капитане Снегирёве оказалась главным событием сезона, вызвав истовый восторг в театральной среде, не оставив равнодушными ни зрителей, ни профессионалов. Все были поражены и глубоко растроганы вдохновенной серьёзностью молодых актёров, несегодняшней тщательностью их существования на сцене, фанатическим воодушевлением в попытке понять и воплотить Достоевского, ласково-доверительной режиссёрской манерой, существующей на полутонах, говорящей интимно и нежно, плотно обволакивающей своей теплотой. Казавшиеся давно потерянными театральные традиции, исток которых лежит в ранних постановках МХТ, вдруг воскресли с новой силой. Теперь, поработав со своими артистами над Лесковым, Гоголем, Платоновым, Диккенсом и Чеховым, Женовач вернулся к роману, давшему начало его театру. Действие «Мальчиков» выстраивалось вокруг брата Алёши, новый спектакль назван – «Брат Иван Фёдорович». Вместе с бывшими студентами, участвовавшими в «Мальчиках», его играют выпускники следующего курса Сергея Васильевича, работающие в труппе уже два года, которым в этот раз отданы главные роли. Поразительна эволюция, пройденная и старожилами труппы, и её новичками. Ничто в этом спектакле не нарушает одухотворённой сосредоточенности, ни на мгновение актёры не расслабляются, не теряют голову и не дают излишней воли чувствам. Играют мельчайшими нюансами, ни разу не повышая голос. Вся жизнь персонажей происходит внутри, почти без внешних проявлений; действие сводится к необходимому минимуму почти механических движений, всё внимание – к тексту Достоевского. Поразительна графическая расчерченность, скульптурная резкость спектакля. Все герои одеты в чёрное, они сидят перед нами то в фас, то в профиль, на скамьях судебного зала. Спектакль – вереница диалогов, встреч-поединков двух действующих лиц. Первый акт рождается из «Мальчиков». В том спектакле Алёшу Карамазова играл режиссёр Алексей Коручеков, который был старше большинства остальных актёров почти в два раза, что сильно обостряло восприятие его героя как доброго наставника школьников, приобщающего их к самым важным истинам о нашем мире. Здесь роль отдана Александру Прошину, в «Брате Иване Фёдоровиче» одному из самых младших. Но он продолжает развивать тот же образ смиренного, вечно сдержанного и заботливо снисходительного к окружающим молодого схимника. Он разговаривает с Грушенькой, Катериной Ивановной, дочерью и матерью Хохлаковыми, Митей и Иваном, выступая немногословным свидетелем их судеб, побуждая их раскрыть себя, излить и освободить от лишних аффектов свои души. Почти каждого он на прощание крепко целует и обнимает, как Иисус из сочинённого Иваном «Великого инквизитора» (упоминаемого в спектакле лишь мимоходом) – дарует своё тепло, веру в божественное провидение и любовь к человеку. Иван – последний из его собеседников, которому он как бы передаёт эстафету быть главным героем. И во втором действии Алёша до заключительной сцены уже не появится, впереди – два долгих, изматывающих ум, душу и сердце разговора протагониста спектакля, со Смердяковым и с чертом, скромно названным в программке «Гость Ивана Фёдоровича». Нервный, издёрганный, неоднозначный, вечно мятущийся, средний из Карамазовых в постановке Женовача предстаёт натурой цельной и безусловно положительной, хотя и пребывающей в постоянных муках. Высокий Игорь Лизенгевич стоит в полный рост и уверенно, с вызовом смотрит в глаза вертлявому шуту Смердякову в исполнении Сергея Аброскина, который на голову его ниже. Но вот незаконнорожденный брат перехватывает инициативу в словесном поединке, встаёт на скамью и уже сам оказывается выше. Перед тем, как уйти, он после паузы скажет «Прощайте-с», многозначительно взглянув на Ивана и как бы предупредив о своём намерении повеситься – чего тот не поймёт. Чёрт в исполнении Сергея Качанова наделён, как и все в этом спектакле, да и в любом спектакле Женовача, явным обаянием, и всё же постоянно чувствуешь, что с ним надо держать себя настороже – никогда не знаешь, что он выкинет или скажет (а слова здесь приравнены к действиям) в следующую минуту. В нарочито условной, существующей вне осязаемой реальности постановке, он нарисован яркими, вязкими красками, разрушает атмосферу действия предельно бытовой конкретностью. Вольготно усаживается на скамью и плавными круговыми движениями растирает ногу – это чёрт, больной ревматизмом, укоренённый в повседневности, твёрдо стоящий на ногах и с трезвостью циника глядящий на мир. Диалог Ивана и его Гостя превращается в битву тела и души, где никто не может одержать победу. Он прерывается приходом Алёши, который с живым и более деятельным, чем в беседах с другими персонажами, состраданием наблюдает за умственным бедствием брата. Иван становится всё напряжённей и отчаянней, снова и снова обращается к своему невидимому посетителю; они сидят спиной к спине, повернув застывшие головы в разные стороны – две неспособные встретиться, но в то же время неразделимые ипостаси одного человека. Как неизбежный итог расстройства, с Иваном случается нервный припадок – и тут Женовач умело размыкает выглядевший до этого статичным спектакль. Все герои толпой выходят на сцену, окружают несчастного Карамазова, пытаются спасти его и бережно укладывают на одну из скамей. Впервые начинает звучать музыка, лёгкая, мелодичная и проникновенная, но с трагическими переливами. Медленно рассеивается мягкий, холодноватый свет, выхватывая из до этого скрытого от нас пространства арьерсцены длинный судебный стол с громоздкими стульями, приоткрывая завесу над тем, что будет дальше – процессом над Митей, который случится на следующий день. Герои теперь сгрудились в углу, только Иван продолжает в забытьи лежать, свернувшись калачиком, на лавке, а на противоположной, в точно такой же позе, остаётся чёрт. Два начала задремали перед грядущим решительным столкновением – но, как всегда, Женовач дарит нам надежду, что добро всё-таки сумеет победить. Снова и снова Сергей Васильевич доказывает, что не мертва традиция психологического театра, что можно до сих пор с жертвенной самозабвенностью воссоздавать на сцене жизнь человеческого духа как она есть, без всяких нанесений и пустых эффектов, столь любимых современными режиссёрами. Даёт пример высокого и благородного искусства, отрицающего любую зависимость от вкусов испорченной эпохой масс-медиа публики, театра вдумчивого, неспешного, вневременного. Пример крайне редкий для сегодняшнего дня – у такой сценической эстетики едва ли можно найти сейчас больше одного оплота.Атрофия театра
А, может быть, было всё наоборот.
Генрих Сапгир «Принцесса и людоед»
![zh2 zh2](https://addwin.ru/uploads/2011/05/zh2.jpg)
ОКОЛОтематические статьи, рекомендуемые к прочтению:
Вот это честно, обьективно и профессионально. И ход отличный. Спасибо.
В точку. Наконец-то кто-то это произнес.