Жить или не жить?

Премьера «Хефец, или каждый хочет жить!» стоит особняком среди тех спектаклей, которые обычно идут в театре «Буфф» и на которые ходит публика, чтобы отвлечься от серых будней, посмеяться и почувствовать, что жить не так-то уж и сложно. В «Хефеце» все не так. Начнем с того, что в программке жанр спектакля заявлен как фарс-гиньоль и уже в ней нас предупреждают, что в конце герой будет прыгать с крыши.

«Хефеца» поставил Игорь Миркурбанов, актер и режиссер израильского театра «Гешер», по пьесе Ханоха Левина, широко известного в Европе и не так часто (если не считать «Потерянных в звездах» Г. Дитятковского) ставящегося у нас. В центре спектакля и пьесы – Хефец (Е. Александров) - потерянный, маленький человек, приживала, бедный родственник в прямом смысле слова. Он занимает угол у своих зажиточных и дальних родственников Тейгелеха и Кламнасы. Хефец привык внутренне извиняться за каждое свое действие и поэтому постоянно чувствует себя виноватым, это ощущение в нем успешно поддерживают Тейгалех с женой (М. Султаниязов и А. Коршук). Они великодушно терпят родственника. Чтобы Хефец не думал, что может получать от жизни большее удовольствие, чем они сами, Тейгалех и Кламнаса устраивают всевозможные унижающие его игры. Дочь счастливой поначалу четы Фугра (Е. Груца), которую любит главный герой, выходит замуж (естественно, не за Хефеца), и это становится последней каплей – Хефец решает броситься с крыши. Он приглашает на самоубийство всех знакомых, втайне желая, что они станут уговаривать его не делать этого. Чего, естественно, и не происходит.Но самое интересное в спектакле – это не история Хефеца, а то, как она рассказана. Априори Хефец заслуживает самого глубокого сострадания, но над ним смеются. Все собираются на крыше, с нетерпением ожидая прыжка. И вдруг со стороны левой кулисы выходит сам Хефец, отменивший запланированное самоубийство. Он не смог прыгнуть.В этом спектакле все смеются над трагичностью и нелепостью жизни, желая посмотреть на чужое горе, чтобы забыть свое. В этом выражается специфика жанра трагифарса, в котором основным несущим смысловую нагрузку приемом является гротеск.Особенностью этого спектакля является то, что герои здесь практически лишены свободы передвижения. Игорь Миркурбанов разделил спектакль на сцены, каждая из которых, как строфа в стихотворении, имеет четко выраженные начало и конец. Они разделяются с помощью света или музыки, а  чаще – того и другого. Герои стоят на разных фурах, они замкнуты каждый в своем мирке, и могут только перекрикиваться, но не оказаться рядом, не попасть в мирок другого, близкого или даже любимого человека.  Не столько они двигаются, сколько двигают их фуры, как некие силы судьбы. Так, городской юродивый Шухра (А. Лёвин), который в спектакле передвигается на костылях, подставляя то одну, то другую ногу, после разговора с Хефецом, а точнее, своего монолога, адресованного ему, удаляется на фуре, как на лодке, рассекая черноту сцены двумя костылями-веслами.Особая роль отведена в спектакле декорациям. Глубина сцены оголена, под колосниками –  софиты в несколько рядов («сценическое небо в софитах» потом опустится низко над Хефецом, придавив его своей тяжестью). Фуры, как колеса судьбы. И посреди этой глубокой черноты – яркие,  даже шутовские декорации, похожие на кукольный домик. Канареечно-желтый диван – на котором спит одетый в такую же канареечно-желтую пижаму Хефец. Вертящееся вокруг своей оси кресло Адаша-Бардаша, стоящее на оранжевом ковре. Разноцветная оконная рама, спустившаяся откуда-то сверху и так и оставшаяся висеть на железной перекладине посреди черноты. Разноцветные шарики. Двусмысленно-фарсовая вывеска на кафе «Счастье есть». Изображающая крышу, с которой будет прыгать Хефец, труба с подвешенной на ней перевернутой вороной. Это строящееся на гротеске контрастное сочетание яркой фарсовой праздничности, уходящей корнями в детство, с мраком и пустотой разделяющего людей космоса составляет сущность декорационного оформления спектакля.Костюмы героев спектакля (художник по костюмам Яна Штокбант) также содержат гротеск: они отстраняют, уводят нас, зрителей, от серьезного восприятия персонажей, но и усиливают трагизм их судьбы, потому что подчеркивают их детскость, нелепость, беззащитность. Хефец даже фрак надевает поверх пижамы, а его друг Адаш-Бардаш, чтобы не упасть невзначай, прикрепляет к воротнику воздушный шарик, без которого ему «никак нельзя». Мать Фугры носит накладные груди и туфли на огромном каблуке. Актерское существование, заданное Миркурбановым, отличается от обычной водевильно-комической легкости буффовских актеров. В «Хефеце» - другое. Здесь режиссер создает четкий рисунок роли, ограничивая актера пространственно – фурами, - и временно – поставленными выходами (так, Тейгалех появляется из люка, а его жена медленно приезжает на фуре из глубины сцены). Диалоги Левина режиссер часто замещает монологами. Для него важнее не общение героев друг с другом,  а их крик в черное пространство космоса, которое кажется огромным на освобожденной от павильонов сцене.В конце спектакля нарушается стройный порядок чередования сцен, все смешивается в хаосе, действие ускоряется, закручивается и приводит к неожиданной развязке, прямо противоположной тому, что написано Левиным в пьесе. Что это – режиссерская шутка, утверждение того, что «счастье» все-таки «есть», или дань буффовской публике, привыкшей к хэппи-эндам, - остается загадкой.

Г. Матрёничев

Фото: А. Андреев и А. Соколова