2 декабря Воронежский Никитский театр показал в Санкт-Петербурге свою недавнюю премьеру — «Принц Гомбургский» режиссера Елизаветы Бондарь. За внешней романтической драмой по пьесе Генриха фон Клейста скрывается острое современное высказывание.
Спектакль устроен довольно хитро. На сцене художник Алексей Лобанов выстроил небольшой камерный театр — деревянный помост, портик с колонной и сменные задники. Такое пространство сразу намекает зрителю, что впереди — игра в театр, и действительно все начинается почти как балаган: с шутками, весельем, почти оперными пропевами текста и гротескными поворотами сюжета.
Для спектакля режиссер оставляет только семь персонажей — больше и не требуется, чтобы провести выбранную идею. Время действия — датско-шведская война и решающее сражение 1675 года, в которое войска ведет как раз принц Гомбургский (Михаил Гостев). На сцене расставлены деревянные игрушечные солдатики, и кажется, что вся эта компания персонажей просто играет в войну. Перед зрителем раскрываются четко очерченные характеры: принц — инфантильный и восторженный ребенок, увлеченный военной славой; Курфюрст Фридрих-Вильгельм (Борис Алексеев) — циничный, жесткий, манерный; Наталия Оранская (Татьяна Солошенко) — мечтательная и порывистая девушка. Мужчины увлечены войной, а дамы мечтают о любви.
Принц, находясь в сомнамбулическом состоянии, плетет венок. Увидев его в таком положении, Курфюрст решает подшутить: отнимает венок, вместо него дает перчатку Наталии и тем самым пробуждает его. На военном совещании принц рассеян: крутится, шепчется с офицерами, думает о перчатке. Тем временем строгий Курфюрст диктует приказы, стуча сапогами, как учитель линейкой по столу. Половину приказов принц не слышит, да и Наталия всеми силами дает ему понять, что перчатка — ее. Продолжая действие в той же иронической манере, принц вместе с генералами бросается в решающее сражение: их головы появляются в прорезях задника с изображениями героических всадников. В порыве восторга и желания добиться блестящей победы принц нарушает приказ, начинает наступление и одерживает победу. Он радуется как ребенок, и его возлюбленная разделяет этот восторг. Но война — не забава. И в мире, где все подчинено приказу, геройство может стоить слишком дорого. Принца отправляют в тюрьму. Он не верит происходящему: глаза его полны детского недоумения. Как так? За что? Он ведь победил.
Действие резко прерывается длительным затемнением, что чуть рвет ткань спектакля. После паузы перед зрителем — уже надломленный принц: он в крови, сидит в тюрьме. Следа прежнего мальчишества не осталось — внутренний перелом произошел мгновенно. Осторожно держа корзинку с окровавленными тампонами, он все еще надеется, что произошла ошибка.
Дальше режиссер словно дает зазор между яркой маской персонажа и реальной психологической игрой. От буффонады первой части остается только внешний рисунок роли: внутри же все рушится. Курфюрст все еще широк в жестах, но становится заметно, как ходят желваки, как непроизвольно сжимаются кулаки. Он приносит в жертву порядку и закону своего любимого воспитанника, ведь на войне нет места самовольным решениям. Именно здесь открывается истинная жестокость побед, звучащих в истории торжественно и высоко.
Принц, уже почти в психозе, мечется между надеждой и страхом смерти. Любовь Наталии отвержена, хотя именно она пытается его спасти — и меняется сама. Из мечтательной девушки она превращается в решительную и жесткую. Пока принц нелепо примеряет приготовленный для него гроб — буквально торчит наружу, как будто не вписывается в свою судьбу — становится ясно: его смерть противоестественна. Наталия добивается помилования у Курфюрста.
Но затем создатели спектакля переворачивают торжественный, почти оперный финал. Принц, уже едва понимающий себя от ужаса, перечитывает текст помилования и, вспомнив, что он прежде всего солдат, отказывается от него. Кажется, он уже мертв внутри. Он умер за свое Отечество, за идеалы Пруссии, и в итоге оказывается просто одним из деревянных солдатиков, которых после битвы собирают в садовую тележку и вывозят вон. Благостно Курфюрст предлагает Наталии «любить его и в смерти», но сцена уже переполнена болью и горечью. Психологический театр не выдерживает этой насыщенности — и прорывается мощное почти брехтовское высказывание: «Сон Наталии». Что ты наделал, мой принц? — кричит она. Слышны звуки самолетов, падающих бомб. Пророческий сон о Германии, о полках, идущих под именем принца, о разрушенном Дрездене, покрытом черной коркой пепла. Страшное пророчество, осуществимое благодаря бессмертным героям, столь беззаветно играющим в солдатики.
Взяв вполне романтическое произведение, Елизавета Бондарь очистила его от пафоса и усилила конфликт между ценностью человеческой жизни и государственными амбициями. И то, что в начале кажется смешным и легким, оборачивается могильным мраком. Остается вопрос: есть ли шанс сойти с этой исторической колеи? И нужен ли нам этот «театр с красивыми задниками и бравыми солдатами»?
Текст: Наталья Яковлева
Фото театра