С 7 по 19 октября в парижском театре Шатле можно было увидеть новый спектакль Кирилла Серебренникова «Гамлет / Фантомы», и мне удалось это сделать. В предыдущий раз прицельно на премьеру Серебренникова я ездила в Москву, на «Декамерон», 6 февраля 2022 года. В фойе тогда крутили трейлер готовившегося к выходу «Я не участвую в войне. К 100-летию Юрия Левитанского»…
Между «Декамероном» и «Гамлет / Фантомы» довольно много общего: мультилингвизм, разбивка на эпизоды, даже отдельные элементы (только по фото вспомнила, что в «Декамероне» была неоновая табличка «Ich dich nicht», а в «Гамлете» появилась «I love you not»). Оба спектакля стали для меня событиями. Со мной бывает, что радость от попадания на что-то долгожданное и редкое, для чего должны удачно сложиться многие факторы, перекрывает в итоге впечатления от содержания, но здесь такого не произошло. «Гамлет / Фантомы» – пожалуй, самый значимый для меня спектакль за последнее время. Будь такая возможность, я бы ходила на него в каждый блок показов, или рассматривала в записи, ставя на паузу и погружаясь в каждую реплику. Но я видела его лишь раз, поэтому мне важно собрать ощущения в тексте.
«Гамлет / Фантомы» идет больше трех часов с одним антрактом и состоит из 10 эпизодов: «Гамлет и Театр», «Гамлет и Отец», «Гамлет и Любовь», «Гамлет и Страх», «Гамлет и Жестокость», «Гамлет и Призрак», «Гамлет и Королева», «Гамлет и Смерть», «Гамлет и Гамлеты», «Гамлет и Тишина». На сцене Один Байрон, Август Диль, Филипп Авдеев, Никита Кукушкин*, французские актеры Жюдит Шемла и Бертран де Роффиньяк, чешский танцовщик Кристиан Менса, а также Шалва Никвашвили (автор костюмов и масок для постановки), Даниил Орлов (музыкальный драматург спектакля) и Фрол Подлесный (видеооператор in situ).
Первое, что хочется отметить – как гармонично, грамотно, добротно собран спектакль. Всё докручено, продумано, состыковано, инкорпорировано, ни одной грубой склейки, на мой зрительский взгляд. Это касается и включения французских артистов в достаточно сыгранную труппу, и сплетения драматического театра с музыкальным (музыку к спектаклю по заказу театра написал Блез Убалдини, Ensemble intercontemporain исполнял ее как в оркестровой яме, так и на сцене, дирижировала в день моего просмотра Ялда Замани). Не будучи экспертом в эволюции режиссерского метода Серебренникова, предположу, что так сказывается опыт постановки опер. Спектакль плотный, но не перегруженный, многое хочется «дорассмотреть», но нет ощущения сумбура или упущенной сути (при том, что большую часть вечера я следила за английскими субтитрами, за которые отдельная благодарность театру). Это три с половиной часа зрительской работы, но работы упоительной (тут я порадовалась, что выбрала дневной, а не вечерний показ).
Прием, воздействие которого подчеркну особенно – мультилингвальность. В спектакле звучат английский (британский и американский акценты), немецкий, французский и русский. Я отношусь к тем людям, для которых в мелодике языка есть самоценная красота, а тут – такое изобилие. Вспомнилось, как в 2011 мы с подругой решились на повторный просмотр четырехчасовой «Войны и мира» венского Бургтеатра в Александринке (гастроли шли без аншлага) просто ради произношения. Взаимопроникновение русского и немецкого, который вдруг начинаешь понимать почти без субтитров – пожалуй, самое сильное и точно самое стойкое впечатление от «Декамерона». Здесь же эффект преумножен, причем Один Байрон, Август Диль и Никита Кукушкин переключаются с одного языка на другой. Выходит не гул Вавилонской башни, а прихотливая мелодия культур, точнее, граней одной культуры – европейской.
Декорация тоже одна: действие происходит в парадном неоклассическом зале с лепниной и… дыркой в потолке. Петербуржцам такой вид сразу напоминает «Холопов» Могучего, но других сходств я не нашла. Просто ощущение «подернутого обветшанием особняка» сейчас, наверное, общее для всех.
Теперь отрывочно об эпизодах. По ним, как по главам, легче очертить некоторые из сюжетов и идей. В «Гамлет и Театр» Один Байрон с порога начинает деконструкцию пьесы и вместе с Бертраном де Роффиньяком они демонстрируют 17 видов безумия Гамлета, задавая амплитуду спектакля. «Гамлет и Отец» создан в соавторстве с Августом Дилем и сыгран им. Это пронзительный монолог о боли от любви и бремени, об освобождении через потерю и, конечно, об ответственности по наследству. «Гамлет и Любовь» построен вокруг Офелии (Жюдит Шемла в образе Марии Шнайдер), «чья смерть оказалась намного интереснее жизни» (цитата неточная), именно тут на сцене появляются дихотомичные таблички «I love you», «I love you not», в итоге сердечко (love) просто перегорает.
«Гамлет и Страх» – про Дмитрия Шостаковича в период репрессий, когда он каждую ночь с собранным чемоданчиком ждал стука в дверь. Российскому зрителю эта история знакома хорошо, и можно оценить, как выразительно она подана через вещь, через список вещей в чемоданчике (драматург Анна Шалашова). Шостакович в исполнении Филиппа Авдеева – тоже Гамлет, и вот уже Мейерхольд нависает над ним тенью отца. Этот Гамлет не сгорает в действии или бездействии, а долго тлеет между «быть или не быть», но в каждой минуте такого тления есть сила. Страх не победил и не отступил, и в параллель к нему звучит Вторая соната для фортепиано 1943 года (играет Даниил Орлов). В «Гамлет и Жестокость» гротеска добавляет сам Антонен Арто (вновь Август Диль), а следующий после антракта «Гамлет и Призрак» – сугубо пластический (и романтический) эпизод Кристиана Менсы (хореограф Константин Коваль). «Гамлет и Королева» – бенефис Сары Бернар (Жюдит Шемла), которая, как известно, тоже перевоплощалась в Принца Датского. Здесь Жюдит-Сара сразу и Гамлет, и Гертруда – смотря какой стороной повернется. Букет белых лилий для Сары до сих пор можно встретить не только на сцене, но и на ее надгробии на Пер-Лашез.
В «Гамлет и Смерть» гробовщики (Никита Кукушкин*, Фрол Подлесный и Бертран де Роффиньяк), как и положено, расширяют границы допустимого, а «Гамлет и Гамлеты» написан с помощью чата GPT и вовлекает всех артистов в нейро-супрематическую оперу. «Гамлет и Тишина» знаменует пришествие Фортинбраса (Никита Кукушкин*), противника тишины (которая бывает только на кладбищах).
Позволю себе еще одно краткое отступление о том, как жизнь подыгрывает театру. Мои два дня в Париже отчасти случайно прошли на контрасте переоживленного какой-то ярмаркой Монмартра и спокойствия церквей, толчеи Лафайета и степенности Пер-Лашез. Стоит ли говорить, что в убежище соборов мне было намного радостнее, чем в безумии ярмарки? И вот Кукушкин*-Фортинбрас выходит со словами, что жизнь не терпит тишины. Может показаться, что пассионарность дикаря, с настройкой «быть» по умолчанию, сметает отжившую культуру. И всё же, финал таков: Один Байрон хрустально поет 66 сонет Шекспира «Зову я смерть». Преобладая над бренным содержанием, торжествует Красота, пусть и в пределах театра.
Спустя месяц выношу из просмотра два вывода, и оба не про «Гамлета» (про него мысль одна – надо читать Бартошевича). Мои же выводы соперничают друг с другом в банальности. Первый – я, наконец, поняла, что Кирилл Серебренников – главный современный художник Романизма. Большой стиль, который может позволить себе быть серьезным. Теперь понятно, почему его постановки стали для меня ключом к Вагнеру. Второй вывод – в названии этого текста. Уж сколько танцуют, поют, ставят и собирают выставки «для Дягилева», и так по кругу (и хорошо, конечно, что собирают), а вот в Шатле опять труппа с русскими корнями, полностью интегрированная в европейский контекст и сотрудничающая с лучшими его представителями. А главное – формирующая облик сегодняшнего театра, который сохраняет притягательность.
*признан минюстом РФ иноагентом
Текст: Лиза Ординарцева
Фото: соцсети