Литературный вечер в честь 165-летия Чехова прошел в Большом зале Петербургской филармонии. Народный артист России Сергей Маковецкий в сопровождении пианиста Николая Мажары прочел несколько рассказов. Все — о музыке, каждый – с заголовком-загадкой, раскрывающим фирменный иронический стиль писателя.
Это был тот редкий случай, когда зал филармонии не остался при свете, а погрузился в темноту. Единственный луч света — на сцене. Вышла, практически, аллегория на чеховскую «Скрипку Ротшильда», именно с нее и начали вечер. Угрюмый и скупой гробовщик Яков на старости лет понимает, что прожил свой век в бестолковых «убытках», и только музыка была единственным светом в его жизни. Об этом непривычно низким басом ведет рассказ Сергей Маковецкий. Признаться, это привело в замешательство тех, кто раньше видел актера только в фильмах, а также регулярно слышал его голос в озвучке «Трех богатырей». Басовых обертонов рассказчика явно не хватало для того, чтобы сидящие по краям зала зрители услышали не только необычно низкую окраску голоса, но и смогли разобрать все слова.
Периодически повествование логично продолжалось звуками рояля, за которым в этот вечер сидел солист Академического симфонического оркестра, пианист Николай Мажара, а также скрипкой в руках лауреата международных конкурсов Михаила Крутика. В качестве музыкальных лейтмотивов были выбраны не слишком известные фрагменты музыки Аркадия Абазы и Вениамина Флейшмана.
Первое отделение вечера настолько сильно погрузило в мрачные настроения, что и без того тоскливый месяц ноябрь стал казаться еще невыносимее. Теперь уж не только погода с ее свинцовым небом придавливала надежды на светлое будущее, но и мрачный гробовщик Яков как будто вбивал последний гвоздь в крышку веры в людей.
Не осталось места тому чеховскому гротеску, который способен вызывать пресловутый смех сквозь слезы.
Второе отделение пошло легче. «Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра, свежая семга и прочее», — услышав это, народ в зале оживился. Послышались реплики «вот такое мне больше нравится!» и долгожданный смех, снявший с паузы гробовое молчание публики. Сергей Маковецкий так вкусно рассказывал «О бренности» надворного советника Подтыкина, что порой даже облизывал пальцы. Пианист все сказанное приправлял музыкой Жоржа Бизе, актер в такт подпевал ариям, и все происходящее в целом вызывало восторг.
Потом на сцене и вовсе появилось трио: к фортепиано добавились флейта и контрабас, как бы недвусмысленно намекая на следующий чеховский шедевр. «Контрабас и флейта: сценка» — рассказ о музыке, про которую главные герои давно забыли, застряв где-то между мечтой и пошлостью.
На сцене флейтист Георгий Долгов мастерски отыгрывал не только музыкальные пассажи, но и произносимое Маковецким: пожимал плечами где нужно, мог улыбнуться или бросить вопросительный взгляд на контрабасиста Петра Гогитидзе. Однако у контрабаса с артистизмом было сложнее, поэтому он предпочитал отвечать флейте взаимностью только на музыкальных фрагментах «Карнавала животных» Сен-Санса.
В финале вечера прозвучала короткая притча «Забыл», в которой у пианиста Николая Мажары, наконец, появилась возможность блеснуть виртуозностью. Он исполнил фрагмент «Венгерской рапсодии» Листа, о которой идет речь в чеховском рассказе.
На бис артист исполнил монолог «Весной». Оставшись на сцене в одиночестве, Маковецкий использовал свой собственный обезоруживающий музыкальный инструмент — отчаянное кошачье мяуканье. «Вы, люди, мелки, ничтожны и не можете хладнокровно глядеть на кошачье счастье», – звучит контрастом на фоне открывавшей вечер «Скрипки Ротшильда». Если Яков был трагическим символом упущенной жизни, то кот из «Весной» стал тем, кому счастье дается хоть и с трудом, но все же дается. Два взгляда на существование и гениальная чеховская способность показать всю человеческую драму в контрасте между скрипкой и мурлыканьем.
Текст: Татьяна Антонова
