«Я – Г̶А̶М̶Л̶Е̶Т̶ ОШИБКА» Татьяны Тарасовой со студентами (уже четвёртого курса) мастерской Олега Кудряшова в ГИТИСе (был показан 10 октября в рамках фестиваля Балтийский дом) — болезненный спектакль о нелюбви и смерти. Он закольцован сценой с людьми древнейшей профессии-могильщиками (Денис Лобанов, Эрнест Маторкин), которые не испытывают недостатка в работе и пируют, поедая могильную землю. На экране появляются имена и портреты героев. Лица чёрно-белые, как на памятник, а имена красные, как кровь. Мы оплакиваем их, но давайте не будем слишком долго грустить. Эта кровь давно ушла в землю, и на могилах вырос розмарин для памяти, анютины глазки для дум, горькая рута для покаяния и смирения.
Гамлет и Офелия (Оливер Мара, Михаил Жаков, Анастасия Веселкина, Мария Чванова, и того, и другого персонажа в этой версии играют два актёра) — влюблённые дети, которые едут на электричке к морю, бегают по пшеничному полю, дурачатся, танцуют, целуются, хотят взрослеть, рожать детей и дожить до старости. Но это в прошлом, на солнечных видеозаписях. Сейчас Гамлет носит на себе грехи своих предков и прах отца в чемодане. Он, нелюбимый, ненавистный сын своей матери и разменная монета отца, отравлен ненавистью и жаждой мести, в его одеревенелом сердце не осталось кусочка для Офелии. У Офелии за плечами почтовый ящик для писем и газет, в котором хранятся любовные письма, утратившие свою силу.
— Я вас любил когда-то.
— Действительно, принц, мне верилось.
— А не надо было верить. Сколько ни прививай нам добродетели, грешного духа из нас не выкурить. Я не любил вас.
— Тем больней я обманулась!
Это образный и наполненный символами спектакль. Стул, на котором сидит Гамлет в начале спектакля — электрический, принц обречён. Ботинки на столе во время разговора холодной красавицы Гертруды (Анна Суховеева) с сыном — это те, что она не сносила после похорон первого мужа. В этой сцене мы видим олицетворение эдипового комплекса: сын желает обладать своей матерью, но вместо этого подслушивает под дверью спальни её стоны во время утех с Клавдием (Алексей Пожинский). Клавдий хочет отослать пасынка/племянника, избавиться от него, как будто он ошибка, досадная помеха. И сам Гамлет называет себя так.
До предела доведена линия Офелии: здесь она ждёт ребёнка от возлюбленного и избавляется от него, детская колыбелька носит в себе только прах и пепел. Она не хочет, чтобы новая чистая жизнь пришла в этой край мертвых душ, в эту образцовую тюрьму, освобождение от которой — смерть.
В последней сцене Гамлет, абсолютно одинокий, отомстивший, добившийся справедливости, которая никому не принесла счастье и только источила его душу, сделала убийцей вольным и невольным, спрашивает, как будто бы у нас, а, возможно, и у себя самого: «Можно я пойду?», и, наконец, не дождавшись ответа, объявляет поклоны. На этом кладбище, на этом пепелище уже другие люди попытаются построить новый мир, в котором, хочется надеяться, будет чуть больше любви.
Ребята, оставайтесь такими же храбрыми, сильными, любящими, трогательными и настоящими. Вы уже звёздочки, будем следить за вашей творческой судьбой. Спасибо, что разбередили душу.
Текст: Алла Игнатенко
Фото театра