С премьерами в Театре Наций в этом сезоне негусто, мягко говоря (на большой сцене их вообще вроде как не планируется), но «Обыкновенную смерть» (премьера состоялась 20 сентября) Валерия Фокина по повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича» с Евгением Мироновым в главной роли ждали, думаю, многие. На сцене мы видим максимально безликий зал для прощания (художник Алексей Трегубов); слуги суетятся и делают последние (едва ли кому-то нужные) приготовления перед тем, как внесут гроб — тревожно и бессмысленно много раз закрывают двери, поправляют цветы и вазах… так начинается спектакль.
Иван Ильич уже умер, с ним пришли прощаться родные и коллеги (достаточно гротескно-прямолинейно придуманные персонажи, почти что гоголевские чиновники — ходят они всегда втроем, повторяют друг за другом реплики, даже когда обращаются к кому-то одному из них, эти роли исполняют Кирилл Быркин, Антон Ескин и Владимир Белостоцкий). Но вдруг Иван Ильич встает из гроба (остальные этого не замечают и продолжают прощаться) — он вспоминает, как впервые почувствовал себя больным, как с каждым днем болезни чувствовал себя все большей обузой для своих родных. Дистанции не было только с Герасимом, слугой в исполнении Никиты Волкова — внезапно, но он был единственным, кто не делал вид, что Иван Ильич смертельно болен.
На сцене как будто начинают существовать две временные плоскости: и прощание, и последние дни перед смертью — все одновременно. Поэтому то семья стоит у гроба и плачет (пока Иван Ильич нам, зрителям, рассказывает о том, что с ним происходит от осознания скорой смерти), то гроб вдруг становится частью департамента, в котором работал Иван Ильич (прямо на крышке гроба чиновники перебирают бумажки). И никто не замечает, казалось бы, этого абсурда.
К этим двум временным пластам ещё на одну сцену прибавляется третий — Иван Ильич вспоминает свое детство. Только вот образы мы видим какие-то совсем не радостные (они, во всяком случае, контрастируют с его словами): вокруг него, ребёнка, семья водит хороводы, с весело-страшными бумажными масками. Это просто белые круги, в которых детской неловкой рукой сделаны отверстия для глаз, носа и рта. То ли ими веселят ребенка, то ли это посмертные маски…Чиновники, можно сказать, троятся, повторяя жесты и слова друг друга, а сам Иван Ильич — двоится. Есть Евгений Миронов, а есть его двойник (Леонид Тимцуник) — в отличии от Миронова, одетого в парадный костюм, этот в домашнем белье — то он вместо него в гробу лежит (пока Миронов предается воспоминанием), то изображает то, про что Миронов сейчас рассказывает. Например, Миронов говорит про то, как пытался повесить гардины и заболел после этого, упав со стремянки, — он рассказывает, а двойник, и правда, лезет по стремянке, да еще и несколько раз. Это и про разные временные пласты, которые одновременно существуют на сцене, и про раздвоенность сознания Ивана Ильича — который формально ещё жив, но частично уже мертв (он сам о себе вдруг говорит «о мертвом плохо говорить нельзя»). А в конце так он вообще оказывается зрителем на поминках по самому себе — внезапно появившиеся на сцене ряды как будто зеркалят зрительские ряды в зале.
Спектакль выдержан в очень классической манере, что само по себе не минус (странно было бы ждать от Фокина какого-то суперноваторского подхода — получилась качественная театральная версия очень сильной толстовской повести), но зачем тогда было на две минуты заигрывать с современностью — когда вдруг на сцену спускаются указатели метро со станции «Площадь Ильича»? Может, это было бы и забавно, но в этом сдержанно-классическом пространстве и стиле смотрится не очень органично… но это мелкая придирка.
Текст: Нина Цукерман
Фото театра