«Высокая башня» — моноспектакль Арины Лыковой по роману Константина Вагинова «Козлиная песнь» в театре Мастерская. Премьера состоялась в июне.
1920-е годы, Ленинград. Революция, Гражданская война и голод уже позади, время большого террора пока не настало. «Бывшие» элементы и творческая интеллигенция как-то просачиваются через бодрую советскую действительность, что-то преподают, где-то служат, перебиваются переводами, собираются на вечера и всеми возможными способами эту действительность игнорируют – словно живя с ней в параллельных мирах или глядя на неё из высокой башни.
Именно этому периоду и этим людям посвящён роман Константина Вагинова «Козлиная песнь» — незаслуженно забытый шедевр, метароман, сложный, нелинейный «петербургский текст», насыщенный иронией, отсылками и трагикомизмом (неслучайно «Козлиная песнь» — это дословный перевод слова «трагедия»). Этот неочевидный текст Арина Лыкова положила в основу моноспектакля «Высокая башня», выступив также и режиссёром постановки.
Арина Лыкова – актриса, ученица Г.М. Козлова. Именно с их выпуска 2010 года, со спектаклей «Идиот» и Старший сын», началась история «Мастерской» как театра. Дарование Лыковой можно без преувеличения назвать универсальным – за 15 лет службы в театре она сыграла множество ролей в диапазоне от Настасьи Филипповны («Идиот») и Елены Тальберг («Дни Турбиных») до Настёны («Живи и помни») и Виктории («Счастье мое»). Тут и Принцесса из Трубадура, и комическая старуха Химка («Грезы любви, или Женитьба Бальзаминова») – она в прямом смысле вываливается из окна и практически танцует нижний брейк.
Большой актёрской удачей можно считать роль в премьере сезона 2024-2025 – «Превращении» Романа Габриа по повести Франца Кафки. После появления в гротесковом образе существа неопределённого возраста, пола и биологического вида Арина Лыкова перевоплощается в очень узнаваемого экскурсовода в квартире-музее. А затем целое действие, словно бы выйдя вовсе из всяких амплуа, тщательно обихаживает больного и напуганного получеловека-полужука Грегора Замзу (Илья Колецкий): моет ему голову, стрижёт ногти, меняет белье. И этот практически перформанс действует безошибочнее любой школы и напряженно сыгранной драмы, донося до зрителя главное – гуманистический посыл.
Очевидно, что Лыкову как режиссёра-дебютанта в «Высокой башне» интересует в первую очередь тот же самый посыл. А ещё – преемственность петербургской культуры. Ткань повествования – цепочка пунктирно связанных эпизодов – тут и там схвачена аккуратными стежками, которые ведут через весь XX век к нынешним дням. Вот Лыкова поет Gloomy Sunday – блюз Бесси Смит о безысходности, вот читает стихи Дмитрия Александровича Пригова о том, как все вымерли, или воссоздает фрагмент «Школы злословия».
Сценография довольно проста (спектакль идет на Малой сцене), но не лишена изысканности. Посреди сцены – плод порочной любви дивана и ванны, по меткому выражению художника-постановщика Татьяны Артамоновой. Колышащиеся газовые занавески да черные листы бумаги – вот и вся декорация; реквизит сведен к папиросе и графину с водой. Костюм актрисы тоже нарочито прост –мешковатая брючная пара, белая рубашка; ничто не должно мешать встрече с Текстом, загораживать его. Только видео иногда отвлекает зрителя (скорее слушателя) от почти двухчасового погружения в не самую простую прозу. Оно проецируется на задник стены и на два телевизора по её краям: крыши, голуби, мраморные лики античных статуй. Курехин, Балабанов и даже Юрий Лоза. Чисто питерская хроника. ЧПХ.
Камерное, воздушное настроение выдерживается на всём протяжении спектакля –в полголоса, на полутонах. Лыкова будто бы и не перевоплощается в героев Вагинова. Она позволяет тексту течь, истории развиваться и делать петли, времени – замедляться и ускоряться. Герои Вагинова, обломки Серебряного века, грезящие ренессансом и античностью – философ Тептёлкин, Неизвестный поэт, Мария Петровна Долматова, кокаинетка Лида, Миша Котиков и Костя Ротиков – не предстают перед зрителем во плоти, а промелькивают тенью на занавеске. При этом они влюбляются, ездят гулять в Петергоф и продают идеалы ради теплого места. Как будто и не было этих ста лет. Чем свидетельствовать мировую катастрофу – куда лучше писать трактат о никому не известном поэте, изучать древнеегипетский язык или сличать Парни с Пушкиным. Искать опору друг в друге, в культуре, в непостижимом призрачном городе. Смотреть из высокой башни, как рушится привычный уклад, как гибнут цивилизации и делать вид, что нас это не касается. Не коснётся.
Текст: Борис Марфин
Фото театра