6, 7 и 21 марта Театр им.В.Ф.Комиссаржевской представит премьеру спектакля по мотивам пьесы А.Н.Островского «На каждого мудреца довольно простоты». За несколько дней до генеральной репетиции нам удалось побеседовать с одним из самых загадочных участников постановочной команды – режиссёром по пластике. Что входит в ее задачу, почему спектаклю нужен «мастер тела», как происходит взаимодействие с актерами – об этом и многом другом рассказала Алина Михайлова.
Алина, как Вы попали в эту работу?
Это возникло как продолжение сотрудничества с Александром Баргманом. Первая наша совместная работа была в Тюменском театре, спектакль «Наш городок», затем здесь, в Комиссаржевке, спектакль «Настанет день…» по рассказам Набокова. И вот сейчас это третий спектакль у нас.
Какое ощущение возникло у вас именно от Театра им. В. Ф. Комиссаржевской?
Когда мы только начали работать, я подумала: наверное, что-то такое хорошее я в своей жизни сделала, что мне достался такой подарок (и это не пустые слова – я в разных театрах работала). Здесь огромное количество действительно талантливых людей, которые могут работать, что называется, в потоке, могут выходить в творческое пространство. И получается как будто бы всё легко – может быть, потому что такой удивительный режиссёр… Первым моим впечатлением было то, что наконец-то собралась такая компания людей, с которыми можно вместе «заныривать» в нужное пространство и черпать оттуда некую информацию. В этом пространстве актёр раскрывается, и персонаж «сам себя рассказывает». Уже на первой работе здесь я увидела, насколько много таких людей, которые не боятся «заныривать». Иногда в рабочем процессе много интересного происходит, а потом, на спектакле, «профессионализм хватает за горло», люди превращаются в «мастеров», которые используют старые наработки, штампы и т.д. И вопрос, как этого избежать – всегда актуален.
Есть ли какие-то вещи новые, какие вы открываете в Баргмане-режиссере? Или всё уже открыто и известно?
Дело в том, что специфика, как мне кажется, Александра в том, что у него есть свой огромный человеческий опыт, знание множества вариаций человеческой природы вообще, знания, что такое человек. И он, и его режиссура идут от внутреннего понимания: какими вообще могут быть люди, какими мы могли быть людьми, какие мы были люди, какие мы есть люди и т.д. Какое может быть дно человеческого существа? Какая глубина? Ровно такая, сколько может себе позволить человек. Поэтому каждая пьеса — это возможность заглянуть в человека, увидеть его дно и его взгляд к небу…. Особенно если это классика: она тем и хороша, что задает какие-то вопросы, открывает какие-то ворота, за которыми сколько сможешь, столько и «проплывешь», насколько хватит тебя. Новое заключается в том, что открываются новые двери понимания того, кто такой Человек вообще. И мы это делаем вместе с Александром Львовичем, рядом с ним.
Какую задачу поставил Вам режиссёр в этом спектакле?
Дело в том, что мы с ним выдумщики. Хлебом не корми, дай что-нибудь придумать. А когда мы начинаем придумывать, то освобождаемся от своей личности, каких-то амбиций. И не важно, кто ты: режиссёр-не режиссёр, хореограф-не хореограф. Главное — это творение, тот момент, когда появляется то, чего не было, когда то, что было маленьким и невидимым, вдруг становится видимым и ощутимым для всех. Поскольку моё мышление в силу профессиональных задач связано с телом, я это очень тонко чувствую. То есть мой мозг обрабатывает скорее ту информацию, которую я получаю, присоединяясь к персонажу-актеру. А так как у персонажа нет никакого тела, кроме актёрского, оно становится единственным инструментом передачи информации, инструментом воплощения, воплощения буквально во плоти. Сначала появляется некая идея, некий образ, написанный словами, буквами на белой бумаге, и вот у этого образа появляется плоть, а плоть как бы наша…. Поэтому для того, чтобы что-то придумать, нужно видеть, что это за «плоть», что это за живой человек, живое тело, как оно чувствует, как оно реагирует, как соединяется капиллярами с персонажем, прорастая в него…И мне нужно найти ходы, чтобы подобрать инструменты, которые будут именно для этого конкретного человека работать. Чтобы человек мог физически войти в состояние персонажа и буквально им стать — это немножко шаманизм, превращение.
Есть, например, такое понятие, как физический театр. Там история рассказывается через физическое действие. Здесь же не найти этих границ. Просто я думаю телом, кто-то думает музыкой или ещё чем-то… У кого какое ведущество (ведущее свойство). Понятно, что мы все целые, мы думаем всем, мы чувствуем всем, но есть более тонкий, гибкий инструмент у каждого, который лучше работает. Сначала, когда я прочитала пьесу, мне было очень печально, потому что казалось, что это просто социальная сатира, и что с этим делать — непонятно. А сейчас, когда мы приближаемся к финалу, здесь и сейчас нащупывается, куда «раскажется» эта история…
О чём эта пьеса, куда будет направлен образ нашего героя — вверх или вниз? Какой для Вас Глумов?
Представьте себе состояние человека, который попадает в такую ситуацию, где нет никаких ориентиров. Даже то, что всем с детства понятно — что такое хорошо, что такое плохо — здесь ничего этого нет. И вот наш герой, находящийся в невесомости, захотел что-то перевернуть, но это невозможно, потому что у него изначально нет низа и верха, изначально уже всё перевернутое, и в обратную сторону не переворачивается: нет линии горизонта, нет никаких ориентиров.
Человек, у которого были какие-то координаты, направление и понимание про движение вверх и падение, позволяет себе уйти с этого пути и не находит никакого ответа… Потому что то, с чем он борется, этот мир — он неуязвим, в нем нет критериев совести, этики. Как у персонажа нет никакого тела, кроме нашего, точно также получается и с миром: мир — это только то, что есть мы. То, что мы устраиваем. Из этого он и состоит. Когда герой, скажем так, продал свой мир, он не смог выстроить его в других условиях… Мы заранее вообще не знаем, к чему реально придём.
Каждый спектакль, каждая работа меняют что-то в вашей жизни, в вашем внутреннем мире?
Меняют. Сам процесс постановочный — как ритуал, он высвечивает и мои слабости, и сильные стороны. А для меня это, наверное, возможность найти опору в невесомости… Когда весь мир летит в тартарары, а ты – есть. Твои глаза ещё видят, уши слышат, ты ещё чувствуешь. И может быть, главное — ты ещё любишь! Ты любишь то, что делаешь, любишь людей, любишь, как они проявляются. Когда каждая репетиция – открытие, когда удивляешься и думаешь: ничего себе, на какую глубину мог человек себе позволить уйти! И когда, допустим, долгое время ничего не происходит, человек не проявляется никак, ты печалишься, но вдруг в какой-то момент он приходит и делает что-то настоящее… Может быть, это не дойдёт до премьеры, не останется. Но в этот момент, когда он это делает, ты видишь, какая это невероятная красота! Вот такое переживание красоты очень дорого. Люди вообще-то красивые. В старости на лице очень четко проявляется человеческая личность. По старику, старухе видно, какую жизнь человек прожил. В молодости лица как такового нет. Есть смазливое личико, а в старости в каждой морщинке судьба…Я считаю, что в этом есть, наверное, смысл того, о чем мы говорим. Есть ли в человеке какой-то стержень, неизменная сердцевина, — или нет? В данном случае у Глумова наоборот: он имел в жизни какие-то ориентиры и сам их себе «подрубил», и мы идём вместе с ним вникуда… То есть существует какая-то неудовлетворенность на данном этапе, когда можно сказать: «Какие прекрасные деревья, какая могла быть под ними прекрасная жизнь… А у нас вот так…», — как-то это слишком печально…Но мы же ещё здесь?
Мне кажется, Александр Баргман из тех режиссеров, которые умеют делать свет…Сама по себе история как будто бы не дает никакого света. Но, предлагая эту работу, Саша мне написал: «если ты спросишь меня, где здесь свет, — я не знаю»… Мы и сейчас не знаем, где этот свет. Но у меня есть предощущение, что откроют его исполнители главной роли или кто-то из них. Может быть, в финале мы его увидим через человека, актёра живого.
Как вы думаете, для кого этот спектакль?
Мне кажется, это взрослый спектакль. Для взрослых людей, которые осознанно проживают свою жизнь. Проживают в том месте, где живут, уже сделав выбор жить именно там, делать то, что делают. И у них есть какая-то внутренняя опора – «почему я здесь…».
Беседовала Светлана Володина
Фотографии предоставлены пресс-службой театра