13 марта состоялась премьера Саввы Савельева «Зеркало» в Пространстве Внутри. Это уже вторая премьера режиссёра в этом пространстве: в прошлом году он здесь выпустил «Петушки» (очевидно, по Ерофееву), в этом — спектакль, в основу которого легли тексты Генриха Бёлля и Курта Воннегута. Впрочем, рассказ Бёлля «Молчание доктора Мурке» здесь, скорее, — отправная точка для разговора о совсем другом.
В рассказе сотрудник радио вынужден вырезать из старой (1945 года) аудиозаписи лекции слово «Бог» и заменить его на «то существо, которое мы все чтим», потому что профессор-лектор решил, что религиозность больше не актуальна. Это ироничный, но достаточно вторичный рассказ про лицемерие. Савва Савельев, перенеся действие на 20 лет вперёд (в 1965 год), усиливает социальный контекст (60-ые — время студенческих волнений, появление новой свободной рок-музыки и т. д.). Поэтому на тему лицемерия накладывается тема про разрыв поколений. На первый взгляд, профессор (его играет сам Савельев) и радиоредактор (изначально должен был быть Александр Горчилин, но в итоге — Павел Табаков) — предельно контрастны. Их диалог — бесконечная пикировка и поддёвка друг друга. Иногда без повода, а просто из желания задеть, иногда из-за социальных разногласий. Профессор — пожилой немец, ратующий за порядок. Герой Табакова — свободный молодой человек, ведущий по ночам программу про рок-музыку, выходящий на демонстрации, выступающий с левыми (весьма наивными) идеями против богатых. В дальнейшем их диалог обнажает лицемерие обоих (как в детективе, мы постепенно и иногда неожиданно с каждой следующей сценой узнаём что-то новое про них): профессор, ратующий за соблюдение закона, занимается контрабандой живописи (картин, которые якобы пропали во время бомбардировок Дрездена в 1945 г.); а радиоредактор на словах борется с зажравшимися чиновниками в уютных креслах, а по факту — едет отдыхать в отель «Ритц» с возлюбленной (дочкой какого-то баварского магната). Контраст этот сделан стереотипно, всё построено на прямых противоположностях — из-за этого происходящее кажется слишком примитивным.
Но сюжет рассказа Бёлля, скорее, — способ, чтобы эти два героя встретились. Вторая половина спектакля, куда Савельев вставил страшные тексты Воннегута про жестокие (и во многом бессмысленные) бомбардировки Дрездена, обнаруживает, что у этих, казалось бы, контрастных героев, есть общее страшное прошлое — оба они пережили те самые бомбардировки (случившиеся в День всех влюбленных — примитивный, но работающий прием, когда хроника бомбардировок показывается под какой-то приятный блюз). Становится понятно, почему профессору так тяжело далась радиозапись (он её записывал в домашней «студии», оборудованной в шкафу, обклеенном одеялами, — сценографически спектакль очень дотошно выстраивает быт тех лет, с магнитофонными пленками, пластинками в картонных файлах и т. д.) — после 1945 г., после попыток спастись от бомб в подвале, понятно, почему он боится замкнутых пространств. А радиоведущий, внешне такой ироничный, в конце снимает рубашку — и мы видим следы страшных ожогов, полученных тогда же. Взгляды у них разные, но отчасти общее травматическое прошлое могло бы их сблизить. Профессор в пылу ссоры кидает ему «Двадцать лет назад мы боролись за жизнь, а вы боретесь за сексуальную свободу» — а правда заключается в том, что двадцать лет назад они оба боролись за жизнь. Но прошлое не объединяет — казалось бы, они могли бы понять боль друг друга, но вместо этого только обвиняют. И не только за поступки друг друга, но и за поступки родителей — отец одного был нацистом (бежавшим в Аргентину), отец другого, вероятно, украл картины в суете разрушаемого города. Поэтому это не просто конфликт поколений, но и конфликт предыдущих поколений, который никуда не девается и много лет спустя.
Я понимаю, что Савва Савельев хотел сделать, но вышло очень прямолинейно — в тексте спектакля столько стереотипов, что это только отдаляет от серьёзного разговора про ответственность поколений.
Текст: Нина Цукерман
Фото: Ира Полярная