26 и 27 февраля на Новой сцене Александринского театра состоится показ спектакля-мистерии танцевальной компании «двадцать пять» — “Тело которое замерло, тело которое прекрасно”. О новой работе арт-журналу “ОКОЛО” Ксении Яснюк рассказали хореографы — Мария Шешукова (М.Ш.) и Камиль Мустафаев (К.М.).
ОКОЛО: Здравствуйте! Я так рада, что вы согласились на это интервью, и что вы расскажете сегодня о своей новой работе в коллаборации с танцевальной компанией «двадцать пять». Волнуетесь перед премьерой?
М.Ш.: Волнуемся, потому что это первая наша совместная работа с Камилем, где мы именно два соавтора. Девчонок, с которыми мы работаем, мы знаем очень давно. Я ставила их первый внешний проект, прошла в первый раз open-call. Да, есть волнение, но при этом есть энтузиазм и любопытство!
К.М.: Мое волнение практически прошло. Оно было совсем недавно, потому что у нас не было финальных двух сцен. Мне кажется, так часто бывает, что сложнее всего придумать, как завершить. Кто-то сразу придумывает начало и конец, а мы постепенно наращивали части, было какое-то смутное представление, как это завершить. Мы попробовали на этой неделе ту часть, которую давно планировали, и вдруг поняли, что она в голове там как-то складывалась, а на деле она не ложится вообще. Поэтому пришлось резко менять план композиции работы. Но сейчас есть ощущение, что все к лучшему, что мы правильно прислушались к волне нашего общего процесса. И то, что сейчас получается, в итоге очень хороший выход.
ОКОЛО: Девочки, о которых вы говорите, учатся на факультете искусства современного танца в СПБГК. Вы с ними работаете уже как с профессионалами, или вы чувствуете еще какую-то дистанцию?
М.Ш.: Мы работаем с ними в рамках относительно новой программы в Санкт-Петербургской консерватории — искусство современного танца. У неё программы два куратора и идейных вдохновителя — Александр Любашин и Мария Дудина. В рамках программы было 3-и набора, в этом году будет 4-й. Построена она так, что 4 года студенты учатся на бакалавриате, и на 5-й год у них есть практика — они создают танцевальную компанию. Поэтому они не ограничены в форме этой танцевальной компании. И вот девушки организовали танцевальную компанию XXV, куда вошли все 17 студенток. Они не только танцовщицы, но и берут на себя административные функции. Они сами решают, кто из них будет бухгалтером, кто дизайнером. Они обязаны все делать сами. Они придумали, что хотят большую форму. И они создали эту большую форуму. У них был вариант позвать хореографов, они решили, что сделают open-call, и будут отбирать сами. Этот open-call проходил в несколько этапов, и один из этапов open-call было собеседование. Все семнадцать девушек задавали нам вопросы, один из них был: “А как же вы с нами будете работать?” На что мы с Камилем, не сговариваясь, сказали, что какие могут быть требования, вы уже танцевальная компания. То есть это уже профессиональные танцовщицы на финальном рывке. Но все равно это происходит на базе их учебного заведения. Если мы репетируем там же, где у них одновременно происходят пары, то где-то все равно есть кураторский взгляд Александра и Марии. Чувствуется влияние преподавателя или приглашенного к студенткам хореографа. Но всё равно, в основном, удается сохранить эту идею, что они профессиональные танцовщицы.
К.М.: Да, мы на этом настаиваем. Мы их пытаемся убедить в этом. Потому что они сами как будто не всегда верят в то, что это так, и в то, что это происходит прямо сейчас. Потому что никто не знает, по каким правилам это должно существовать. И в этом прелесть курса Саши и Маши, что они дали какую-то свободу этим студенткам. Это самый первый набор, и сейчас участницы программы впервые проходят через ее завершение. Мы их убеждаем, что они профессионалы, но они иногда все равно попадают в студенчество. Но, наверное, наша задача в том, чтобы они перестали это воспринимать как часть учебной программы. Мы это делаем постоянно. После нескольких лет работы в профессиональной труппе у меня какие-то ожидания были. И, скажем так, не все они были оправданы, но самое, наверное, важное, что со временем я вижу, что наш процесс идёт, и девчонки включаются.
ОКОЛО: Идея спектакля была предложена вами?
М.Ш.: Да, это open-call. Первое, что они запрашивали, это презентацию. Они просили описать идею, концепцию, желательно описать концепцию метода, не только саму идею, поэтический слой, и желательно подготовить, как это будет реализовано, хотя бы просто намек. Потом картинки, референсы, CV.
ОКОЛО: То есть вы ставили конкретно на этих девочек, идея была оформлена под них, верно?
М.Ш.: У меня давно была мечта поставить работу, которая основана на ресайкле. Ресайкл-хореография. Поскольку я сама педагог, мне очень нравится разучивать хореографию. Это как в музыке, когда на основе известных композиций делают кавер-версии. Мне очень нравится делать кавер-хореографии, и потом смотреть, что же из этого выйдет. Мне нравятся сказки, вот эти темные истории, какие-то нуар. И когда появился этот open-call, я обратилась к Камилю: “Камиль, ты же снимаешь! Не хочешь ли ты со мной поставить работу? Я вижу, как это сделать материально, но мне нужен взгляд как будто камеры или оператора, то есть того, кто может выстроить кадр”. Также мне был важен его опыт работы в профессиональной компании: то есть он знает, как изнутри существует коллектив людей, которые заведомо собраны, и как он существует снаружи. И вот это было суперинтересно, потому что я работаю с коллективами, в основном, студенческими или которые набираю сама. То есть я никогда не работала как приглашенный хореограф.
К.М.:Для меня было важно, что я их знаю с первого курса. И знаю хорошо все эти пять лет. Так или иначе, они были где-то рядом. У нас есть еще студия (студия перформативных практик СДВИГ — прим.ред.), и часть девчонок приходила к нам, Маша делала с ними работу. Я постоянно наблюдал их рост, их изменения, с кем-то я просто танцевал в одном зале. И для меня важно участвовать в последнем этапе их обучения. Мы занимаемся студией независимого современного танца. А тут такой прецедент, когда группа людей собирается и пробует сделать независимую, собственную труппу. И, как и мы в студии, самим организовывать весь процесс. То есть это и продюсирование, и хореографирование, и бытовые вопросы, и финансовые, и фотография, — все вопросы собственного коллектива они пытаются решить. И это эпичная идея, которая возможна. Мы через многое прошли, чтобы остаться этим коллективом. Восемь лет нам скоро будет.
М.Ш.: Но у нас нет совместных работ, это важно.
К.М.: Мы друг друга зовем в работы, но так, чтобы мы вместе делали какую-то работу все вчетвером, не было такой ситуации.
М.Ш.: А девчонкам надо всемнадцатиром делать такие вещи.
К.М.: Было очень интересно, что же у них получится. И когда поступило это предложение от Маши, предложить свою работу девчонкам, коллективу, труппе, было и страшно, это большая ответственность, я их знаю хорошо, переживаю за их будущее. И вместе с тем, очень захватывающе, как будто по-другому не могло сложиться, потому что я их как бы для себя принял на первом курсе, и сейчас как будто отпускаю куда-то. Понятно, что есть Саша Любашин.
М.Ш.: Ну, это отец их танца.
К.М.: Да. Плюс Маша предложила еще использовать часть моих каких-то текстов, которые я писал для своей сольной работы. Сольную работу я ставил в mA.Dance и ее не закончил, и оттуда много чего осталось. Я подумал, почему бы не попробовать это использовать. Тоже ресайкл. И как-то так все начало складываться.
О поэтической основе спектакля
М.Ш.: У нас был очень четкий, понятный метод. У нас были тексты Камиля, очень поэтичные, суперконкретный метод, суперпоэтичные тексты. У нас были картинки, референсы, которые там, не знаю, тёмный лес, потом светящийся человек какой-то, потом просто люди бегут почему-то и так далее, и девчонки говорят, так а про что же работа? Нас спрашивают, а мы… Всё, что мы могли сказать, “ну это такой дух, вот ты вот бежишь сквозь, и вот это переживание, физика, это работа про танец”. Так и родилось, что это работа про танец. А у меня родился текст, что “как будто танец был образом, которого нужно жаждать, которого нужно бояться”. И это стало девизом этой работы, манифестом. Но интересно, что у нас не было конкретного нарратива, а потом он неожиданно… Сейчас мы на финальной стадии. И я смотрю, думаю, а мы реализовали все картинки, которые были выбраны как референсы. У нас Befree в партнерах по костюмам, я открыла их сайт и говорю: “Камиль, Befree — это очень крутой партнер, доброжелательные ребята, но нам ничего не подходит”. И Камиль сказал, что мы попробуем найти. И сейчас, глядя на костюмы, которые удалось собрать, мы сравниваем с теми картинками — и это прям то!
К.М.: Что еще было важно — это выход в мир, который сейчас с ними происходит, это переживание, столкновение с реальностью, когда ты покидаешь стены ВУЗа и попадаешь в танцевальный мир, неизбежное столкновение. Вот этот образ оленя, который выбежал на дорогу и на него несется автомобиль, для меня это они в каком-то смысле. Это юные прекрасные создания, которые очень трогательны. И за это время я узнал, насколько они сильные, как много в них силы и возможностей что-то менять вокруг. Хотелось, чтобы они в это поверили, об этом узнали. И через что? Через танец. Тот танец, который мы предлагали — это возможность приобрести эту силу, ее увидеть в самих себе.
О важности коммуникации
ОКОЛО: Это так символично, что вы знаете этих девочек с первого курса. Они видели, как работает СДВИГ. И они взяли, я так понимаю, концепцию СДВИГа, когда выполняют несколько функций.
К.М.: Но далеко не все из них ходили в студию, или с нами много общались. И это хорошо, потому что мы сохраняем трезвость взгляда и способность смотреть на все критически. Их критику по отношению к нам, и нашу по отношению к ним. Это важно.
М.Ш.: Есть третья сторона — кураторы. Я больше держу связь с Александром Любашиным. Он учредитель этой танцевальной компании, у него есть право вето. Все этапы проекта проходят под его надзором. Иногда это сбивает в плане того, что я же хореограф, но это отрезвляет девчонок. Не стоит забывать, что это все равно для них учебный процесс. Во взрослом мире надо согласовывать, во взрослом мире нужно еще одну подпись поставить или прочитать маленький под звездочкой текст. Я думаю, девчонки через год, дай бог, осознают, что же с ними приключилось, потому что, понятно, пока они на учебе, они сопротивляются местами, но кураторы, учредители дали им такую штуку, когда говорят, что ты сам отвечаешь за свои знания, за то, как это будет выглядеть.
К.М.: Им нужно постоянно договариваться друг с другом, как работать. И могу сказать, что у них не всегда получается, даже внутри такого маленького коллектива. Это непросто. У нас четыре человека в студии, мы через многое прошли, чтобы научиться слышать и слушать.
М.Ш.: Это очень социальная работа получается, про коммуникацию, и отчасти эта работа автобиографична для них, наверное, потому что это целиком про то, что они 5 лет делали вместе друг с другом, как они будут жить дальше. Но если все это убрать и остаться только в рамках работы, то в конце концов важно тело, которое замерло и которое прекрасно, как в названии нашей работы. Потому что ответ там. Ум не всегда прав. И очень видно, когда ум отделяет свое тело, и ум делает выбор, а тело остается позади. И оно действительно вроде бы и замерло, и вроде бы отвечает названию работы. И оно само по себе прекрасно, потому что там все очень красивые девушки, талантливые и так далее, но в этот момент оно становится никаким, и тогда пропадает вторая часть названия, и вот про эту сонастройку, с самой собой. Как я все-таки обращаюсь со своим телом, что я несу этим телом в мир, что я хочу рассказать телом в нем. И это сложно, потому что надо отказаться от эго.
О мировых танцевальных компаниях
ОКОЛО: В описании проекта есть танцевальные компании, за основу взяты элементы их хореографии. Почему именно эти компании, почему они важны? И какие выразительные средства мы увидим в хореографии?
М.Ш.: Компании выбирала я, Камиль делал вторичный отсмотр. Эти компании выбраны, потому что это «попса» — contemporary dance. Batsheva dance company, Kidd Pivot, GothenburgOpera. Раньше NDT, Нидерландский театр танца, была такой большой, известной компанией, особенно в период, когда Иржи Киллиан был их хореографом, а потом Пол Лайтфут с Соль Леон, но сейчас их вектор сменился, и вперёд вышла танцевальная компания Гетенбургской оперы. Эта компания отбирает разные тела, разных возрастов, разных телосложений и разного опыта. Вот Batsheva у всех на слуху. Когда говорят про Израиль, теперь ассоциация не с хумусом, а с Batsheva. Даже люди, которые мало знакомы с танцами, начинают заниматься гагой как терапией. Поэтому это сливки contemporary dance, то, что ассоциируется буквально с современным театральным танцем. Мы брали только трейлеры, потому что я юрист в прошлом, отвечаю за авторские права, трейлер — публичная оферта, он никому не принадлежит. Поэтому там нет в чистом виде собранного фрагмента спектакля, такого нет. Я брала два движения в начале трейлера, потом минуту смотришь, через минуту еще два движения, и вот так собираешь по кусочкам. То есть я еще собирала отдельно им фразы танцевальные, соединяла все вместе, мы с ними разучивали, в этом уже появился ресайкл, что я делаю переходы. А методы какие? Ну банальный метод это – импровизация. Есть заученные фразы, то есть то, что называется хореографирование — разучивание материала, закрепление материала, и сочетание с импровизацией. Это то, что называется партитурный метод, когда мы целиком проставляем партитуру, но не проставляем структуру этой партитуры. То есть мы предлагаем элементы, похожие на джазовую импровизацию, когда мы говорим, что хотелось бы, чтобы были прыжки, падение и удар ногой, и вот эта хореография. Девчонки сами находят, как сочетать эти элементы, сами придумывают переходы и так далее.
К.М.: Для меня было важно в работе в mA.Dance соединить два мира. Один — современного танца, который имеет дело с концепциями, при этом мы занимаемся телом, но по-другому. Там очень много про внимание, воображение. Второй — другой мир танца, с которым я сталкивался много, и он мне тоже был интересен, техничный, конвенциональный. Они часто в разные стороны смотрят, или даже не хотят друг на друга смотреть. А мне было интересно соединить это. Я это сделал сначала с собой, насколько получилось. И так как сейчас вот эти люди выпускаются, мы подумали: “а что, если дать эти хореографии, техничные вещи, которые поставлены на труппы высокого уровня? Что если мы дадим эти задачи и при этом будем настаивать на том, чтобы вы внутри проявлялись как исполнители и как танцхудожники, хореографы? Насколько это уместно?”. Чтобы было видно, как они совершают выборы. Что отличает хорошего танцовщика? Что он может танцевать и технично, и в то же время видно, что происходит с этим человеком. Что он это наполняет собой, своим телом, своей памятью, историей и воображением, и тогда это оживает.
М.Ш.: Знаково, что они — танцевальная компания, и мы берем другие танцевальные компании на выпуск, хотя пока неизвестно, захотят ли они продолжить. У них есть такая возможность — продолжить быть танцевальной компанией, или они разойдутся, но в любом случае они попадают во взрослый мир танцовщика, а это идти в танцевальную компанию работать. В России, к сожалению, к танцовщикам до сих пор предъявляются критерии балетных. Я даже не имею ввиду спорт, технику, а банально рост, вес, форма, размер одежды, длина волос. У девчонок тоже было такое скептическое отношение к тем хореографиям, которые мы выбрали, потому что они видят там другие тела, не российские, хотя там есть много русских танцовщиков, это очень приятно, но они видят, что “это тело не похоже на мое тело, оно вот так танцует, значит, я не смогу”. Потому что дальше после роста, веса, они понимают, что в России их мало куда возьмут, в Петербурге их практически никуда, я думаю, не возьмут. Они не подходят по внешним критериям. Они прекрасно танцуют, но из-за того, что они не проходят по внешним критериям, как будто девчонки уже сами с собой договорились о том, что “ну, раз я не подхожу внешне, значит я и танцую не очень”. Я работаю в Академии Русского балета, а сама вышла из художественной гимнастики, где на самом деле те же самые требования. У нас в художественной гимнастике если ты не подходишь по росту и весу, значит ты и в технике тоже не подходишь, и как-то это не разделялось вообще, поэтому никогда не займешь первое место. И было очень ценно дать им хореографию, которую они думали, что вообще не смогут станцевать. Особенно на Batsheva они больше всего облизывались. Там же много выворачиваний, больших позиций широких, растяжка, где ты чувствуешь прям свое тело, каждый кончик пальцев, нервы и так далее. Это был какой-то переломный момент, они захотели даже отправить видео на кастинг! Я горжусь, что они видят в этой работе возможность.
К.М.: Да, важно понимать, что эта возможность есть, а нужно ли это им, это им решать. Мне кажется, что многим из них это и не нужно, и, может, это и хорошо, что не нужно. Потому что это другая специфичная жизнь и существование в труппе, которое далеко не каждому подходит. И придумать свою компанию, свою работу, это другой выбор.
“Частичка меня, которую сам я бы точно не смог увидеть”
ОКОЛО: То есть это про победу над собой у девочек, а у вас были победы над собой в этом спектакле? Ваши личные приобретения после этого спектакля?
М.Ш.: Это был самый сложный процесс за последнее время, но при этом самый вдохновляющий, потому что во многом узнала, что могу сама. Возможно, потому что рядом со мной Камиль — есть напарник, который верит в меня и в нашу работу. Я делаю в этой работе все, что я хочу делать. И это победа и над собой, и над девчонками иногда. Я с 16 преподавала, и быть им хореографом, не становиться другом, не заходить в личные отношения, это важно, потому что становиться другом, это плохая стратегия. Но и победа над собой: каждый раз делать вызов, делать реально, что ты хочешь. Не полагаться на то, что вот так судьба сложилась, сегодня не в настроении. Всё время шучу, что Камиль по знаку зодиака Дева. Это подстёгивает нас в работе, потому что Камиль говорит: “Нет, мы не соглашаемся, давай-ка ещё раз”.
К.М.: Было бы интересно спросить каждую девочку после. Потому что мы тут наговорили много чего, но насколько это их касается, хороший вопрос. Может быть, у них вообще другие процессы происходят сейчас, и это тоже нормально. Для меня это первая постановочная работа, где я не исполнитель, а как хореограф. И, наверное, важные моменты, когда я понимал, что я должен настаивать на вещах, касающихся качества, и, пока они не произойдут, я буду держать людей. Для меня очень приятно, что внутри собственный критерий качества вырос. Было несколько моментов во время репетиции, когда я понимал, что опыт из труппы, который у меня есть, когда ко мне предъявляли какие-то требования по поводу качества, даже банальных позиций в пространстве, угол доворота, куда я смотрю, вот это всё не зря прошло, и что эта точность и подробность на самом деле добавляют много чего хорошего в работу. Интересно, что я для себя сам в процессе стал глубже понимать, что у меня там вообще в поэтическом тексте написано. Но когда это делают другие люди, когда они берут это себе, и видоизменяют в процессе, оно оживает, и ты вдруг через них понимаешь, что там есть частичка меня, которую сам я бы точно не смог увидеть.
О музыке в спектакле
ОКОЛО: Расскажите про музыкальное сопровождение.
М.Ш.: Я хотела музыку тоже ресайкл. Я хотела соединить “Остров Мертвых” Рахманинова, чтобы на сцене был многоканальный звук изначально, а параллельно играл потом black sabbath в разных вариациях. Когда нам сказали, что это еще будет на Новой сцене (Александринского театре — прим.ред.), а я уже имела дело с RAW, понимала, что с авторскими правами замучаемся. Камиль вспомнил про ребят, с которыми он познакомился на Дягилевском фестивале, они были волонтеры, причем даже не в музыкальной части, а техники сцены. Было смешно, что Камиль им написал, и через минуту ответ был: «Да, чуваки, мы в деле!»
К.М.: Мы ставили оперу (опера П.Дюсапена Passion, режиссер А.Гусева, премьера прошла в июне 2024 г. в Перми на Дягилевском фестивале — прим.ред.), огромная площадка, очень много людей, а я этих двух парней сразу заметил. Когда остальные под нагрузкой рутины притихали и как будто потухали, они просто горели как два факела. Я их запомнил. Просто в разговоре узнал, что они музыканты и говорю: “Скиньте свою музыку, я послушаю”. И я даже не послушал, я уже понял, что там будет то, что нужно. Летом они мне это отправили, у нас закончились все показы оперы, и мы ночью улетели. Они мне написали: “Что ты думаешь про музыку?”. Прошло 4 месяца, я написал, причем я тогда не ответил, но я действительно знал, что я ему напишу спустя время, и что я это использую, у меня была 100% уверенность. Изначально я думал про мой сольный проект, что это будет там использовано. Мне кажется, почему мы выбрали эти куски хореографические, потому что они по качеству очень физичные, быстрые, резкие, сильные.
М.Ш.: Мы выбирали именно ту хореографию, которая не совсем лишена авторского языка, но основана на принципах движения, которые можно встретить у любых других хореографов. То есть она без украшений автора, без символов этого автора, без жестов, без игрового элемента. Мы брали хореографию, которая именно на принципах движения основана.
К.М.: И такой же принцип, сила, скорость, бег, впрыгивание, вес, который перетекает, втекает, выпадает, распадается, для меня был важен в музыке.
М.Ш.: Они нам прислали много треков, и я услышала один и поняла, что он точно должен быть в моей работе. И они нам говорят, а вы слышали, что в конце этого трека играет тема из одного кинофильма? Мы думали, что они всё сами пишут, а там такие барабаны мощные! Я думала, обалдеть, такие музыканты, они, наверное, вообще играют на всех инструментах! Они вдвоём, я думала, какие многоликие будды там сидят. Оказывается, что они в треках тоже используют ресайкл! Они делают коллажирование, и где-то играют вживую. Зовут их Лопатин Егор и Сеников Никита, группа Stunner back. Они говорят, что, возможно, поменяют название, но после славы, которая их ждет в Петербурге, надеюсь, что нет. Ребята из Перми, они приедут на премьеру. Причем, это совпадение, что ребята как раз в возрасте девчонок.
Про миллениалов и зумеров
М.Ш.: Вот эти шутки про миллениалов и зумеров. Каждый раз, когда я нашим музыкантам что-то говорю, слава Богу, у меня есть Камиль рядом, который им переводит. Потому что я к ним прихожу с кураторскими текстами и говорю: “Вы понимаете, там один слой сменяется другим, и когда появляется глубина, мы ее закрываем”. На это мальчик говорят: “Камиль?”. Камиль говорит: “Ну, короче, надо, чтобы йоу”. То есть я так не вижу, не слышу, но потом неожиданно мы делаем. Одна из самых больших радостей этого проекта, что такое совпадение произошло, и супер вау, конечно, то, что они вообще не видели танец в своей жизни. Они никогда не учились в музыкальной школе, но как у них развит вкус! Они нам прислали список того, на кого они ориентируются, так это просто длинный пергамент.
К.М.: И, собственно, как мы и хотели изначально, что там вот это огромное какое-то пространство от Рахманинова до Black Sabbath — это их плейлист, полный диапазон. Внутри работы хотелось разнообразия, потому что внутри каждого из нас оно присутствует. Мы одновременно можем быть и максимально нежными, и ранимыми, и можем быть просто монстрами с бесконечной силой.
ОКОЛО: В общем, этот спектакль и для зумеров, и для миллениалов, и для бумеров.
М.Ш.: Мне кажется, он для всех. И этот спектакль может быть полезен для первого знакомства с современным танцем, потому что он ничего не несет в себе, кроме танца.
ОКОЛО: Класс. Пусть так и будет. Спасибо вам большое.
Интервью подготовила Ксения Яснюк
Фото: Александр Шек
