25 февраля в Театре Наций состоялся пресс-показ спектакля «Дон Кихот» Антона Федорова. За какого бы автора ни брался Федоров, его режиссёрский стиль узнаваем с первых же минут, а всех его героев (хоть из Гоголя, хоть из Флобера, хоть из Платонова) лучше всего описывает слово «чудики». То же самое случилось и с героями Мигеля Сервантеса — режиссёр поместил их в заброшенную прачечную. Левая часть сцены уставлена большими стиральными машинами, в которых то на «деликатной стирке» застирывают кровь после «рыцарских» сражений, то сами герои вылезают из них. Замкнутые в этом странном пространстве (снаружи этой прачечной происходит другая жизнь), они начинают играть в не менее странные игры — герой Тимофея Трибунцева (он впервые работает с Федоровым и ожидаемо очень круто вписался в его эстетику) вдруг начинает играть в рыцаря, своим «оруженосцем» назначает нелепого курьера (Семён Штейнберг), принесшего им всем пиццу на празднование дня святого Мирона Евгеньевского.
Подвиги этого Дон Кихота похожи на детскую игру — за мельницы он принимает вентиляторы, свисающие с потолка, и всё в таком духе. Но это не добродушная игра, а насилие. Дон Кихот, с одной стороны, — нелеп и смешон, но, с другой, — он берёт в заложники всех находящихся в этой прачечной с бесконечно повторяющимся рефреном «так нельзя, так нельзя». Антон Фёдоров здесь разошёлся (в хорошем смысле — процесс очень остроумный с так узнаваемой уже в его театре фонетической игрой) — это пародия и на мафию, и на испанские страсти, и на кровавые разборки в стиле Тарантино. Но при всём остроумии процесса за ним встает история про то, что на каждого «тирана» найдется более властный «тиран». И так до бесконечности… Дон Кихот, так «храбро» подчинивший себе заложников, сам подчиняется внезапно вошедшим мафиози. Но и это не верхушка власти — во втором действии находятся настоящие «руководители» этой «игры». Внезапно становится понятно, что всё происходящее до этого (и игрушечные подвиги, и насилие — то ли настоящее, то ли тоже понарошку) было театром, разыгрываемым для одной пары, для хозяев этой жизни, которые с отвратительным любопытством смотрят на то, как Дон Кихот кривляется перед ними, изображая дурака. Надо сказать, что эта пара, смотрящая представление, развалившись в креслах, в стенах Театра Наций выглядит даже более ехидно — в зале тут таких много можно встретить. Даже интересно, как спектакль зайдет — театр Фёдорова явно очень специфический и совсем не для массового зрителя. Пожалуй, только в этой сцене становится понятно, почему на занавесе до начала спектакля Фёдоров пустил цитату из лекции Владимира Набокова про «Дон Кихота»: «… неблагосклонный читатель, который обожает смотреть, как живую собаку надувают воздухом и пинают ногами, словно футбольный мяч».
Из моего описания спектакль может показаться смыслово последовательным и выстроенным, но, к сожалению, это совсем не так. Фёдоров, как обычно, больше сосредотачивается на построении каждой отдельной сцены, с явным упоением придумывая многочисленные (остроумные, не спорю) шутки и театральные игры. Всё это очень оживляет процесс, но за отсутствием внятной драматургической основы (инсценировку писал он сам) спектакль разваливается на отдельные сцены, на отдельные смыслы. Начало второго действия (кстати, когда Тимофея Трибунцева становится сильно меньше) так провисает, что зал оживляется только во время появления огромного красного дракона. Но… такой, казалось бы, акцент остается лишь очередным театральным приколом. А размытость смыслового посыла, как это обычно бывает, приводит к цепочке финалов (ложных ли? Или просто Фёдоров не придумал, чем лучше закончить спектакль?) — уход властных зрителей (после игрушечных выстрелов Дон Кихота звучит первый настоящий — игры кончились); уход Дон Кихота в стиральную машинку; его танец с женщиной (Дульсинея? Игра и насилие не всё настоящее убили?)… всё это не скрепляет предыдущие 3,5 часа, а только больше их разваливает. Впрочем, это был первый показ на публику — поэтому можно надеяться, что Федоров сократит всё придуманное и откажется от лишнего. Хотя это будет отчасти даже противоречить его почерку.
Текст: Нина Цукерман
Фото: Ира Полярная