В рамках режиссерской лаборатории в БДТ им. Г.А. Товстоногова идут показы сразу двух спектаклей в один вечер — «Каменный гость» и «Пир во время чумы» по мотивам пушкинских «Маленьких трагедий» (премьера состоялась в октябре). «Около» уже ходил на «Моцарта и Сальери», и мы решили продолжить «Опыты драматических изучений». Абонемент на «Каменного гостя» и «Пир после чумы» продолжает серию экспериментальных спектаклей учеников Андрея Могучего. Для удобства зрителя и читателя разделим рецензию на подглавы.
Донна Анна или Шаги Васька
К 225-летию А.С. Пушкина еще до сбора труппы ходили слухи о будущем особом праздновании — постановке «Маленьких трагедий» в смелом андеграундном стиле. В отличие от «Моцарта и Сальери», более классического по своей форме, немного даже статичного, перед нами открывается «Фильм, фильм, фильм» — в «Каменном госте» видится не просто закос под аниме-новеллу, а литературный и театральный текст, который мог бы существовать в любом пространстве, и Командором может быть тот самый восьмиклассник с последней парты, рисующий тян во время уроков русского и литературы. Вот ровно такой ученик, Вася Сизов (Дмитрий Шумаев) открывает вечер чем-то вроде неуклюжего стендапа об учителях. И каждый в свою очередь садится на спортзаловскую скамейку.
Режиссер Арсений Мещеряков играет с аудиторией, привыкшей к классическому восприятию, а перед нами Васек, нонконформист со странным юмором: стекла в очках математика +2 и −2 равно нулю, биолог распивает чаи со скелетом, а химичка ведет географию и «прибухивает, судя по всему». Главным образом интересно движение сознания подростка, его встреча с искусством, как в голове рождается симбиоз из противного, слишком красивого и твердого учителя физкультуры (Виктор Княжев) и трогательной нежной учительницы русского Татьяны Кирилловны (Полина Дудкина), первая высокая ревность, не романтическая или сексуальная, почти что рыцарская. Душа героя потерялась во вселенной, потому и состоит из бумажек, аниме-карикатур, наложенных одну на другую на экране позади. Вася понимает главную ценность работы художника: заставить мир работать по-своему, и представляет зрителям аниме-драму “Каменный гость”. Учителя пробегают по недавно отреставрированному паркету, покрытому бирюзовыми коврами, точно на уроке физкультуры: бег к художественному образу с препятствием в виде зрителей, а главный герой красиво исчезает, поднимаясь по канату к третьему ярусу.
Переодевание учителей в героев «Каменного гостя» — вариации истории о Дон Гуане — переход в мир убитого своей ненужностью, прикрывающегося постиронией молодого человека. Из бумаги и мусорных пакетов Екатерина Эрдэни создает гардероб скорее для японских файтингов из игровых автоматов, вызывая ватный экзистенциальный и приятный ужас. В бумажном пространстве, где всё игра, кроме эмоционального накала — герои больше не похожи на фриков или посетителей “Этажей”.
Работа Арсения Мещерякова технична, но не уходит в формализм видеографики и декораций. Дон Гуан (физрук и Виктор Княжев одновременно) — образ любовника, которому по воле судьбы обязана отдаться Донна Анна (Полина Дудкина). Текст Пушкина вплетается крайне забавно. В особенности когда Вася играет покойного Командора на постаменте, и, окидывая зал, произносит: «Вот могила командора» —вспоминается чуть ли не сам Товстоногов, живой дух бывшего Большого драматического театра им. М. Горького. Чтение текста героями немного даже гротесково, резкие аниме-интонации, нарочное переигрывание и гиперболизация эмоций — в частности, в сцене с Лаурой (Елена Осипова), похожей не то на Агузарову, не то на Инстасамку скандальностью и резкостью выражения безумной любви к Дон Гуану.
«Каменный гость» заканчивается не смертью любовников, а сплетением в подростковом мозгу мифа и реальности. Аниме-новелла видеохудожника Михаила Солошенко — больше не повод развлечься, а серьезный разговор о связи смерти и любви, перерождении из ребенка в молодого человека — череду бесконечных смертей в горящих декорациях. Подобно Христу, на физкультурных кольцах с неба спускается Вася. Тетрадные листы раздувают пространство сцены: Гуан буквально бежит по облакам. В конце концов, не Командор, а Вася испытывает чувства, и уже не к Донне Анне, а к Татьяне Кирилловне, и, разумеется, невзаимные.
Классика для поколения зуммеров выражена простым современным языком — рассуждениями, текстом Пушкина, что работает в два раза сильнее. Несогласие с жизнью без четких ориентиров, без чувств, желание мальчика Васи защитить честь, поквитаться и с физруком, и с Дон Гуаном в одном лице — борьба против взрослой порочной жизни, запутанности взаимоотношений, где одну можно «французить», а вторую «литературить». Страх быть поглощенным обществом и лицемерными моральными требованиями полностью обоснован, никто не понимает творческого порыва, и даже Татьяна Кирилловна, светлый идеал, пропадает в боязни погрузиться в пустоту, умереть, поэтому бегство в выдуманный мир — единственный выход.
Вивисекция будущего
В тот же вечер показали «Пир после чумы» в постановке Арсения Бехтерева, камерный, размашистый и совмещающий в себе эстетику нескольких эпох, музыкальное сопровождение от Веры Линн до Дебюссии ABBA. То же самое и с визуальной композицией, созданной Денисом Короткевичем: видеофрагменты взрывов, хроника и лица обмазанных грязью, точно струпьями, покойников. За время почти часового антракта убрали декорации «Каменного гостя», и очень хорошо, возвращаясь к названию, что сценическое действие происходит не во время надвигающейся чумы, как у Пушкина — праздник показан флешбеками. Завязка вновь очень иммерсивна: Вальсингам (Иван Кандинов) подходит к зрителям, просит продолжить строчки из того же Пушкина, танцует с девушкой, и в духе конферансье Джокера Хоаккина Феникса, застреливает кого-то за сценой. Постепенно мы погружаемся в сюр, постапокалиптическое время. На фоне ядерного взрыва, как в цинковых гробах, только в поставленных друг на друга чугунных ваннах, ввозят жертв катастрофы, пока Вальсингам рассуждает, читает стихи и говорит о зрелище, которое принесет удовольствие. Тела людей в грязи и их отмывание — очевидно символизируют очищение после смерти — предшествуют рассказу о том, как герои погибли.
От «пира» создается скорее впечатление торжественной мессы, практически «Тайной вечери». В белом венчике из гирлянд они слушают песни с ярославско-псковским акцентом Мери (Алена Кучкова). К ее ногам брошены венок, и разврат как будто бы уже произошел когда-то давно, и застыл в апокалиптическом взрыве — он был в прошлой жизни, и главный герой в одиночестве осмысляет причину. Об этом возвещает Отец (Валерий Дегтярь), умоляющий сына одуматься, чтобы если не быть счастливым, так хотя бы просто выжить и укрыться от эпидемии, спровоцированной как раз Вальсингамом и застольями. Герой Ивана Кандинова идет на смерть ради цельности действия, от одиночества и смерти друзей, чья судьба в отличие от него самого, давно решена. Жизнь в уничтоженной человеком вселенной и есть главная мука, перед которой смерть — ничто.
Проблематика проста: экзистенциальный ужас и тревожный звонок от молодых людей, едва выпустившихся из театральных академий. Сознание заставляет защищаться вечной клоунадой перед мировыми катаклизмами. Остается обреченность на вечную смерть, ее повторение внутри, и, подобно буксирчику из стихотворения Бродского, оставить идею невозможно, какой бы безрассудной она ни была. Образ смерти выступает как мечта и освобождение от непринимающей жизни, места, где царят войны и эпидемии, и чума — обстоятельство, вскрывающее необходимость великих перемен. Председатель за столом слагает свой гимн, вызов против бытия, устроенного человеком.
Текст: Илья Титаренко
Фото: Стас Левшин, Ирина Туминене