Кажется, московская популярность Антона Федорова началась когда-то с его «Ревизора» в театре «Около», спустя много лет он снова берется за Гоголя — в «Пространстве Внутри» 29 ноября вышла его «Шинель». Конечно, стиль узнаваем с первой же сцены, но атмосферно спектакли совсем разные.
Я и не думала, что в таком крохотном подвальчике (с большой любовью к этому месту пишу так), не особо оснащенном технически, можно создать такое выразительное и красивое, хоть и странное, пространство — Антон Федоров, как обычно, и режиссёр, и художник. Герои у Федорова, конечно, те еще чудики: странные, нелепые, повторяющие, как заведенные, свои малосвязанные реплики. При этом они отчасти напоминают героев мультфильмов — своими механическими марионеточными движениями например. Как будто бы из этого жанра — нарисованное видео людей, бегущих по многолюдным улицам Петербурга (анимация — Надя Гольдман). Не знаю, заложенная ли эта ассоциация, но я, видя эти «гоголевские» фигуры, вспоминала так и не законченный мультфильм Юрия Норштейна.
Сцена поделена на две части: в глубине сцены Акакий (Сергей Шайдаков) живет и работает, это то его комната, то департамент, а белый занавес, периодически отделяющий сцену от авансцены (на него проецируется то самое видео или ночные звёзды, или разные атмосферные абстракции) — дорога Акакия. Из эстетики мультфильмов и совсем мелкие детали — лампада, которая «зажигается» с помощью проекции; трубка хозяйки Акакия (Наталья Рычкова), из которого якобы идет дым. Только дым этот «застыл» в полете — он сделан из ваты. Но это все мелочи, а вот главный образ спектакля как будто пришел из театра теней, в котором с помощью света маленькое кажется большим: Акакий здесь великан. Сергей Шайдаков весь спектакль играет на ходулях, только в конце падает с них, что, как не трудно догадаться, олицетворяет смерть Акакия. И в обстановке его комнаты тоже есть игра с масштабом — стул и кровать на огромных ногах. И все это идёт контрастом к другим героям: каждый актер, кроме Шайдакова, по-театральному играет несколько ролей, меняя лишь какой-то базовый предмет одежды. Эта разница в росте обыгрывается: хозяйка, патлатая оборванная женщина, подает еду Акакию огромной прихваткой для печи — прямо как Баба Яга. Было бы совсем просто это решение объяснить через навязший уже на зубах термин «маленький человек», но, к счастью, режиссёр в эту сторону совсем не идет — это было бы слишком просто для такой эстетской и абсурдистской игры. Тем более, что, кто такой Акакий, тут не совсем ясно…
Чисто формально, как и у Гоголя, здесь Акакий ходит в департамент, что-то там переписывает, но не выглядит он маленьким чиновником, которым все понукают. Скорее, наоборот, — когда он садится что-то там писать, Семён Штейнберг (его роли: кто-то, чиновник, Частный), сидя на авансцене, смотрит, как тот на своем огромном стуле разглядывает через лупу ворох бумаг, со словами «ну, удивите нас». Дальше был весьма остроумный монолог, издевающийся над театральными критиками: «актёр не виноват, режиссёр виноват, спектакль еще сыроват, это понимать надо, нарратив…». Это в первый визит Акакия в департамент, во второй — тот же Штейнберг приводит уже и зрительницу, Пульхерию Ивановну (кто не помнит, — персонаж из гоголевских же «Старосветских помещиков»).
Здесь Акакий — скорее не чиновник, а какой-то творческий человек, пытающийся создать что-то интересное, но все такой же мелочный, бессмысленный и несчастный, как и гоголевский Акакий Акакиевич. Ростом он велик; надев шинель, он горделиво идет по городу (опять же все сделано с помощью проекции), но сути это не меняет — он такой же «чудик», как и все остальные, хоть и испытывающий свое отчаяние перед этим миром. После того, как у него украли шинель, Акакий становится на авансцене в позе и с выражением лица явно с картины «Крик» Эдварда Мунка.
Текст: Нина Цукерман
Фото: Ира Полярная