Всего лишь ноябрь месяц, а в «Шаломе» уже третья премьера — Сойжин Жамбалова (до этого видела только ее «Корею 03» — спектакль-вербатим про эмиграцию из Бурятии в Корею) поставила пьесу турецкого драматурга Тунджера Джюдженоглу «Лавина». Это притча про некую деревню, в которой 9 месяцев в году запрещено издавать громкие звуки из-за панического страха перед горной снежной лавиной, которая якобы может накрыть их. Этот страх доводит до смехотворных законов — в эти месяцы нельзя ни громко выражать свои эмоции, ни охотиться, ни веселиться, поэтому на две трети года здесь как будто замирает жизнь. Самое абсурдное — в эти месяцы нельзя рожать, чтобы из-за криков рожениц и младенцев не сошла лавина…
Что в пьесе происходит дальше, догадаться несложно: преждевременные роды, закон, обязывающий убить роженицу (Александра Ахметзянова), чтобы не подвергать риску всех жителей этой деревни. Это главный способ давления на любого, кто хотя бы на секунду включает критическое мышление — «ты же не хочешь нас всех убить?». Какая ни была бы идиллическая атмосфера в этой семье (мы видим сразу три поколения, живущие в этом городке), как бы мило они ни щебетали за обедом, когда речь идёт о том, чтобы донести на рожающую девушку, срабатывает логика «Надо соблюдать правила. Так было и так будет. Нам даже думать запрещено».
Притча — опасный жанр, особенно для театра, потому что очень тяжело не скатиться в слишком простое и лобовое высказывание. Но Сойжин Жамбалова создаёт очень метафоричное, но при этом живое пространство, в котором одновременно существуют и прошлое, и настоящее. В нынешнюю историю про не вовремя рожающую жену вклинивается такая же история, которая случилась много лет назад с другой женщиной (Елизавета Потапова). Мы знаем, что случилось с ней, поэтому знаем, что будет сегодня — женщина будет заживо похоронена, теперь она не издаст крик, которого все так жутко боятся. Время здесь как будто остановилось, поэтому одно и то же повторяется циклично: этому закону все ужасаются, но даже сама мысль его нарушить кажется всем кощунственной и безумной. Один только отец (Григорий Каганович) гордится своим сыном (Фёдор Бычков), когда тот пытается спасти жену, но он и раньше проявлял непокорность: хотя бы позволял себе мечтать — о том, когда же закончатся эти «молчаливые» 9 месяцев, когда наконец-то можно будет стрелять из ружья.
Из прошлого возникает еще один эпизод — когда-то очень давно брат этого мужчины был убит за желание кричать. Он то ли был задушен, то ли заморен голодом — как и в любой легенде, правда обрастает странными подробностями. Его убили фактически за желание свободы и непокорность. Всего два убийства произошли за историю этой деревни, но, с одной стороны, жители успокаивают себя, что такого давно не было (это утешительная попытка убедить самих себя, что с женщиной ничего не случится), а, с другой, — подчиняются безумному правилу, как и их родители. Все повторяется по циклу — даже охранники, забирающие женщину — те же самые, что забирали другую несчастную много лет назад. Символ смерти здесь — обруч. На каждого убитого одевают именно его, сцены из прошлого еще и красиво решены пластически. Но в финале есть попытка разорвать этот вечный «обруч», когда воспроизводится одно и то же поведение из поколения в поколение из чувства страха.
Не уверена, что это сильно с драматургической точки зрения, но, с другой стороны, жанр притчи позволяет — мы видим сразу разные варианты финала. Реалистичный — когда всеобщий страх и покорность побеждают и женщину хоронят живьем. И второй — муж угрожает, стреляет, не даёт убить жену, она рожает, а… лавина, естественно, не сходит. Она только в головах у людей — белый «туман-снег» накатывает на сцену, но быстро рассеивается. А уж какой финал мог бы быть правдой — остается решать зрителю. В меру оптимизма каждого…
Текст: Нина Цукерман
Фото: Марк Еленцов, Ксения Шабунина