Финисаж выставки «Валентин Самарин – ровесник века. Свет и серебро Времени» состоялся 10 сентября. Украшением вечера стал танец-экспромт Кристины Черновой, навеянный темой выставки.
Алексей Родионов, один из кураторов выставки, постоянный оператор фильмов Романа Михайлова, снимал этот танец, который предполагается одним из эпизодов новой работы этого тандема, фильма «Жар-птица». Танец К. Черновой и работа с камерой оператора неожиданно слились в другой танец, более высокого уровня восприятия. Уровня, где прекрасно гармонировали видео-художник А. Родионов и его «модель» К. Чернова, которая, в свою очередь творила свой танец на тему другого художника, чьё творчество окружало её во время танца, а он сам органично вписывался во всё это воистину прекрасное действо.
Нам удалось поговорить с А. Родионовым и Юлией Витязевой, продюсером как последних фильмов Р. Михайлова, так и самой выставки. Ниже — тексты интервью, на наш взгляд, должные вызвать интерес адептов «нового кинематографа».
ОКОЛО: Вы являетесь продюсером последних фильмов Романа Михайлова, и в этом же качестве Вы здесь, на выставке Валентина Самарина. Проекты явно некоммерческие. Как Вы себя в них видите и позиционируете?
Юлия Витязева: Каждый вкладывает в понятие продюсер что-то своё. Для меня — это начать и закончить проект, который мне интересен, который меняет жизнь к лучшему. Я всю свою жизнь создавала проекты. Это, можно сказать, мой талант. Например, я приходила на предприятие, занималась определённой темой, раскручивала её, наполняла контентом. После того, как она была «поставлена на рельсы», мне становилось неинтересно, я легко могла уйти из компании, перейти в другую, и всё начать сначала. Помимо своей бизнес-карьеры я занималась вокалом, живописью, печатной графикой, танцами, в Мариинский театр ходила, как на работу. В кино я нашла своё предназначение. Здесь есть бизнес-план на определённое время с определёнными людьми. И здесь, в кино, я нашла синтез всех своих увлечений: литература, музыка, работа режиссёра, построение кадра. Нашла я его сейчас, будучи в зрелом возрасте, но это дало мне бОльшую уверенность от бОльшего жизненного опыта. Другой может испугаться — ведь у Ромы некоммерческие проекты. А мне не страшно, у меня за спиной бэкграунд успешных бизнес-проектов, они поставлены. Работа с Ромой — не повседневная история, это — для вечности! И именно в этом я вижу своё предназначение в качестве продюсера. Произошло это благодаря Роме, Лёше Родионову, творчеству В. Самарина, с которым я познакомилась через Лешу. Вообще, думаю, что знакомство с Романом — это какая-то снизошедшая на меня благодать!
ОКОЛО: Роман несколько раз говорил о том, что снятые пять фильмов — только первая ступень. Сейчас, после них нужно переходить на другой, более креативный уровень. И снятые фильмы, и снимаемая сейчас картина, теперь, как можно понять, невозможны без Вас.
Ю.В.: Видимо, сошлись какие-то звёзды, что мы познакомились. Это благословление — то, что у нас получается снимать наше кино. Знакомство произошло в то время, когда я снимала свой продюсерский дипломный фильм осенью 2020 года. Мне удалось пригласить на съемки Кирилла Полухина, который в это время снимался у Ромы в «Сказке для старых». Благодаря Кире я познакомилась и с Романом, и с Лёшей. С тех пор мы сотрудничаем и не ставим в нашей совместной работе никаких преград и ограничений.
ОКОЛО: Вы упомянули о других бизнес-проектах. Какие они?
Ю.В.: У меня успешные проекты в области фруктовой логистики.
ОКОЛО: То есть — совершенно другая область…
Ю.В.: Да, совершенно далёкая от кино.
ОКОЛО: А с Кехманом вы не сотрудничали?
Ю.В.: Владимир Абрамович очень давно был одним из клиентов компании, в которой я работала, и я была аккаунт-менеджером Олби-Джаз, еще до создания JFC. Потом он создал свою банановую империю. Вообще, фрукты учат креативности. Работая с фруктами, невозможно откладывать решение вопроса надолго, ведь фрукты быстро портятся. И это научило меня быстро и думать, и решать.
ОКОЛО: То, что вы вместе делаете — очень интересно и — просто здорово!
Ю.В.: Мы все вместе благодаря и тем, кто нас поддерживает. У нас хорошая информационная поддержка, артисты приходят к нам и снимаются совершенно бесплатно, все нам помогают. Мы — это духовная община. И это позволяет нам делать то, что мы делаем. Я очень счастлива. Даже не могу до конца понять, в каком прекрасном мире нахожусь! То, что мы сделали за два года — просто нереально эффективно.
ОКОЛО: Из интернета известно, что выставка в Петрикирхе Валентина Самарина имеет не только самостоятельное значение, но, вместе с тем, является частью большого проекта — фильма, который Вы снимаете об этом человеке и его творчестве, Расскажите, пожалуйста, что из себя представляет эта работа.
Алексей Родионов: С Валентином я познакомился в 2016 году. И стал тогда снимать о нём свои первые наброски. Показал их ему, потом дал прочесть сценарий; Самарин дал добро на съёмки фильма. С тех пор я урывками, по мере возможности, делаю эту работу. Сейчас подключилась Юля (Витязева — прим. ОКОЛО), и я надеюсь, что в следующем году фильм можно будет закончить.
Это, с одной стороны, возможность запечатлеть нашего гениального современника, которому в этом году исполнилось 95 лет. С другой стороны, фильм представляет собой допущение о расширении границ искусства Sanki’ в иные медиа, — переброс моста в грядущее. Здесь документальное сочетается с постановочным, фигуративное переходит в абстрактное и да — половина фильма — чистый эксперимент. Валентин работает с фотографией, с живописью, у него есть также прекрасные тексты, — один фрагмент был мною представлен здесь, на выставке, в виде диапроекции на своды церковных катакомб. Полноценных последователей как в фотографии, так и в живописи быть не может, так как в этом формате у него высказывание совершенно полновесное и законченное. Моя задача — продолжить это искусство в других медиа-форматах. Я уже немного говорил об этом в своей лекции «Sanki’ и иные медиа» здесь, на выставке, о том, что в фильме реализуется попытка некоей экстраполяции «канона Sanki’» на иной носитель передачи сообщения: кинопленка, видео, аудио.
Выставка Самарина здесь, в Петрикирхе — это также исследование в области медиа-археологии, так как мы работаем с различными устройствами, как аналоговой, так и цифровой эпох, и пытаемся совместить всё это в единую композицию. Здесь, внутри выставки, была предпринята попытка подключить других медиа-художников, композиторов с тем, чтобы они, в форме эксперимента сделали свои «Sanki’», но — в том формате, в котором они привыкли работать профессионально. Вот, например, аудиоинсталляция «Лики воды», сделанная мною совместно с композитором Олегом Гудачёвым и саунд-дизайнером Натальей Соловьёвой, которая включает в себя звуки бассейна, который был здесь долгое время, водной стихии … здесь есть и библейские коннотации воды, органные звучности и звуки первой церковной службы в Петрикирхе, после того, как здание в 1993 году вернули верующим. Получился определённого рода палимпсест разных эпох, представленный в аудио формате. Вообще, все люди, которых я привлекал к этому проекту, получали задание приблизиться к канону Самарина. И выставка была выстроена как эксперимент по генерации искусства Sanki’ в иных медиа.
Валентин Самарин — философ и визионер. А его фотография и живопись — это те медиа, через которые он транслирует свою философию, свой взгляд на природу пространства и времени, на феноменологию восприятия реальности. А началось все с того, что я вытащил на поверхность дефиниции всех основных его терминов, просил его дать определения, составил глоссарий и попытался сперва разобраться о чем он вообще говорит, что он имеет в виду, потому что невозможно снимать кино о том, в чем ты не разбираешься вплоть до мельчайших деталей. И да, я понял, что разделяю его философию и есть куда копать дальше. Поэтому и занимаюсь всем этим. И, строго говоря, нет никакого канона Sanki’. Но есть определенный взгляд на природу реальности. И если ты обнаруживаешь в себе эту бытийность, подключаешься к этому Видению, то и получается Sanki’ — у каждого свое, но есть общий взгляд на природу Бытия. Невозможно формальное продолжение Sanki’ по принципу подобия. И не любое совмещение, как говорит Самарин, становится Sanki’ — важно чтобы состоялось Преображение. Sanki’ — это понятие, описывающее состояние Присутствия в осознании нашей многослойной реальности, всех ее одновременных видимых и невидимых потоков и Преображений с последующей интерпретацией этого состояния средствами искусства.
ОКОЛО: Выбор Петрикирхе для этой выставки не случаен…
А.Р.: Конечно, да.
ОКОЛО: Как долго вы шли именно к этому месту?
А.Р.: Мы выиграли грант на выставку. И был вопрос: где её проводить. Делать её в каком-то зале, в привычном «квадрате» или «прямоугольнике» мне было абсолютно неинтересно, визуально это представлялось совсем иначе — в виде тотальной инсталляции. Я еще в 2017 году начал снимать фильм «Органы Петрикирхе», когда в церковь привезли новый большой орган, тогда же познакомился со всем этим пространством. И первое, что пришло в голову — выставка должна быть здесь. Вот даже крест (показывает на крест, который при возвращении здания церкви, держал ангел на крыше Петрикирхе) у меня сразу срифмовался с «Крестом» Самарина (имеется в виду фрагмент фрески Самарина из цикла «Атлантида», переснятый А. Родионовым через воду. Прим. ОКОЛО). Здесь само пространство катакомб становится частью Sanki’-композиции. Пространство отлично рифмуется со всем тем, что сделал Валентин. Сейчас я совершенно не представляю эту выставку где-нибудь в другом месте.
ОКОЛО: Вы — постоянный оператор Р. Михайлова. Как практически происходит ваша совместная работа с режиссёром?
А.Р.: В начале работы над каждым фильмом мы разрабатываем киноязык: крупности, оптика, существование камеры, монтаж, свет, цвет и т.д. Как будет выражено наше послание. Не потому, что нам так хочется, а потому что данный фильм просит родиться именно в такой форме.
Фильмы Романа Михайлова актероцентричны в том смысле, что все выстраивается вокруг органики конкретного актера: текст, работа с камерой, вся хореография. Задача оператора здесь — подключиться в свободном, спонтанном режиме, суметь уловить верное состояние актерского существования и бережно пронести его, не расплескав до конца сцены. На площадке у нас много импровизации. Да, есть репетиции без камеры, потом с камерой, и есть несколько опорных точек, но все остальное — импровизация. Мы входим в общий ритм, в общий поток, актер — проводник, и что-то начинает рождаться, проступать здесь и сейчас, решения принимаются здесь и сейчас и многое определяют нюансы. Рома говорит, что «кино – это переплетение ансамблей языков, явленное под музыку. Музыка при этом может быть не слышна, присутствовать как ритм – чередование пауз, через некую пульсацию, внутри которой вспыхивают объекты ансамбля». Между собой мы называем съемочный процесс коллективной медитацией.
В конечном счёте всё строится на доверии друг к другу. На уверенности. На каких-то неявных и едва уловимых нюансах. Мы стараемся поддеть какие-то скрытые слои подобно тому, как Самарин работает с категорией невидимого, воплощая её, делает сокрытое зримым.
ОКОЛО: Как для Вас соотносится деятельность в рамках этого тандема со всем тем, что мы увидели здесь, на выставке Самарина? Или, другими словами, испытывали ли Вы какие-либо трудности при переходе от работы с Романом к осуществлению этой выставки?
А.Р.: Все это очень хорошо соотносится. И у этой выставки есть бытование в качестве декораций к фильму. Трудности я, конечно, испытывал, но они были другого порядка, учитывая первый опыт создания тотальной инсталляции такого масштаба.
Опыт работы над документальными фильмами, где я и сценарист, и режиссер, и оператор, и монтажер, этот весь опыт очень, в итоге, помог в операторской работе над Ромиными фильмами. В документальном кино важно суметь поймать момент, эмоцию, темпоритм, успеть занять нужную точку в пространстве … ты понимаешь, что вот эти слова в этом состоянии герой так больше никогда не произнесет сколько его потом не проси и т.д. Упустил момент — нет кадра, нет сцены. Монтируем фильмы мы всегда вместе с Романом и метод сборки, монтаж предвосхищает и определяет саму съемку. То, как я работаю с кадром, во многом обусловлено тем, чему я научился у Валентина Самарина.
Съемки здесь, на выставке, будут являться также частью нашего нового с Романом фильма «Жар-птица», киноэксперимента, визуальное решение которого во многом будет коррелировать с эстетикой Самаринских работ. Кроме них, есть ещё одно имя, еще одна визуальная доминанта, на которую я опираюсь при работе над «Жар-птицей», и не просто опираюсь — это определенный ход в духе концепции этой выставки. Уильям Тёрнер — художник, предвосхитивший на столетия вперед важные явления в живописи, в частности, импрессионизм, который, вообще, может и не появился бы, если бы не было Тёрнера. Я имею в виду, конечно, позднего Тёрнера. В моём представлении, то, что он сделал, перевернуло представление о возможностях и задачах живописи, дало новую оптику вглядывания в скрытые слои реальности. Самарин также переворачивает представление о фотографии. Он, например, вводит в кадр перфорацию как знаковый элемент, не боится расфокуса, царапин, каких-то неожиданных артефактов в кадре, сползающей эмульсии, свободно работает со стихией цвета, населяет изобразительную плоскость мета-знаками, совмещает пространственно-временные слои. Но это не просто хулиганство или эксперименты с технологией. Все это подчинено стремлению прорваться в недосягаемое, в скрытые глубины Бытия, Иного присутствия — за пределы физического восприятия. Одна из поздних дефиниций Sanki’ у Валентина — это касание Божественного. А человека, который несет в себе эту Тайну, создает Sanki’, и способен увидеть Sanki’, он называет Sanka’. И вот «Жар-птица» — это плод наших с Романом Михайловым независимых многолетних наработок, что-то что зарождалось уже очень давно, но только сейчас стало проявляться как данность. И, в этом смысле, эта выставка-инсталляция для меня является подступом и своеобразным введением в эту область, вехой, подводящей итог и задающей начало новому.
Мы сняли пять полных метров. С точки зрения структуры — это простые и доступные фильмы, где высказывание реализуется, в основном, на базе линейного нарратива. В этих пяти фильмах мы, в основном, использовали уже бытующий киноязык, отработанные и проверенные в кино приёмы, ходы. Дальше возможен только переход на новый уровень сложности. Но, опять же, не ради сложности как таковой, эксперимент не ради эксперимента, но, чтобы дать возможность проступить Иному. Сам фильм говорит: я буду таким. И для такой фильмической бытийности у кино как у медиума, есть скрытые ресурсы — мы должны их задействовать. Думаю, это будет самый визуальный из всех наших фильмов. И во многом этот фильм — про Свет, про Бытование Света в его разных ипостасях, прежде всего в сакральной.
ОКОЛО: Большое спасибо. Теперь — ждём прилёта «Жар-птицы»!
Интервью подготовил Юрий Ильин
Фото: Татьяна Скиба
Фото Юлии Витязевой: Александр Шек
Опубликовано 17.10.23. Обновлено 29.11.24