14 октября Омский театр драмы в рамках московских гастролей показал в Театре Вахтангова спектакль «С днем рождения, папа» режиссёра Романа Габриа. Не знаю, почему Теннесси Уильямса так редко ставят в российском театре, поэтому обрадовалась, увидев, что в Москву привозят «С днем рождения, папа» — омский спектакль Романа Габриа по пьесе «Кошка на раскаленной крыше».
Сейчас будет сколько-то сравнений с первоисточником — не потому, что во мне внезапно проснулось филологичекое прошлое, и уж точно не потому, что театр должен следовать литературе, но такое сравнение может помочь понять, что именно оказалось более важным для Габриа. Оставив главную сюжетную (если это слово применимо к драматургии Уильямса) линию пьесы: день рождения отца, от которого скрывают то, что у него нашли онкологию и он умирает, Роман Габриа убирает почти все другие конфликты и проблемы других персонажей. Мне кажется, что у Уильямса день рождения и смертельный диагноз, еще и объединенные в один день (контраст счастья и приближающейся смерти), — не главная тема, а скорее триггерная точка, которая подняла на поверхность все проблемы, накопившиеся у этих людей — обиды друг на друга, ненависть, отсутствие любви, взаимные манипуляции и т. д. У Габриа же смерть становится главной темой.
Впрочем, в его спектакле смерть уже случилась — только войдя в зал, еще до начала спектакля, мы видим на сцене лежащее тело, позой явно отсылающее нас к «Мертвому Христу» Гольбейна, а начинается действие надгробной речью сына у тела отца. Этим же и заканчивается спектакль, то есть все, что мы видим между — это воспоминания об уже умершем человеке. Сначала Брик (Егор Уланов), стоя у микрофона, вспоминает какие-то малозначимые детали о своем отце: искренние, в чем-то жестокие, без прикрас, но зато по которым видно, что это настоящее чувство — «все так любят тебя сегодня, а я не люблю, но поздравляю тебя … с тем, что я не испытываю никакого желания бесконечно улыбаться». То ли это надгробная речь, то ли поздравления с днем рождения… Потом тело отца одевают, и начинается как будто бы действие пьесы. Важно, что все это — воспоминания именно Брика, одного из детей, наиболее честного — в первую очередь, перед самим собой. Поэтому это не набор теплых сцен семейного времяпрепровождения, а — семья, в которой все искрится от напряжения и взаимной нелюбви.
У Уильямса прописаны мотивации всех конфликтов: прошлое героев, борьба за наследство и т. д., Габриа почти все это убирает — с одной стороны, из-за этого многие вспышки становятся непонятны: например, когда вдруг отец (Сергей Оленберг) в пылу злобы на жену (Анна Ходюн) толкает ее лицом в пирог, но, с другой, это особенности нашей памяти — она не подчиняется причинно-следственной связи. Режиссер не стал углубляться в мотивировки — ему важнее не атмосфера в этой семье, а история прощания. Поэтому он и дописывает последнюю сцену — когда совсем уже умирающий отец сначала прощается со своими внуками (простая метафора одиночества — детей играют не живые люди, а деревяные куклы), потом просит сына вколоть ему очередной укол обезболивающего. У Уильямса, конечно, ничего такого нет — у него все заканчивается перепалкой про то, кому достанется наследство, у Габриа этот диалог есть, но он звучит как будто в аудиозаписи, пока герои статично стоят в разных частях сцены.
Ключевая фраза, не зря Брик ее повторяет дважды — в начале и в конце спектакля, — «Из жизни, наполненной ложью, — выход один». Под ложью тут явно имеется в виду лицемерие, когда за маской нормальности прячутся накопившиеся проблемы. Какой тут выход, понятно, — смерть.
Текст: Нина Цукерман
Фото театра