На Дягилевском фестивале 2024 в Перми прошли два премьерных показа оперы «Волшебная флейта» Моцарта в постановке Нины Воробьевой. Музыкальным руководителем и дирижером выступил Евгений Воробьев.
Можно сказать, что дирижер Евгений Воробьев принял на себя также функции амбассадора спектакля: дал комментарий для буклета фестиваля, интервью «Музыкальной жизни», отвечал на вопросы Алексея Парина в публичном подкасте в рамках Фестивального клуба. Причем говорил не только о музыкальной трактовке, но и о режиссерских решениях: исходной установке на отказ от разговорных диалогов, вводе параллельного самостоятельного сюжета на новую музыку – ее специально к постановке написал Егор Ананко. Режиссер Нина Воробьева и драматурги (а у спектакля они есть — это Екатерина Троепольская и Андрей Родионов, известные московскому зрителю по пьесам в стихах в Мастерской Брусникина и Театре.doc) сохранили молчание в публичном поле. Тем интереснее разобраться в их вкладе и взгляде на «Волшебную флейту».
Начинается действие вроде бы традиционно – с появления Тамино (Борис Степанов), архетипичного принца из европейских сказок. Его положение на сцене, первые шаги, сложные оттенки костюма (художник по костюмам – Ася Мухина) сразу дают впечатление тщательно выдержанного стиля. Видно, что певцы работали не только над подготовкой партий и произношением (коуч по немецкому языку — Наташа Константинова), но и над пластикой и сутью своих персонажей. Да, их освободили от необходимости разыгрывать драматические диалоги (и Евгений Воробьев, и Алексей Парин отметили, что задача эта для оперных певцов сложна и излишня), но убедительность героев от этого лишь возросла. Второй из главных персонажей – Папагено (Артем Савченко) – трактован не вполне привычно. Появляясь с птичьими крыльями в руках (это понятно — птицелов), он играючи примеряет их на себя, оборачиваясь если не сразу ангелом (белыми перья станут только во втором акте), то мифическим существом. Как тут не вспомнить «Небо над Берлином», входившее в программу спец.проекта к 14 февраля Дома Радио. Евгений Воробьев пояснил, что метаморфоза Папагено продиктована музыкой: столь тонкая партия не может принадлежать простаку и деревенщине, каким его принято изображать. Скорее, он существо из параллельной реальности. Царица ночи (Антонина Весенина), Памина (Елене Гвритишвили) и Зарастро (Алексей Тихомиров) образца первого акта выглядят вполне канонично и наиболее интересны выдающимся уровнем исполнения своих арий. И вдруг, перед самым антрактом, зрителям открывается второе измерение спектакля: под протяжную электронную музыку Егора Ананко прямо по центру сценической коробки возникает одиночная больничная палата. Из титров мы узнаем о героине, которую летом 22-го года, после борьбы с онкологией, настигает новая, непонятная болезнь с высокой температурой. А ее друзья высылают ей фрагменты из «Волшебной флейты». Но мы станем этому свидетелями уже во втором акте.
Рискующий стать слишком банальным ход с воспаленным сознанием и больничным антуражем все же выдерживает критику, поскольку не вредит музыке и главенству музыкоцентричной трактовки, и в то же время углубляет воронку смыслов. Без заигрывания с «кукольным» масонством, а через более близкие нам реалии. В конце концов, сам образ непонятной затяжной болезни, нагрянувшей 2 года назад в период робкого восстановления от предыдущей беды – самодостаточен и ясен. И паллиативная роль музыки в целом и Моцарта в частности, скорее всего, актуальна для всех, кто был в зале. Сложно представить себе подводку к арии Памины сильнее, чем сообщение от старого друга тяжело болеющей подруге: «Вот еще песенка. Ты послушай ее на закате в холодке»:
Ах, я чувствую, что исчезла
Радость любви навсегда!
Минуты счастья, вы никогда больше
Не вернетесь в мое сердце.
Видишь, Тамино, эти слезы
Льются, любимый, из-за тебя одного.
Если ты не испытываешь любовной тоски,
Пусть я в смерти обрету покой!
Перевод Анны Орешниковой, 2024г.
Это уже не игрушечные испытания на пути сказочного героя к хэппи энду, это рубеж, к которому каждому так или иначе предстоит подойти, с «песенкой» или без.
И все же, возвращение в миф возможно – упомянем хотя бы Папагену (Анна Кочетова), она же Исида, которая вылупляется стараниями Папагено из яйца, а возникает яйцо впервые в той самой больнице на носилках санитаров. В финальной же сцене все на своих местах, буквально по полочкам (или даже коробочкам — можно докрутить до внезапной отсылки к главному кукольному блокбастеру прошлого года «Барби»), а на месте больничной палаты – гигантское золотое яйцо. Надежда ли? Капсула тайного знания? Недостижимое?
Показы проходили в ДК Солдатова, построенном в середине прошлого века и сохранившем после реставрации довольно бравурные советские интерьеры. Они удивительным образом совпали с оперой, сформировав дополнительный слой немного мистической, немного иллюзорной (вспоминаем устои соц.реализма) ушедшей цивилизации. Вплоть до красного и черного занавесов с люрексом, которые рифмовались с костюмами Царицы ночи и Исиды. Удачей обернулась даже слишком узкая оркестровая яма – чтобы разместить весь оркестр musicAeterna, пришлось убрать первые ряды партера, и в итоге ближайшие к сцене зрители оказались в одном пространстве с музыкантами. Дислокация напоминала Youkali и теперь я с уверенностью могу сказать, что это, пожалуй, мой любимый тип устройства сценического и зрительского пространства. Оркестр играл на исторических инструментах в строе ля = 430 Гц, как пояснил Евгений Воробьев, не ради реконструкторства как такого, а потому, что исторические инструменты более соразмерны человеку, звучат камернее, и певцам не приходится делать ставку на громкость. Если режиссерские решения и уход от зингшпиля вызвали разные реакции, то уровень исполнения единогласно оценен как очень высокий.
Вероятно, я (пока) не фестивальный человек, но мне горько осознавать, что такая тщательная и талантливая работа, созданная большой разноплановой командой, очевидно, нашедшей путь к согласию, была показана лишь дважды (правда, пока доступна в записи) и не станет репертуарной. Такой версии «Волшебной флейты» – без зингшпиля, но музыкоцентричной, со смелыми, но не эпатажными вставками, не хватает петербургской сцене, а может, и московской. Вспоминаю зал нижегородского театра и кажется, что она идеально встала бы и туда, даже без калибровки. Не теряя надежды увидеть постановку вновь, буду также ждать новых проектов команды – это сегодняшний российский театр, за которым хочется следить.
Текст: Лиза Ординарцева
Фото: Андрей Чунтомов