«Сны» - подзаголовок и подсказка к премьере Петра Шерешевского в Театре Наций (она состоялась 15 декабря). В его «Борисе Годунове» трагедия уже произошла, а мы видим лишь воспоминания о ней, впрочем, не менее мучительные, чем реальность - Годунов в пиджаке, разрезанном сзади, как у трупа; его дети (Ксения и Фёдор) в окровавленных рубашках. Все уже случилось, но он как будто посмертно перебирает события и пытается понять, что могло пойти иначе, как можно было уберечь себя и главное - своих детей (потому и монолог про «мальчиков кровавых в глазах» перенесён в финал - это оплакивание не только убитого Димитрия, но и его собственных детей).
Трагедию Пушкина Шерешевский переносит в школьный спортзал: Борис (Игорь Гордин) здесь, кажется, директор, Марина Мнишек - преподаватель физкультуры, Пушкин (Виталий Коваленко) - педагог по музыке, который учит детей петь песни, прославляющие Бориса. (Отсюда вытекает достаточно примитивная метафора, но, наверное, яркая: народ - дети. Реплики «народа» отданы этим детям, да и народ в конце вовсе не безмолвствует, а подобострастно поёт пушкинский же текст про обломки самовластья - не знаю, хорошо ли пользоваться таким приёмом, но зал, конечно, после этого детского хора устраивает стоячие овации).
Эта школа - выразительный пример все той же тирании, которая в уменьшенном масштабе (не на примере всей страны, а в замкнутом актовом зале школы) видна только лучше - все то же подобострастие (пусть герои празднуют не коронацию Бориса, а «новый учебный 1598 год», в эстафете априори может победить только команда Годунова - другую команду судья выразительно «придерживает»; неважно, попадёт ли Годунов в баскетбольное кольцо - ему все равно будут аплодировать и т. д.); то же желание примкнуть к сильному (Марина, находящаяся внизу этой иерархии, надеется на брак с «Димитрием», уборщиком в этой школе, и на его переворот, чтобы подняться - в конце они оба появляются в пошлых «богатых» шубах в пол). И все та же показная любовь - как только Борис умирает, они устраивают с ним (вернее, с его телом) фотосессию, обмывают его половой тряпкой - уважение моментально кончилось.
Многое из того, что в пушкинской трагедии является смысловой кульминацией, - здесь травестируется. Все монологи Бориса (пожалуй, кроме финального) выглядят иронично и крайне неуместно - он их произносит как нравоучения детям на уроке, что вызывает только смех (приём, может, и неплохой, но, мне кажется, что, приглашая такого актера как Гордин, можно было его использовать ярче - он может больше, как и все другие актеры, но надеюсь, что они ещё разыграются).
Двойственные у меня впечатления от спектакля - это безусловно удача, но мне не очень нравится, когда Шерешевский берет классическое произведение и, не меняя в нем текст (почти совсем), радикально переносит его в другие условия. Я, как вы понимаете, не защищаю классику, но неувязки в этом случае неизбежны. В результате зритель как-то должен частично не обращать внимание на пушкинский текст и верить в то, что дело происходит в этом спортивном зале (а учителя почему-то разговаривают стихами...). То же самое было в его же «Макбете» (из Новокузнецка - тот спектакль, безусловно, хуже, но ощущение нелепости было то же - там Шекспира перенесли в новогодний корпоратив 90-х), а в «Идиоте» он переписал Достоевского от начала до конца, и получилась цельная история без вопросов.
Я понимаю, что все это можно оправдать подзаголовком «сны», но в последнее время режиссёры так часто используют этот приём, что... и совмещение снов с народно-сказочными архетипами - тоже прием уже не новый. Здесь в конце (вернее, в сцене поражения Димитрия в битве) вдруг в этот спортивный зал выносят медведей - которые, правда, скорее, не из сказки, а с картины Шишкина. Ну да - «здесь русский дух, здесь Русью пахнет».
Текст: Нина Цукерман
Фото театра