Есть (я очень надеюсь) в Петербурге настоящие театральные журналисты, которые ходят на премьеры по заданию редакции. Если не редакции, то хотя бы по собственному плану. Те, что заранее внимательно знакомятся с текстом пьесы, читают интервью с режиссером, критические статьи на его работы и составляют план, знают, что они будут смотреть и на какие вопросы в рецензии отвечать до того, как окажутся в зале.
А есть я, журналист от лукавого. Ведомая чистым любопытством, хватаю из редакционного чатика анонс постраннее. Подписываюсь на мероприятие в соцсети и смотрю картинки с репетиций месяц до премьеры. Из всех показов выбираю генеральный прогон. Вхожу в зал, положась на авось, прожить спектакль как есть и понять, что получится. Выхожу с мыслью: «Господь, что же я сейчас смотрела такое? Как же писать теперь об этом?». Тут уже смотрю оригинальный текст пьесы, интервью режиссера, критические статьи и другие варианты постановок. Строю в голове худой план, который лучше, чем никакого. Все прочитанное из головы выбрасываю и на четвертый день маеты из трех, что у меня есть, шлю редактору текст. Рассчитываю, что он вернется мне с матерными комментариями. Он публикуется с Божьей помощью и иногда возвращается благодарностями от театров. Я думаю: «Пронесло, но в следующий раз сделаю нормально».
А в следующий раз в чатике появляется «БАЛЕТ.СНЕГУРОЧКА – 12 сцен актуального русского народного танца в спортивных костюмах». Заговоры, плачи, частушки, музыка Чайковского, либретто по Островскому, свет, вербатимы, звуки танцующих тел. А это еще и Социально-Художественный театр, который близко к балету ничего отродясь не делал. «Мммм, кайф, – думаю, – иду. Надо не забыть загуглить, что такое вебратимы». И, конечно, забываю. Месяц наблюдаю в соцсетях, как спектакль создается из несуществовавшего и несовместимого. Предыстория короткая, а подход к делу мне очень созвучен.
В прошлом сезоне в СХТ проходила лаборатория DIGITAL СЦЕНА. В одной из команд лаборатории оказалась режиссер Катерина Угленко с идеей спектакля «Балет, СНЕГУРОЧКА». Идея понравилась, и СХТ предложил Катерине ее поставить. Драматургом позвали Машу Все-Таки. Маша раньше была знакома с режиссерской работой Катерины «Пион Селин Дион» и согласилась написать либретто еще до того, как узнала подробности. На площадках СХТ на Биржевой линии и на Юго-Западе идея не помещалась, место пришлось искать, партнером выступила Новая сцена Александринского театра.
Актеры после двух кастингов подобрались драматические, без танцевального опыта. Хореограф Александр Челидзе брал за основу то, как актеры уже двигались, и искал в этом индивидуальность и точки соприкосновения со сценарием, соединял сценический танец, фольклор и современность. Этномузыколог Нина Вагайцева провела для актеров лекцию про традиционную культуру и тренинги: звуковой и по движению.
Музыку по мотивам Чайковского написал композитор Владимир Розанов, вдохновляясь уже готовой хореографией. Тем временем драматург Маша Все-Таки выбрасывала из первоначальной пьесы тему любви и вписывала тему правил, чтобы получилось про государство, идентичность и связь традиций и современности. Зрителю можно было поучаствовать в анонимном опроснике и высказаться на тему идеального государства.Эти интервью потом превратились в смонтированную голосовую аудиодорожку – те самые вербатимы, реальные монологи людей, зачитанные актером в записи.
В зал, прочитав все это, я входила в трехканальных наушниках и свободной от ожиданий. Представить, что в итоге я увижу, моей фантазии не хватало. В центре белого квадрата сцены стояло 12 человек. Царь (Игорь Астапенко) был узнаваем по короне с бубенчиками, скипетру-погремушке и державе в руках. Даже без атрибутов его царскость была бы узнаваема по самому громкому и визгливому голосу, который раздавал команды танцующим. Но даже будь он молчалив, власть читалась в движениях и напористости, с которыми он вмешивался в любой другой танец.
Снегурочка (Алина Король) – хрупкая неземная сущность. Ее инаковость была очевидна: в скорости, в плавности жестов гораздо медленнее, чем у всех, иначе звучали танцующие рядом с ней цыпочки вместо туфель, пайетки и целлофан вместо спортивных костюмов. Она многократно пыталась встроиться, подстроиться, стать одной из, повторять движения. И постепенно у нее получилось. Она царя не сказать, чтобы свергла, потому что у нас исторически принято свергать начисто, а скорее обезоружила, забрав атрибуты власти. Но и себе их не оставила. Скипетр и держава передавались по рукам, пока не потерялась. Корона осталась лежать в стороне. К концу танца и царь растворился в общем движении. Снегурочка из сущности на цыпочках превратилась в человека, сбросив бубенчики с пальцев и встав на землю полной стопой.
Судя по либретто, были и другие действующие лица – Лель, Мизгирь, Купава, наверное, что-то происходило с берендеями, но действие развивалось так быстро, что я не успела поймать и много была сосредоточена на поиске подходящего сопровождения. Смотреть можно было в четырех вариациях. Без наушников, под натуральный аккомпанемент шороха ног и тел, присказок и имитации природных звуков. В наушниках на первом канале звучала музыка, на втором читали учебник «Основы русского народного танца», на третьем – вербатимы. Магия была в том, что любая звуковая дорожка идеально подходила. А сложность в том, что живые звуки вклинивались через наушники в любую запись. Какое-то время я перемещалась между каналами. Первыми ушли вербатимы. Следить за монологом сквозь царское «весна-красна, тритатушки-тритата», становилось слишком нагружено. Какое-то время я слушала учебник. Меня завораживало, как звучащие глаголы совпадали с движениями на сцене. К концу часа я остановилась на музыке. Танец на сцене не замирал ни на секунду, музыка этот бурный поток гармонизировала и уравновешивала. Так было ближе всего к балету, странному дворовому балету в спортивных костюмах про государственность, власть и идентичность.
Из зала я вышла в замешательстве. Из замешательства я сделала то, чего не делала раньше (но много раз хотела). Выбрала себе трех абсолютно разных собеседников из очереди в гардероб и сказала: «Привет, я журналистка, можно короткое интервью?»
Все трое сказали «да».
Я: Как вам?
Зритель: Мне понравилось.
Я: Что именно?
Зритель: Композиция, атмосфера, отношения между персонажами, посыл, смысл, чувства.
Я: Что вы слушали?
Зритель: Вербатимы.
Я: Что вы смотрели? Про что для вас это было?
Зритель: Это сложный вопрос. Я воздержусь.
Я: Вам понравилось?
Зритель: Да, мне понравилось.
Я: Что вы смотрели? Про что для вас была эта история?
Зритель: Мне кажется, это такой интерактивный спектакль, который сильно зависит от того, подо что ты его слушаешь.
Я: Что вы слушали?
Зритель: Я переключал.
Я: Что больше всего понравилось?
Зритель: Наверное, вербатим, потому что он отражает сложные вопросы для понимания общей русской души. Но я необъективен, потому что я монтировал эту речь. Мне кажется, вербатим работает в контрапункт с тем, что происходит на сцене. И в некоторые моменты это работает особенно остро. Думаю, на следующих постановках это будет работать еще четче, когда они привыкнут к этому сопровождению. В любом случае, для меня это яркий спектакль. Такие события в петербургской театральной жизни происходят не каждый день. И, конечно, это было очень неожиданно, потому что я был знаком с СХТ и никогда не встречался с хореографической частью этого театра.
Я: Вам понравилось?
Зритель: Да, мне очень понравилось.
Я: Что вам понравилось?
Зритель: И форма всего этого, и то, что мы в наушниках слушали музыку.
Я: А что вы слушали?
Зритель: А вот мне хотелось бы узнать. Я вот купила программку, но еще не узнала, что это за музыка.
Я: Вы переключали или слушали что-то одно?
Зритель: Я слушала одним ухом музыку Одним ухом мне хотелось слушать, что происходит на сцене, потому что ритм, который они задают, он тоже действует. Недаром Берендей считает «раз-два-три». Когда снегурочка стала сбрасывать пальцы, вдруг появилась такая мысль: «снегурочка стала человеком». То есть, в общем-то, все понятно, доступно, живо, интересно, современно.
Я: Вы смотрели это как сюжетную сказку?
Зритель: Да как сказать. Я люблю музыку и люблю смотреть разное. Ребята, чувствуется, что реагируют на все – и глазами, и руками, и ногами. Человеческое тело – инструмент, который все может выразить, и они хорошо это делают. Хотелось бы, может, чтобы сверху было трико. Брюки и брюки. Все равно подчеркивают форму ноги, а тут вот (показывает на грудную клетку)… Все подчинено одной идее, я понимаю. Это каждому по потребности, но заявлено «балет» и в трико было бы чуть больше балета.
А я? Мне понравилось? Пожалуй, понравилось. Что я слушала? Я переключалась. О чем для меня эта история? В целом, о широте и непредсказуемости, свойственно русской традиции: браться без плана за сложное, начать до того, как станет что-то понятно, делать из того, что есть, интереса и любопытства, впихивать невпихуемое и обнимать необъятное, сочетать непривычное, получить удивительное, то, что другим не под силу.
Текст: Катерина Егорова
Фото театра