28 и 29 октября в театре Приют комедианта состоялась премьера спектакля «Бесприданница». Режиссер Александр Баргман обратился к творчеству Александра Островского и представил свою интерпретацию этого хрестоматийного произведения.
Сцена оформлена как небольшой, давящий со всех сторон, загон для лошадей в голубых тонах с приглушенным светом от ламп на столбах и разбросанным сеном (художник-постановщик – Анвар Гумаров). Судя по всему, это хорошие стойла для породистых лошадей, но все же для лошадей, а не людей. Здесь не хватает воздуха – в некоторых сценах Лариса в исполнении актрисы Олеси Казанцевой начинает задыхаться. Существовать постоянно в этом помещении невозможно, оно создано для тех, кого можно продать, для вещей, – а Лариса себя идентифицирует именно с вещью. Она одета в пальто и брюки идентичного с досками стойл цвета (художник по костюмам – Елена Жукова) – она здесь отлично вписывается, как красивая безделушка вписывается в богатый интерьер. Тут прослеживается одна из сюжетных линий – продажи Ларисы собственной матерью (Анна Вартаньян).
Но не только Лариса в этом спектакле - вещь, прикованная к определенному месту. Цепи и кандалы здесь у каждого персонажа. Кого-то, как Кнурова (Павел Юлку), отделяют от полной свободы и счастья узы брака, кого-то, как Вожеватова (Станислав Горелов), сковывает данное «честное купеческое слово», остальным же не хватает денег и, как следствие, уважения в обществе и уважения к себе.
Другой же, анималистический мотив в спектакле присутствует в сцене веселья Карандышева в исполнении Олега Рязанцева на обеде по поводу предстоящей свадьбы с Ларисой Дмитриевной. На одном из «денников» вдруг появляется аляпистый ковер с изображением двух лебедей, развернутых друг к другу – символ любви и семейного счастья. Веселый во хмелю Карандышев изображает то одного лебедя, то другого, прикладываясь всем телом к ковру. Но какие лебеди могут быть в загоне для лошадей? Зачем их там вешать? Безвкусному ковру там не место – и это понимают все собравшиеся на праздничный обед. Гости недоумевают от несоответствия восприятия реальности жениха и невесты, от их разного социального положения, от их различий во всем. Также в этих пусть наивных, но все же трогательных лебедях угадывается отсылка к известному мнению, что лебеди по своей природе однолюбы – однажды выбрав себе пару, они хранят верность даже после смерти партнера. Вот и Карандышев, выбрав однажды себе возлюбленную, больше от нее не отступится. Отсюда и это знаменитое «так не доставайся же ты никому». Карандышев просто не может по-другому, она – его единственная любовь и другой не будет никогда. Центральным героем спектакля почему-то кажется именно он. Его монолог, где он читает стихотворение Островского «Снилась мне большая зала» выглядит одним из ключиков к пониманию постановки. Медленно выходя на передний план из глубины сцены, Карандышев говорит этими строками о своих самых потаенных желаниях и страхах – о самой большой любви, и о желании быть в этой самой большой зале, то есть быть в центре внимания, быть важным и значимым, иметь власть и статус. Тем контрастней и горше выглядит он в следующей сцене, где его напаивают те, кто действительно имеет власть и те, кто не собирается ею ни с кем делиться. Все сны – это морок и мираж, и вещи приговорены оставаться строго на отведенных им местах.
Также инородно на сцене выглядит ящик с проекциями видов Парижа – он выносится в сценах, где говорят про парижскую выставку. Настоящего Парижа в окружении загонов для лошадей, конечно, по-другому не увидеть.
На протяжении спектакля любопытно наблюдать за различными – подчас неожиданными – парочками. Вот пара Кнуров-Вожеватов. Оба богаты, циничны, но на этом их одинаковость вроде бы и заканчивается. Вожеватов ещё малодушничеством занимается, как верно замечает слуга Иван в исполнении Ильи Якубовского (его герой читает некоторые ремарки от автора, объявляет действия, то есть задает ритм спектаклю, одновременно разделяя его на смысловые куски) и по всему видно, что с годами он станет таким же, как и Мокий Парменыч. Вожеватов хулигански летает по сцене как бесконтрольный огонь, обостряет все разговоры, разжигает или усиливает конфликты – и все это с открытой искренней улыбкой – ему весело, он развлекается и только в двух моментах он потухает – когда Кнуров силой у него выигрывает на спор Ларису – эта сцена решена не как бросание честного жребия, а как грубая борьба опыта и капитала, – и когда уходит от взывающей к нему за помощью Ларисы. Кнуров же в каждом слове и жесте – весом, внушителен – настоящее идолище. Неожиданно он раскрывается в тандеме с Харитой Игнатьевной – он как будто ею тоже увлечен, видно, как их тянет друг к другу. И если со стороны Огудаловой эта тяга может быть обусловлена поиском возможных выгод для ее семьи, то его влечение к ней выглядит вполне правдиво. Вот он во время их разговора случайно чуть ли не целует её, медленно отшатывается, возведя глаза к небу и прикрывая пальцами губы, и какое-то время покачивается как пьяный, сбрасывая оцепенение. Харита Игнатьевна своими нарядами и несколько вызывающим поведением напоминает хозяйку элитного борделя. Утонченная, красивая, нарядная – намного нарядней своей дочери, чинящая самостоятельно свою простую одежду, – она как паучиха расставляет свои сети, плетя паутину, в которую случайно или осознанно попадаются влиятельные мужчины.
Пара Робинзон-Паратов появляется не со сцены, и не от боковой двери рядом с ней, а проходит к ней от дальних рядов зрительного зала. Они – из другой жизни, инаковые. Они врываются в размеренную жизнь обитателей города под яркую, как брызги шампанского, каватину Фигаро, и вся эта размеренность летит к черту и заканчивается трагедией. Паратов с Робинзоном (Пламен Пеев) появляются как бы со стороны Волги, олицетворяя тем самым приезд из свободной разгульной жизни без всяких условностей. Жизни нездешней, но привлекательной, с ее показным весельем до упада. Робинзон идет впереди и разбрасывает по залу цветы, фальшиво, но от души, поет и старается сходу всем угодить – он сначала даже на всякий случай бросается к слуге Ивану, еще не зная кто он такой и имеет ли вес в обществе.
Лариса и Паратов (Евгений Славский) представляют собой людей, не подходящих друг другу на всех уровнях, и видно это с первой сцены. Она машинально тянет к нему свои руки, надеясь на любовь и страсть, и нервно одергивает их, не дождавшись ответного движения. Он же больше погружен в себя, в саморефлексию и думы о предстоящей потере самого важного для него – свободы. Ему не до любви. Нет контакта, нет искры, нет чувств. Но внешне Паратов ярок и стремителен, деятелен и весел.
И вот эти параллельные миры – живая безудержная бурная (пусть и фальшивая) река и загон с лошадками-игрушками пересекаются. Что у них может быть общего? Это несопоставимые категории, и ничему живому нет места в затхлом помещении с сеном на полу. Единственный элемент, который постоянно присутствует на сцене и хоть как-то напоминает здесь о водной стихии – большой тяжелый якорь в углу. Он с самого начала смотрится чужеродно и притягивает глаз, как ружье на стене, которое в конце концов должно выстрелить. И оно «выстрелит» – в одной из последних сцен морально погибающая, обманутая Лариса тащит этот якорь на середину своего загона, с трудом поднимает его, раскручивает вокруг себя и бросает как будто в воду, то есть, по сути тонет. Река смяла ее, она сама устроила свою погибель. Финал решен без фактического выстрела – только поднимающийся дымок из пистолета Карандышева. Лариса же медленно и спокойно ложится на пол как разбитая игрушка. Она вещь, а вещи имеют свойство ломаться.
Текст: Дарина Львова
Фото театра