В рамках специальной программы «Легенды театрального Петербурга» под финал XXIV Международного театрального фестиваля ТЮЗа им. А.А. Брянцева организаторы показали спектакль Александра Баргмана «Ночь Гельвера».
На этот спектакль сложно достать билеты – они разлетаются очень быстро – Малая сцена Театра им. В.Ф. Комиссаржевской не вмещает в себя всех желающих. Три ряда стульев, узкое пространство сцены – по центру и сбоку. Клара (Оксана Базилевич) и Гельвер (Денис Пьянов) встречают рассаживающихся зрителей, сидя на полу. На деревянном полу, по которому гордо, чеканя шаг, в первой сцене ходит Гельвер под неофициальный походный гимн Люфтваффе, в своих начищенных до блеска сапогах, которые ему подарил «сам Гильберт». На полу, по которому он вскоре будет таскать и бить Клару, на полу, с которого Клара поднимет влетевший и разбивший окно чей-то такой же тяжёлый сапог.
Драматург одноименной пьесы, а вслед за ним и режиссёр, предлагают вниманию зрителей страшную историю, причём страшную на всех уровнях – прожитом, семейном, историческом. Он – слабоумный мужчина лет тридцати, полноватый, неуклюжий, сосредоточенный в основном на своём внутреннем мире. Она – его приёмная мать, но ненамного его старше. Между ними выстроились непростые, болезненные, часто невыносимые отношения, как в несчастливом браке – вместе столько прожито, выбор сделан и о разводе подумать страшно. Гельвер так и спрашивает Клару – женаты ли они, раз живут долго вместе? Любви там в привычном понимании нет, но есть забота – с её стороны это выражается в просьбах помыть руки, в вопросах о том, что Гельвер ел, в подаче ужина. А с его стороны забота проявляется более запутанно и тяжеловесно. Дело в том, что он очарован наступающим в городе порядком и особенно своим новым знакомым – Гильбертом. Тот ему подарил не только сапоги, которые, как мы скоро понимаем, были сняты с убитого, но и флаг, которым можно делать вид, что кого-то закалываешь, а ещё можно им высоко размахивать, выкрикивая вместе со всеми яростный и лихой клич «Ублюдки! Ублюдки!». Гельвер с детства любил играть в солдатиков – все полки в его комнате заставлены ими, а тут такая возможность: в реальности стать бравым солдатом, – колоть штыком, маршировать, быть с толпой, с сильным большинством. Иногда Гельвер понимает, что то, что он делает, не совсем правильно, например, когда на его глазах убивают дочку знакомого лавочника, но он старается об этом не думать и, захлёбываясь от восторга, рассказывает приёмной матери о своих приключениях. Та в ответ реагирует сдержано и уклончиво, видимо, не зная, что и сказать, а на её лице застыла нервная усталая полуулыбка.
В какой-то момент толпа с криками проходит недалеко от их дома – и тут Гельвер понимает, что они тоже могут быть в опасности, и, если уж он как-никак обученный солдат, то Клара ничего не умеет. Он срочно заставляет ей учиться маршировать, принимать положение «лёжа», выполнять команду «ползти» и прочей муштре. Мать сопротивляется, говорит, что ей больно, она уже сильно хромает и вздрагивает от каждого приближения Гельвера. Перед нами разворачивается тошнотворная сцена насилия, за которой скрывается страх Гельвера потерять Клару. Хоть он и не очень умный, но довольно сильный, и этот контраст пугает. Кларе ничего не остаётся, как покориться его воле и выполнять все военные команды, но вскоре и она вспыхивает и кричит, унижает Гельвера, пугает его врачами и тем, что сдаст его в больницу и больше за ним не приедет.
Но вот они оба успокаиваются, и Клара вспоминает о своём «товарище муже» и брошенной больной дочери, и о том, как она буквально подобрала на улице Гельвера. Она уже сидит в каком-то оцепенении, которое прерывается короткой вспышкой бурной деятельности – она пытается выслать приёмного сына из города, но всё тщетно – страшная толпа уже почти у самых дверей.
В спектакле не названа страна, город, время действия, но по одежде героев и художественному контексту чётко прослеживается отсылка к «Хрустальной ночи» или «Ночи разбитых витрин» - еврейскому погрому времён нацистской Германии. Оформляет постановку польская музыка, например, композиции певицы Евы Демарчик и группы «Warsaw village band” – это отсылка к автору пьесы польского происхождения – Ингмару Вилквисту (настоящее имя Ярослав Свержич).
В финале, когда Клара уже дала горсть таблеток своему любимому (думаю, всё-таки любимому) Гельверу, и он замертво упал подле своих игрушечных солдатиков в углу комнаты, она неловко садится рядом с его телом и машинально гладит его по ноге. В этот момент задник сцены с оглушающим грохотом падает плашмя прямо на сцену, и зал Комиссаржевки видит бесчисленное количество закреплённых с обратной стороны стены пар обуви. Это уже отсылка к печально известному во всём мире мемориалу жертвам Холокоста – Туфли на набережной Дуная. Так же зрители видят огромные панорамные окна, выходящие на Итальянскую улицу – как намёк на то, что события могли произойти где угодно, даже в Петербурге.
Несмотря на попытки героев защитить друг друга, незримая и безжалостная толпа ворвалась в небольшой мирок этих двух людей и поглотила их.
Текст: Дарина Львова
Фото театра