26 мая в рамках XXIV Международного театрального Фестиваля ТЮЗа им. А.А. Брянцева состоялся показ спектакля "Обломов" – недавней премьеры ярославского Театра драмы им. Ф. Волкова.
Первое, на что сразу обращаешь внимание – это сценография. Режиссёр постановки Анджей Бубень и художник Оганес Айрапетян создали многослойный вдумчивый предметный мир, который, с одной стороны, хочется постоянно разглядывать и разгадывать, а с другой, хочется от него отвернуться и не видеть, – так как этот мир мрачен и зловещ. В первом акте это ещё не так заметно, но во втором тема загробного мира обозначается в полную силу.
Сначала перед зрителями проступает из темноты обломок обломовской квартиры – это именно обломок, кусок того, что раньше было жильем, местом для жизни. Теперь же это фрагмент дома, то, что осталось после взрыва или обвала – выбитые стёкла единственного уцелевшего двустворчатого окна, одинокий кирпичный угол комнаты, часть стены в трещинах – на неё идёт видеотрансляция природы и прочего (художник по видео Галина Шахова), остатки пола, с торчащими из него во все стороны балками и паркетными досками. Посередине этой картины разрушения – единственный цельный элемент обстановки – стол, он же библиотека, он же кровать. Словом, «домик» - домик в доме. Последнее уцелевшее место – центр существования молодого барина Ильи Ильича Обломова в исполнении Ильи Коврижных. Он несколько раз и воспроизводит жест «я в домике». Треугольная конструкция, сверху которой всё устлано различными переводами и книгами о путешествиях, а внутри неё мягкие подушки – спальня, где можно закрыться ото всех, впасть в продолжительный сон или просто лениво дремать. В обстановке уже считывается то, о чём написали постановщики в программке – «Эта работа – глубокое размышление о том, как жить, насколько возможно быть «целостным человеком» сегодня».
Первая же сцена показывает, что «целостным человеком» в настоящем мире быть ой как непросто. Мир врывается к Обломову, пытается выбить почву у него из-под ног – здоровье подводит – бам! Денег родная Обломовка приносит всё меньше и меньше – бум! Квартирная хозяйка просит быстрее съехать – трах! Чтобы сохранить, сберечь себя, Илья Ильич уходит в свой внутренний дом – он всегда с ним.
Стоящие в хаотичном порядке в глубине сцены скульптуры сначала наводят на размышления о том, что они символизируют то, как человек пытается из бесформенного куска камня выдолбить самого себя, того, кем ты хотел бы быть в своих мечтах – на некоторых из камней видны проступающие человеческие очертания. Но к финалу спектакля нет сомнений, что это кладбищенские скульптуры, которые просто со временем потеряли свою первоначальную форму.
Интересен выбор на роль Обломова Коврижного – он довольно строен, в нём явно есть жизненный потенциал, он совсем не похож на человека «смешного, с сонным взглядом, с дряблыми щеками», он может быть подвижным, стремительным. Тем контрастнее выглядит финал постановки.
Одним из предвестников скорого конца является первый гость Ильи Ильича – доктор (Алексей Кузьмин), он предсказывает барину быструю смерть от удара, если тот не изменит буквально всё в своей жизни. Неожиданно грациозно и по-кошачьи играет он в догонялки с Обломовым и крутит за ногу его по полу, внося ветерок жизни в плотно загерметизированную комнату барина. Следующими тревожными звоночками становятся Захары (Ирина Волкова (Сидорова) и Александра Чилин-Гири) – слугу Обломова играют сразу две актрисы – они медленно приближаются к своему барину, повторяя, как эхо, друг за другом свои бормотания. Они – предвестники нездешнего мира – грим землистого цвета, манера отстранённо говорить, – всё в облике намекает на их потустороннюю природу. Внешне непохожие – крупный и худой, невозмутимый и улыбающийся, закладывающий руки за спину и держащий ручки перед собой – они выступают как одно страшное существо, которое тащит Обломова прочь от жизни. «Что это за мученье? Хоть бы смерть скорее пришла!» – звучат эхом друг друга их слова уже в первой мизансцене.
Колоколом, набатом становится появившаяся во втором действии новая квартирная хозяйка, Агафья Матвеевна Пшеницына (Елена Шевчук). Глядя, как она с ложечки кормит Обломова до тошноты жареной кашей, как наливает ему стопку за стопкой водочку, как обматывает заштопанными чулками, опутывает его тягучей бытовухой, и, особенно, когда подаёт старый и ветхий, много раз чиненный домашний халат, который был им почти позабыт, и когда она, как змея, влезает в него вместе с ним, становится ясно, – Обломову не измениться и его судьба предрешена. Движения становятся всё более медленными, ленивыми, ходит он, сильно припадая на ногу, взгляд стал не то, что сонный, а уже будто бы мёртвый. Такая жизнь ему не нужна, он за неё не цепляется, что и транслирует зашедшему его проведать Штольцу (Юрий Круглов).
Сюжетная линия с Ильинской (Анна Ткачёва) стоит особняком, она как будто только несколько раз пересекает дорогу от жизни к смерти Обломова, даже пытается (почти успешно в один момент) увести его с неё. Сцена-вспышка, встреча-свет – вот про что их знакомство. Белое пышное платье, почти как у невесты, ария «Costa diva», не похожие ни на что разговоры, смелые вопросы и – как следствие – скорое признание Ильи Ильича в своих чувствах. Он тогда ещё мог действовать смело и напористо, не чувствуя себя скованно и держа себя с достоинством, несмотря на короткие, не по моде брюки и торчащие из-под них разноцветные носки, но, как мы скоро понимаем, это был последний раз, когда он так метался, когда он так жил. Как перед кончиной человек может вдруг вести себя почти как здоровый, так и Обломов испытал кульминацию своих чувств – дальше они уже катились к угасанию.
Вторая их встреча была уже интонационно другой – уже не в высшем свете, не в обществе, а на новой квартире Ильи Ильича на Выборгской стороне, куда «зимой волки забегают». Квартира не напоминает обломок разрушенного жилья, она похожа уже на погост – всё в цветах – красных гвоздиках – известном символе траура и печали, уже чётко видны памятники на заднем плане сцены. Пение искусственных птичек не меняет ощущение ужаса от вырезанных из картона детей квартирной хозяйки, которых можно переставить в нужный угол комнаты. Не спасают они и от тихого хлопотливого перемещения Пшеницыной туда-сюда, от Захаров, похожих на мрачные тени. В такой обстановке происходит последняя встреча Ольги Сергеевны с Обломовым. Она опять в белом, одета современно – по остальным персонажам весь спектакль было неясно, что за век на дворе – элементы прошлого и настоящего смешаны. Как и в первый раз, она широким прыжком запрыгивает на него, но, если раньше он её ловил, она обхватывала ногами его спину, и они кружились, то теперь она может прильнуть только к его спине, когда он, отвернувшись, сидит скрученный на стуле. «Илья, будешь ли ты счастлив?» - робко произносит она, последний раз дотрагивается до него, понимая, что ответа ей не будет. Схожая по печали последняя встреча происходит у Обломова и со Штольцем, сообщающим о свадьбе с Ольгой, и с доктором, который понимает, что это конец для его друга и в знак этого вешает обломовский пёстрый халатик на стенной гвоздь. Вот Илья Ильич, уже глубоко больной во всех смыслах, сидит и ещё что-то говорит, а Захары взяли в руки гвоздики и выжидают, когда можно будет их положить на могилу своего барина. Рассуждения о том, как сложно нынче найти работу, от Захаров и истеричная беготня с рыданиями от Агафьи Матвеевны становятся последними звуками финальной сцены. Обломов сидит на стуле, повернувшись спиной к залу, – его мучения окончены, редкая болезнь «тотус» сожрала его. “«Тотус» по-латыни значит «целый», — «Что же, половинки и четвертинки будут жить, даже осьмушки и шестнадцатые будут жить, а я нет?» — «Да»”.
Текст: Дарина Львова
Фото театра