Коляда-театр – популярный частный драматический театр Екатеринбурга, существующий под руководством Николая Владимировича Коляды уже двадцать один год. В театре большая труппа, много прекрасных опытных актёров. Но в этот раз мы решили встретиться с представителями молодого поколения артистов, которые не так давно трудятся в этом прославленном месте, и поговорить с ними о спектаклях, зрителях, и, конечно, самом директоре и художественном руководителе театра.
ОКОЛО: Почему Коляда?
Никита Бондаренко: Изначально так сложились обстоятельства, что меня сюда взяли после института. А потом я понял, что только Коляда, что пока никуда не хочется. Я четвёртый год здесь и ещё много-много-много чего тут можно взять, как-то вырасти. Поэтому пока Коляда.
Кристина Горбунова: После института все судорожно стали искать куда бы податься, в какие театры. А мы с Женей Корнильевым поехали в Курган пробоваться в театр, потому что нас пригласили. Нас, соответственно, не взяли (смеётся – примечание «Около»). И мы ехали в ПАЗике душном, и Николай Владимирович в это время выложил у себя на стену в Контакте – вот, возьму ещё двоих артистов. Мы такие - давай напишем. Коляду мы знали по институту, ходили на его спектакли. Но почему-то мы не планировали именно в «Коляда-театр», потому что мы знали, что труппа всегда заполнена, и что вдруг не получится. И поехали туда куда проще, то есть в Курган. Мы написали Николаю Владимировичу, и он ответил, чтобы мы бежали из Кургана и что ждёт нас завтра у себя в театре. Вот так и получилось. И, наверное, в институте я не думала, что Коляда-театр, а теперь, когда уже попала сюда, то надеюсь, что вцепилась корнями.
Евгений Корнильев: Да это, вообще, случайность (смеётся – примечание «Около»). Но случайности не случайны. Единственное место, куда нас позвали после института, был Курган. Мы приехали, нас отшили. А Никита Рыбкин он же раньше всех сюда пришёл, мы ещё учились на четвёртом курсе, а он уже репетировал в «Анне Карениной» Вронского. И он приходил такой счастливый, довольный. Я спрашиваю у него – ну, что, там класс? А он в ответ – да, всё клёво там, мы репетируем, на перекур уходим, потом пироженки всякие едим, всё на позитиве. Я больше всего боялся, что вот придёшь в театр, а там артисты будут смотреть свысока… Какие-то порядки и правила здесь тоже есть, но это всё очень просто, по-человечески. И, возвращаясь к Кургану, мы поехали в Екатеринбург, написали Николаю Владимировичу, что мы хотели бы у вас прослушаться. Мы пришли к нему, мы думали, что, возможно, придётся так же читать басню, прозу, стихи, петь песню и плясать… Но нет, он просто поговорил, потому что он очень полагается на интуицию, и он так сразу видит – его могу взять, а её – нет, и так далее. Мы сюда пришли и я сразу понял, что тут пахнет домом. Вот поэтому и Коляда. А потом, когда уже начали ходить на спектакли, смотреть, возникало ощущение, что ты сначала что-то не понимаешь, потом начинаешь чувствовать, чувствовать язык… Именно чувствовать, а не понимать. Например, на «Клаустрофобии» у меня случается момент, когда я начинаю рыдать в одном и том же месте, как по щелчку. Сейчас я уже и не знаю, как это объяснить, это уже просто образ жизни.
Владислав Мелихов: Каверзный такой вопрос (смеётся – примечание «Около»). Я могу рассказать историю, как я попал в театр, а потом я объясню, наверное, почему Коляда. Я попал сюда совершенно случайно, я отучился в Алтайском институте культуры, получил диплом, держу его в руках и думаю, а что дальше-то делать, куда меня возьмут-то? Ты когда выпускаешься из института, то тебя же никто совсем не ждёт. Да, можно поехать в Москву, но таких же как ты очень много, и их тоже никуда не берут, они, бедные, по каким-то проектам шастают. А в Екатеринбург я приезжал к друзьям и приходил сюда в театр, но Николая Владимировича ни разу не видел, его здесь почему-то не было. И однажды я приехал опять в Екатеринбург, и одна девочка мне пишет, смотри, Николай Коляда опубликовал у себя в соцсетях, что нужны актёры, – попробуй, напиши ему. Я и написал, он ответил: «Приходи завтра в 11 утра в театр». Я пришёл, а тут новогодние колядки шли, все бегают, прыгают. С театром я уже был знаком, я уже это всё видел, со спектаклями знаком, было интересно. Я знал, что есть Николай Владимирович, что есть такой театр – известный очень. Конечно, мне хотелось сюда попасть. Мне было очень волнительно, Коляда сидел, спрашивал кто я, откуда, почему здесь. Кстати, он историю о том, как я попал в театр, рассказывает по-другому немного. Он утверждал, что у меня руки дрожали, и он спросил, – что, боишься меня? – и по его версии я ответил, – да, я вас боюсь (смеётся – примечание «Около»). Но я помню, что на самом деле ответил, что я просто переживаю и волнуюсь. Николай Владимирович сообщил, что я ему понравился и он может меня возьмёт в труппу, а через какое-то время мне позвонил и пригласил. Мне очень повезло, что я здесь. Когда я попал в Коляда-театр, Тамара Васильевна (Зимина Тамара Васильевна, актриса – примечание «Около») называла меня «поцелованный Богом», так как все хотят в этот театр попасть, со всей страны, а ты каким-то боком легко попал сюда. Я не знаю, что увидел во мне Николай Владимирович, но для меня это было какое-то потрясение. Когда он мне позвонил, я не верил просто. Но это было так круто! Вот так я попал в театр, я был очень рад, я никогда не представлял себе, что буду здесь работать, и не верил в это недели две, наверное. Так что, отвечая на вопрос, почему Коляда, – потому что, когда я сюда попал, я просто увидел, что он не просто художественный руководитель, а, в первую очередь, человек, хорошо относящийся к своим артистам, он всем помогает, он очень всех любит, он добрый. Я не знаю, как его на всех нас хватает. Я себя уже не представляю в каком-то другом театре и без него.
Никита Рыбкин: Потому что живой театр, люди хорошие.
Богдан Смоляницкий: Потому что душа. Потому что русский театр. Потому что любовь.
ОКОЛО: Опишите Коляда-театр в трёх словах.
Никита Бондаренко: Космический. Самобытный. Родной.
Кристина Горбунова: Семья. Волшебство. Баловство какое-то.
Евгений Корнильев: Ярко. Громко. С любовью.
Владислав Мелихов: В первую очередь, это правда. Потому что Николай Владимирович не допускает того, чтобы артисты как-то фальшивили. Второе слово – это семья. Я думаю, что наш театр очень семейный, все друг друга любят, все друг с другом постоянно на связи, постоянно все вместе. Мы здесь живём, работаем. Третье слово – простота. Какой художественный руководитель, такой и театр.
Никита Рыбкин: Первое – тяжело, это сто процентов. Непредсказуемость. И, не знаю, может, энергетика.
Богдан Смоляницкий: Большое. Русский. Настоящий.
ОКОЛО: Есть у вас какие-то театральные ритуалы?
Никита Бондаренко: Да, я стараюсь всегда приходить на спектакль готовиться минут за пятьдесят, чтобы успокоиться. Потому что дома как-то не приготовишься, а в театре за час настроишься. Хотя иногда, конечно, бывает, бежишь. Это такой главный ритуал, не знаю почему он у меня так сложилось с института. Мне хочется придти пораньше, пораньше успокоиться, отослать этот мир «туда» и погрузиться в «этот» мир.
Кристина Горбунова: Я недавно ввелась в спектакль «Нежность», это не массовый спектакль. И первый раз я провела ритуал вместе с актёрами, то есть вот эти «ручки». А так, наверное, нет. Не знаю, считается ли ритуалом перед репетициями какие-то обсуждения, мы всегда разговариваем о том, что у кого произошло, а потом только начинается репетиция.
Евгений Корнильев: Это скорее в институте было такое. Мы учились у Андрея Ивановича Русинова, очень строгий педагог. Если бы не он, то нынешнего ничего просто бы не было. У нас начиналась настройка: мы вставали все в круг, и один человек становился в центр, и мы кидали палочку в тишине друг другу, настраивали механизм. В институте разные упражнения были – мы в наушниках слушали грустную музыку, погружались в предлагаемые обстоятельства. Сейчас этого просто, наверное, не надо, потому что здесь работают все профессионалы и все включаются по щелчку. Но это, наверное, правильно. Как Коляда говорит – переступил порог, вышел, всё по делу. Прямо ритуалов нет, но у меня есть, у меня такое, как бы это смешно ни звучало, я прошу у всех прощения... Я хочу каплю правды что ли, хотя бы каплю. А так с бубном не сижу. Под подушку раньше текст клал, чтобы он запоминался. Но, в принципе, сначала я один раз забыл положить, а сейчас уже без текста под подушкой запоминаю всё неплохо.
Владислав Мелихов: Мне нужно обязательно повторить текст за ночь до спектакля, а потом перед самым началом, иначе, мне кажется, всё пойдёт к чертям и неправильно (смеётся – примечание «Около»). Вот мой личный ритуал, хотя, наверное, так все должны делать. Но есть у нас один ритуальчик в театре – единственный, по-моему, – перед спектаклем «Нежность» мы все встаём в круг, держимся за ручки и – «хоп» – выдыхаем.
Никита Рыбкин: Таковых нет, наверное… Ну, как у всех – уронишь текст, то сядь на него попой, чтоб не забыть слова, чтоб спектакль успешно прошёл. Повторять текст обязательно за два часа до спектакля. Или за день.
Богдан Смоляницкий: Повторять текст – это самое главное. Текст-текст-текст. Каких-то особых ритуалов нет, но обязательно нужно настроиться, подумать о чём ты сейчас будешь говорить и что у тебя за роль, что ты должен делать и как. Какие-то обычные моменты, которые делают все артисты. Это больше настрой на рабочий процесс.
ОКОЛО: Что для вас идеальный спектакль?
Никита Бондаренко: Ох, как! Для меня это когда ты сам получил кайф, настоящий кайф после спектакля от того, что ты сделал на сцене.
Кристина Горбунова: Мне кажется, это когда команда. Когда ты понимаешь, что если ты забыл текст или какое-то действие, мизансцену, ты знаешь, что твой партнер по сцене тебя в любой момент вытащит, поддержит, как-то подскажет, направит в нужное русло. Когда ты уверен, а не когда ты выходишь на сцену и думаешь – блин, куда бы податься, я не помню вот тут, я не помню вот тут. А ты выходишь и понимаешь, что да, ты не уверен в этой сцене, но ты знаешь, что тебя вытащат. Да, наверное, так. Идеальный спектакль это когда «петелька-крючочек» - у нас была в институте такая метафора. Вот здесь это «петелька-крючочек». Когда ты выходишь, смотришь в глаза партнёру и видишь, что всё будет хорошо, спектакль пройдёт как по маслу.
Евгений Корнильев: Наверное, когда все слышат, видят… Но это происходит всегда так неожиданно. Бывает так, что ты думаешь, что вот у меня сейчас вот что-то болит на душе и спектакль тоже про это, и сегодня я буду про это играть для кого-то. А выходит, вообще, фуфло полное. А иногда бывает из ниоткуда. Не выспишься, вот никаких предпосылок к идеальному чему-то нет, а оно, бац, и происходит. И все всё слышат, и все работают друг в друга. Я не понимаю, это какая-то...масса что ли. Когда все вдруг понимают, случается сговор без сговора.
Владислав Мелихов: Такие спектакли бывают очень редко. В любом случае, наверное, что-то пойдёт не так. Идеальный спектакль – это, когда ты чувствуешь, что тебе очень хорошо, комфортно. Ты видишь, что с тобой работает партнёр, что всё идёт как нужно. А потом ты выходишь и у тебя такое ощущение, что тебя «отпускает». И ещё по реакции зрителей видно, когда прошёл хороший спектакль. Но чаще всего ты выходишь после спектакля и прокручиваешь в голове, что было не так, найдёшь какую-то мелочь, которую в следующий раз надо будет попробовать лучше, по-другому.
Никита Рыбкин: Тут много факторов играют роль…Прям идеальный-идеальный он редко бывает, это должен произойти такой синтез всего и всех, чтобы в один момент всё сложилось, да ещё и идеально. Для этого, во-первых, нужно выспаться хорошенько (смеётся – примечание «Около»), и надо на полной самоотдаче, на полной энергетике просто выйти и сделать то, что ты любишь делать. Самое главное – это любить своё дело, конечно же, тогда идеальный спектакль будет во всех смыслах. У меня есть такие спектакли, например, в «Калигуле» у меня премьера была, он мне настолько понравился… Есть же актёры чувствительные, есть разумные. Вот я больше чувствительный, то есть, я настолько сильно на нём отдаюсь, что после спектакля я ещё дня два хожу такой, не то чтобы унылый, а потерянный. Господи, столько всего отдал, столько всего выжал из себя, – ради чего, думаешь потом… А потом вспоминаешь, что ради аплодисментов, ради потом добрых слов каких-то в твой адрес, наверное, так вот… Тогда идеальный спектакль, когда ты начинаешь любить своё дело, тогда он и будет идеальным. Главное отдаваться на сцене полностью.
Богдан Смоляницкий: Мне кажется, идеального спектакля не существует, потому что это же живое творчество, тут всё по-разному, каждый раз выходит что-то новое. Идеал - он такой недостижимый, это миссия, и к ней надо стремиться. Идеал – это подлинное существование, правда жизни на сцене, когда ты говоришь, и ты действительно всей душой, всем нутром направлен туда куда-то, в глубину, проживаешь персонажа. Идеальный спектакль – это глубина.
ОКОЛО: А что для вас идеальный зритель?
Никита Бондаренко: Не знаю, не думал никогда над этим. Наверное, тот, кто чувствует твой вайб. Он чувствует и это видно по глазам. У нас есть возможность смотреть в глаза первым рядам и иногда чувствуется, когда человек сидит и ничего – не смеётся, никак не реагирует, но в глазах всё выражено – он тебя понимает. Когда он тебя понимает – это идеальный зритель.
Кристина Горбунова: Тот, кто не проходит в театр там поболтать с соседом, посидеть в телефоне, а тот, кто приходит всё-таки понять, вслушаться, что-то вынести из этого спектакля. Тот зритель, который приходя, особенно в Коляда-театр, и смотря первый спектакль и, если ему что-то не понравилось, он не уходит сразу с плохими отзывами, а идёт на второй и понимает про что этот театр, про что этот спектакль, про что этот режиссёр. Который остаётся с тобой на протяжении долгого времени.
Евгений Корнильев: Идеальный зритель? Ну, он есть, и Слава Богу. Наверное, тот, который слушает. Когда ты слышишь, что кто-то смеётся, как-то реагирует, слушает внимательно, это всегда приятно, как и в жизни. Идеальный зритель – это тот, который просто есть (смеётся – примечание «Около). А он у нас, Слава Богу, есть всегда. Те, кто ходит, уже идеальны.
Владислав Мелихов: Да все зрители идеальны. Все зрители хороши. Просто в разных городах разная публика.
Никита Рыбкин: Который не шумит. Который уважает актёра и выключает телефон перед спектаклем.
Богдан Смоляницкий: Зритель думающий, зритель-партнёр. Когда с ним какая-то связь и самое главное – единое дыхание, оно особенно чувствуется на поклоне, когда ты дышишь в унисон с залом, зал реагирует и понимает тебя. Например, в спектакле «Сценарий безалкогольной свадьбы», где я играю Петра, у меня есть танец такой интересный, казахский. И на поклонах я вижу, как зрители немного танцуют, поигрывают так же плечами, как мой Пётр, и мы с ними в общем потоке, порыве. Единение такое с залом.
ОКОЛО: Как бы выглядел твой мир без театра?
Никита Бондаренко: Однообразно и скучно. Глупо, наверное, очень глупо. И объективно.
Кристина Горбунова: Скучно. Я бы, наверное, сидела в офисе… Не знаю, я даже представить себе не могу. Меня всегда спрашивают – «Кристина, если бы не театр, то что?». А я не знаю. У всех были какие-то варианты. Ты куда? – я в театральный поступать. Где работать будешь? – в театре. А если не поступишь, то куда? – буду пробовать на второй год, на третий. Плана «Б» не было.
Евгений Корнильев: Никак. Для меня театр, как сказал Николай Владимирович, страна Лимония, где вечно пляшут и поют. Такой вот эскапизм, побег от реальности. Это очень здорово. У всех же по-разному это бывает – кто-то садится за компьютер, кто-то на природу выбирается, кто-то в книжках. У нас театр. Побег от всех этих проблем. Пусть там даже происходит что-то плохое, но это же всё понарошку. Без театра мой мир бы был очень серым и невзрачным.
Владислав Мелихов: Если честно, то я не знаю. Потому что я, наверное, с пятого класса попал в школьный театр, и однажды учительница по математике сказала, что мне надо быть актёром. А я не помню, кем я хотел быть до этого момента, но с тех пор я вбил себе в голову, что нужно идти в артисты. Я не умею больше ничего в этой жизни. Может быть, дворником или официантом был бы.
Никита Рыбкин: Не знаю, работал бы на заводе, наверное. В своём маленьком городе Аша. Я, конечно, против города своего ничего не имею, я его обожаю. Или, может, жизнь со спортом бы связал. Больше не представляю себя нигде.
Богдан Смоляницкий: Я себе не представляю жизнь без театра, потому что я искренне люблю то, чем я занимаюсь, и я считаю, что это моё ремесло. Я не вижу себя вне театра. После школы я ещё думал, что стану учителем истории или литературы, но во мне нашли какие-то способности и предложили их развивать – я занимался в театральной студии, затем поступил в театральный, и вот я артист. Она может быть – жизнь без театра, но это будет уже какая-то другая жизнь, не моя.
ОКОЛО: Успех - это везение или работа над собой?
Никита Бондаренко: Пятьдесят на пятьдесят. Вот не знаю, что больше. Успех - это работа и везение.
Кристина Горбунова: Это совокупность. Сто процентов это работа над собой. Но от успеха тоже многое зависит. Успех оказаться в нужном месте и в нужное время. Вот успех это то, что мы увидели ту запись Николая Владимировича. Но работа над собой – этого больше. Если ты думаешь, что ты пришёл в театр, тебя взяли, можно успокоиться и расслабиться, то тогда ничего у тебя не будет, не будет ролей и спектаклей.
Евгений Корнильев: Я думаю, что и то и другое. Но на одном везении никуда ты не уедешь… Лично у меня так было, что, если меня не пнут под одно место… Мне раньше очень нужен был толчок, например, в институте. А сейчас я понимаю, что я же не могу выйти и сделать что-то плохо. И мне уже хочется посидеть, подумать, поработать, углубиться. Не всегда, конечно, так происходит в нужном объёме… А везение - это то, что я попал сюда по счастливому случаю. А то, что происходит сейчас, это работа, только работа. Просто достаточно посмотреть на всех артистов старшего поколения – Василина Маковцева, Олег Ягодин, Антон Макушин, Костя Итунин – вот вроде бы взрослые артисты, можно всё, можно успокоиться. Но нет, они постоянно приносят что-то новое, и ты видишь, что они также могут быть в чём-то неуверенны. Но они на следующий день приносят, пробуют, закрепляют и работают.
Владислав Мелихов: Это работа. Большая трудная работа, очень тяжёлая. Если везение, то это у того человека, у которого талантище с самого рождения… Но это всё равно кропотливая работа, когда надо смотреть на более взрослых артистов, слушать, что тебе говорит режиссёр.
Никита Рыбкин: Работа. Работа, да.
Богдан Смоляницкий: И то и другое. Везение бывает в том, что к тебе попадает материал, который ложится на твою органику, на твою психофизику. Но это только часть успеха. А всё остальное – это работа над собой. Конечно, нужно прикладывать волевые усилия, иначе ничего не получится. Я не имею в виду, что не нужно слёзы из себя выжимать как-то, напрягаться, нет. Просто нужно работать, тогда будет успех. Или не успех, но хотя бы, чтобы это выглядело неплохо.
Текст: Дарина Львова
Фото: Наталья Тютрюмова
