Игорь Новиков — один из самых заметных художников современности. Его произведения представлены в Третьяковской галерее, Русском музее, Бернском художественном музее, в Музее Людвига в Будапеште и других государственных и частных собраниях по всему миру. 16 сентября состоялось открытие выставки Игоря Новикова «Наши» в музее современного искусства «Эрарта». Мы побеседовали с самим художником и куратором выставки Владимиром Назанским. Выставка открыта до 15 января.
«Заслуженный художник Игорь Новиков известен и в России, и за рубежом. Его фирменным стилем является внедрение красных и белых, реже — черных и желтых человечков-пиктограмм в пространство узнаваемых картин природы или городской среды. Унифицированные человечки распространяются не только географически, «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей», но и во времени, путешествуя по классическим сюжетам Репина, Верещагина, Левитана, Рериха, Тулуз-Лотрека и далее вглубь веков, доходя до средневековой европейской гравюры. Фрагменты некоторых известных произведений своих предшественников Новиков воспроизводит почти буквально. Присутствие других признанных мастеров, как, например, Малевича или Шагала, угадывается лишь в общем стиле отдельных работ автора. Эти заимствования не хочется называть компиляцией, потому что Игорь Новиков создает новые смыслы и новую стилистику, используя материал предшественников исключительно в качестве сырья».
ОКОЛО: Игорь Алексеевич, это ваша первая крупная выставка в Петербурге?
И.Н.: Фактически, да. Была совместная выставка «Жизнь как метафора» с моим отцом Алексеем Новиковым и бывшей женой Татьяной Назаренко в МИСПе в 2019 году. Еще были выставки в Русском музее и музее Нонконформистского искусства. Но персональная крупная выставка – первая!
ОКОЛО: Расскажите, пожалуйста о работах, представленных на выставке.
И.Н.: Здесь собраны работы разных периодов. Взяли работы и ранние, и поздние. По-новому представлена инсталляция «Русский лес», эти ползущие красные человечки. Лестницы мои, ведущие из ниоткуда в никуда. Бегущие люди: от чего – сами не знают! Очень интересное получилось соприкосновение с Маяковским: у меня работы кричащие, спорящие, бурлящие, мало кому нравящиеся, вызывающие спор, но это я! Я такой единственный, который придумал эти пиктограммы, еще в 80-ые годы. Многие говорят, что они сошли с дорожных знаков, но, когда я их рисовал, таких дорожных знаков не было. Я их придумал, и знает меня весь мир: были выставки в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Швейцарии, где я непосредственно живу. Я узнаваемый, я имею свое лицо. И я рад, что именно так я открываю мир. В то же время я анализирую, бравирую этими фигурами. Это мой знак, это мой шифр! Эти человечки – оцифрованный знак человеческих судеб. Сейчас мы к этому пришли: человек — это знак. Иногда я играю с классиками, усиливаю их этими вопросами, провокациями, которые устраиваю на картинах. И, конечно, суть моего творчества – показать время, в котором я живу. Этим я занимаюсь, и для меня это самое главное!
ОКОЛО: Ваше восприятие этого времени как-то менялось?
И.Н.: Менялось, конечно! Я благодарен своему отцу, Алексею Новикову, который мне очень много дал. Он открыл для меня и Малевича, и Шагала. Я шагнул в мир современного искусства еще в 70-ые годы. Я знал цвет, я знал, что есть другое видение, а не советское, не изображение колхозницы и косаря на фоне красивого облачного неба. Благодаря бабушке своей я познал мистику, духовный мир природы. Она мне многие вещи передала. И многие сюжеты приходят ко мне в видениях. Скажем, работы 2005-2006 года – эти события только сейчас происходят.
Я сам удивляюсь: допустим, взять «Апофеоз войны» Верещагина. Работа написана в 2007 году – «Рожайте девушки детей», а сейчас вы сами знаете, что происходит в мире. И масса других работ сейчас появляется в других снах. Может быть, я художник пророк. Я могу это смело сказать. Уже очень много примеров того, как я инстинктивно предугадывал то, что будет. И мне уже самому становится интересно. Многие говорят: «Хватит быть пессимистом! Делай что-то веселое!» Я не могу это делать на заказ. Я делаю то, что мне приходит в видениях. Целая серия «Апокалипсис» у меня есть. Я и классику взял, и сам придумывал сюжеты апокалиптические, вообще в кому впадал, когда их писал. Сейчас, конечно, больше работаю в России, благодаря событиям, которые в мире происходят. Сейчас протест против русского искусства во многих странах, а я все-таки русский художник. Я не хочу не выставляться и тоже протестовать. Наоборот, я хочу дальше жить как художник, выставляюсь здесь в разных музеях.
ОКОЛО: То есть хочется быть в контексте, в диалоге со зрителем?
И.Н.: Да! Не хочется уходить в тупик озлобленности. Я хочу работать, писать, показывать людям, что есть такой пласт культуры. Обогащать людей в нашей стране, чтоб они не думали, что есть только Куинджи и Левитан! Они хорошие художники, молодцы, но есть и другие художники. Нужно воспитывать людей, чтобы они развивались. Хотя прошло уже и 100 лет, с тех пор как появился Малевич, Кандинский, Шагал, обидно до слез, что у нас нет до сих пор музеев, посвященных этим художникам.
ОКОЛО: Вы помните, как начал формироваться ваш стиль?
И.Н.: Это пришло в 84-ом году после института. Мой папа тоже был нонконформистом, не особо обласканным властью. Власть хотела видеть веселых людей, понятных, строителей коммунизма, а мой папа их слегка уродовал, деформировал, изменял цвет неба и земли, а это уже было опасно. Сейчас, конечно, смешно говорить об этом, а тогда это было очень опасно! Надо было видеть мир через призму Пластова, Сурикова, Репина. А если ты слегка уходил от этого в цвете или форме трактовки, ты был уже не человек, ты был запрещён, ты издевался – тебе пришивали все эти ярлыки. И, конечно, под влиянием отца я тоже стал искать себя. Я выделялся, в композиции всегда что-то придумывал, смотрел Тарковского. И это всегда вызывало у меня боль: что творится на этой земле? Я стал думать, искать, аккумулировать и пришел к тому, что человек – это знак. И в этой абсолютно реалистической среде я стал играть этим знаком и усиливать драматичность жизни, среды, где это происходило. Так и появилась эта пиктограмма. Сначала она была мужская, потом появились женщины, животные, предметы разные. Это очень интересно, когда видишь, как соприкасаются грани реалистического и нереалистического мира, эти фантомы… Я считаю, что это создает драматизм мощный. России присущ драматизм.
ОКОЛО: Уточним для нашего читателя, что оформление выставки – это фрагменты ваших инсталляций разных лет, а не некий декор, созданный дизайнерами Эрарты по мотивам ваших работ. Вы хотели рассказать коллегам про «Русский лес». Давайте поговорим о нем.
И.Н.: «Русский лес» это мой старый сюжет. Здесь он не особо виден, а вот на выставке в Московском музее современного искусства я разрисовал огромный зал: черный лес, такие стволы черные, и эти люди из леса выползали. Там поставили огромный телевизор еще, где крутили фрагменты кинохроники от царя до наших времен – вечный эксперимент над Россией! Люди куда-то ползут, они подавлены многие, и нация сама не может понять, что же происходит. И какой дальше будет эксперимент над ними: над этой природой, над этими людьми. Здесь, к сожалению, мощности не хватает. Если бы дали мне огромный зал, я бы сделал гораздо интересней. Эти черные стволы могут висеть, стоять... И эти люди - ползут. Это было очень театрально и очень интересно!
ОКОЛО: Стоящие за «Русским лесом» черные фигуры это уже другая инсталляция, правильно?
И.Н.: Это просто бегущие люди. Их так сомкнули, можно сказать переборщили, но здесь маленькое пространство… И лестницы… У меня, помню, выставка была, где только одни лестницы были.
ОКОЛО: Вы уже упомянули, что эти лестницы ведут из ниоткуда в никуда.
И.Н.: Это было замечательно: мы вошли в зал, а там одни лестницы были под разным наклоном. Мы еще играли с тенями, подсвечивали их. Играла музыка буддистская. Это было вообще шикарно! Или вон там Христос, который сидит и смотрит, а вокруг люди Газпрома, Сибирь, реки, которые отравлены. Это страшно, что нам дали такую часть природы, и мы так поверхностно к ней относимся, только добываем деньги. А вон там я взял березовую рощу, где человек глумится над животными. Во многих картинах у меня эта тема: человек и природа, человек и животные. Жалко же, что планета Земля исчезнет. Она исчезает, и может будущие люди будут видеть только на картинах, какая у нас была планета, что было здесь. Не смогут насладиться этой исчезающей красотой, которую мы еще видим.
ОКОЛО: То есть по сути здесь одна цельная инсталляция – «Русский лес», а остальное фрагменты инсталляций разных лет.
И.Н.: Да, фрагменты. Они хотели меня шире показать, но площадка не позволяет это. Для такого масштаба, наверное, должен был весь этаж быть, чтобы каждую инсталляцию показывать в отдельном зале. Это было бы вообще великолепно!
ОКОЛО: Добавить в оформление фрагменты стихотворений – это идея куратора, правильно?
И.Н.: Да, это уже Владимир расскажет. Они взяли Маяковского. Вон там у Крамского, где Христос, вообще шикарно: фрагмент стихотворения очень совпадает с моими темами! Где-то совпадает, где-то задает тон бурлящей революции. Можно было сделать еще интересней: поиграть с размером, где-то разместить на полу. Но и так очень хорошо! И покачивающиеся подвешенные в воздухе деревья «Русского леса» это они придумали.
ОКОЛО: Владимир Олегович, расскажите, пожалуйста, как подбирались работы. Как возникла идея взять цитаты из Маяковского для оформления экспозиции?
В.Н.: Название выставки отсылает к книге рассказов Довлатова «Наши», о которой Бродский писал «негромкая мелодия здравого смысла». Игорь Новиков художник плодовитый. Сотни работ в Швейцарии, где он прожил 30 лет, сотни в Москве, куда он вернулся два с половиной года назад. Экспозиция сформирована не по концептуальному, а по визуальному принципу. В принципе, подбор работ мог быть и другим – художник «устойчивый» с характерными признаками стиля. В этот визуальный ряд вошли работы конца 80-ых, работы 90-ых, работы этого тысячелетия, даже работы последних лет. Задача представить ретроспективу не стояло, но хотелось дать цельный образ художника в его характерном проявлении. Несмотря на академическое суриковское образование, Новиков начинал как представитель нонконформизма. В конце 80-ых он был одним из организаторов арт-сквота «Фурманный переулок».
«Фурманный переулок — это словосочетание стало адресом «неофициального» русского искусства конца восьмидесятых — эпитет «неофициальное» я выбрал осознанно и после долгих колебаний, как единственно возможное определение для разношерстной компании художников, обитавших на Фурманном. Эпоха расцвета Фурманного совпала с «русским бумом»: в воздухе пахло шальными деньгами, заграничным путешествиями и головокружительными карьерами, это было время непрерывного праздника, когда картины выхватывали из-под кисти, не дожидаясь, пока высохнет краска. «Невыносимая легкость бытия» — это могло быть сказано и про «фурманные времена» — Макс Фрай.
ОКОЛО: Игорь Алексеевич говорил о сильном влиянии отца.
В.Н.: Это естественно, сын многое заимствует от отца. Но все-таки на своем творческом пути он столкнулся с этой сложной московской творческой реальностью. В нем был и задор. Место оказалось заметным. Сначала их заметили поляки, потом швейцарцы. С тех пор его стиль стал оттачиваться, развиваться. Характерным для него является использование плоскостных антропоморфных фигур, словно происходящих от дорожных знаков. Словно они оттуда сбежали, захватив, что плохо лежало. По мысли автора, и многие зрители считывают это так же, это знак отштампованного массовой культурой эрзац-человека, который пляшет на руинах культуры. В целом ряде работ Новикова мы видим цитирование пейзажей известных российских художников: Куинджи, Левитана, Репина, Рериха, в пространство которых вторгаются со своей обезличенной жизнью и суетой вот эти фигурки-пиктограммы. Со стороны музея «Эрарат» возникла идея соединить это со стихами Маяковского. И их взаимодействие дало дополнительный эффект напряжения смыслов, их сталкивания, усиления. Иногда тексты выступают как интерпретация, иногда как контрапункт.
Выставка состоит не только из работ, написанных на холсте, но и из пространственных композиций. Это и фигурки-пиктограммы как объекты, это и красные и черные лесенки, вызывающие разные ассоциации, от Иоанна Лествичника и далее. Одна из выставок Новикова называлась «Exit». Возможно, эти лестницы, ведущие вверх, представляются ему неким выходом, из того когнитивного диссонанса, который представляет из себя текущая жизнь, исторический процесс. В своей рефлексии Новиков связан в большей степени с российской культурой и историей. Он проводник образов в большей степени, чем педант-концептуалист. Он спонтанный художник, имеющий устойчивые черты стиля. Это наш первый опыт сотрудничества с этим художником, который из-за длительного отсутствия на родине недостаточно оценен, но быстро наверстывает. Несмотря на то, что года три назад он отмечался в Петербурге, выставка в "Эрарте" может стать настоящим открытием для зрителей.
Игорь Новиков — российско-швейцарский художник, действительный член Российской академии художеств. Окончил Московский государственный академический художественный институт им. В.И. Сурикова. В конце 80-х годов примкнул к движению позднего нонконформизма и стал одним из основателей знаменитого московского арт-сквота в Фурманном переулке. Работы автора экспонируются в Европе и в России, успешно продаются на аукционах Sotheby's и Phillips. Игорь Новиков занимает 28-ю строку рейтинга «50 самых дорогих ныне живущих российских художников» газеты The Art Newspaper Russia. В 2017 году был награжден золотой медалью Российской академии художеств, а в 2019-м — серебряной. Произведения Новикова представлены в Третьяковской галерее, Русском музее, Бернском художественном музее, в Музее Людвига в Будапеште и других государственных и частных собраниях по всему миру.
Фото и интервью: Александр Шек
