27 марта в Санкт-Петербургском Городском театре реплики героев Достоевского зазвучали по-новому в современном ритме. Всего пять актеров озвучили и пластично визуализировали текст «Бесов». Режиссер Федор Климов перенес персонажей произведения классика в некое вневременное, полутемное, минималистичное пространство, где еще отчетливее выступили основные идеи: о гуманизме, вере и выборе.
По задумке режиссера в спектакле из всей книги остались только пять персонажей: Николай Ставрогин, учитель Степан Трофимович Верховенский, его сын-нигилист Петр, Шатов и Кириллов. Актеры произносят самые главные фразы героев, читают рэп, исполняют вокализ, замирают, танцуют, пластикой, тембром и даже смехом создавая яркие образы.
Николай Ставрогин Вячеслава Коробицина – это трикстер, аутсайдер и нарцисс. Он ставит себя то выше всех вокруг, то просто отдельно от них, насмехаясь над их идеалами, попытками его вовлечь в свои игры или заставить жить по их правилам. В нем есть нечто от Курта Кобейна и Марлона Брандо. Его позы превосходства, циничный смех, отрешенный и одновременно горящий взгляд человека, видевшего то, что многим даже не снилось, привлекательность и некая «роковая тайна» пленяют, вызывают зависть или возмущают, но никого не оставляют равнодушным. Он создает свои правила: стреляет в воздух на дуэли, совращает, а потом женится на хромоножке и часто калечит судьбы людей.
«Новая мысль» Ставрогина – жажда покаяния. Один из самых сильных моментов спектакля – его исповедь о «подвигах», где он признается, что «всякое чрезвычайно позорное, без меры унизительное, подлое и, главное, смешное положение, в каковых мне случалось бывать в моей жизни, всегда возбуждало во мне, рядом с безмерным гневом, неимоверное наслаждение». Тайна Ставрогина скрыта в двойственности его натуры: поиск веры и безверие, стремление к «бремени» и бесчувственность. Он встречает свою тень в образе «бесов», и это бремя оказывается для него непосильным.
Зато у Петра Верховенского слияние с собственной тенью выходит отлично. Руководитель тайной организации, один из главных «бесов», Петр – «ни глуп, ни умен, довольно бездарен и с луны соскочил». Дмитрий Хасанов создал характер импульсивного, но целеустремленного «полупомешанного энтузиаста». Взвалив на себя, судьбу страны и ее людей, Верховенский с психопатической уверенностью в своей правоте убивает, провоцирует, склоняет к самоубийству и признанию в несовершенном преступлении. Как настоящий психопат он не способен на сочувствие. Музыка его души – это рэп, в котором он восхищается красотой Ставрогина и вслед за Pink Floyd провозглашает: «Нам не надо образования».
Противоположный полюс Петра Верховенского – его отец Степан Трофимович Верховенский. Игорь Дудоладов добавил его характеру особой духовности и наивности. Профессор и либерал, тщеславный революционный поэт, западник, он «пожил в молодости довольно бурно», а теперь стал «приживалой». Отношение к этому персонажу у Достоевского довольно ироничное. В спектакле этот персонаж не настолько карикатурен. Более того, в том, как он открывает коробку с воспоминаниями и мечтами об аплодисментах, в нем появляется что-то от преподавателя Хогвартса.
Еще милее Иван Павлович Шатов в исполнении Дениса Большева. Его большие добрые глаза, спокойствие и романтичный образ не совпадают с образом Шатова у Достоевского, который ненавидел свое лицо и характер, и приравнивал себя к монстру, которого можно показывать лишь на ярмарках. Но здесь есть интересный эффект – Шатов в спектакле гораздо больше вызывает сочувствия, чем персонаж романа.
И не меньше сочувствия вызывает Кириллов Кирилла Корякина. Просветленный взгляд, детское выражение лица и ангельские арии придают его образу нечто фатальное. Философствуя о религии, Кириллов приходит к новому видению бессмертия, которое заключается в идее, что жизнь и смерть могут быть подвластны человеку. Как ангел из Апокалипсиса, Кириллов говорит: «когда весь человек счастья достигнет, то времени больше не будет, потому что не надо», а потом добавляет, что «человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив». Свет на лице Кириллова в темном зале и его вокализ делают его совершенно неземным, по ошибке оказавшимся среди суетливых людей. Но его маниакальное самопожертвование – это и огромная душевная сила, и слабость сдавшегося человека.
Атмосферу действия спектакля формирует и музыка, которая здесь представляет собой не просто фон, а выполняет содержательную функцию. Постановка начинается и заканчивается под песню группы “Doors” “This is the end”. Считается, что именно ее слушал Джим Моррисон перед смертью. Она зародилась как легкая песня о прощании с девушкой, но стала символом прощания с детством и с болезненными ощущениями, которые приносит жизнь. В тексте речь идет и об Эдиповом комплексе, и об убийстве того, что не является частью тебя.
Слова песни хорошо подчеркивают основную идею романа Достоевского, которая заключается в том, что наступило завершение эпохи, которое принесло с собой потерю идеалов и высшего смысла. Но конец одного периода – это и начало следующего, когда для построения нового нравственного центра нужно обретение новой мысли, что порой происходит через смирение, страдание и искупление вины.
Текст: Инна Зайцева
Фотографии Анны Назаровой представлены пресс-службой Городского театра