Олег Ягодин — уникальный актёр театра и кино, ведущий артист екатеринбургского «Коляда-театра», фронтмен группы «Курара», Заслуженный артист РФ. Человек, обладающий удивительной пластикой тела, с безошибочно узнаваемым голосом и выдающейся манерой игры. Гамлет, Подколесин, Плюшкин, Арбенин, Хлестаков, Ричард III – ему подвластны любые роли, и в каждой из них он выглядит максимально органично и своеобразно-притягательно. Мы встретились с ним 28 января в стенах «Коляда-театра» и поговорили о музыке, любимых ролях и эмоциональных перегрузках.
ОКОЛО: Олег, давайте начнём наш разговор с музыки. Вы играете в известной группе «Курара». Как вы сами для себя называете стиль, в котором играет группа? Или её музыка и тексты далеки от каких-либо названий и рамок?
О.Я.: Сейчас называется всё «инди-рок», и этого достаточно.
ОКОЛО: Как прошёл ваш недавний «Квартирник у Маргулиса» (музыкальная телепрограмма, ведущий Евгений Маргулис — певец и гитарист, бывший участник групп «Машина времени» и «Воскресение» — примечание «Около») в Москве?
О.Я.: Хорошо, там пятьдесят человек «раскатали». Пятьдесят человек за двенадцать часов. Там огромное количество народу набежало, оставили только тех, кто успел записаться, зарегистрироваться.
ОКОЛО: 24 сентября 2021 года группа представила девятый студийный альбом «Брут». Из каких событий он родился? Сложно ли было его писать?
О.Я.: Мы обычно раз в два года пишем, то есть после нового альбома год его обкатываем, играем. И уже параллельно начинаем писать следующий альбом. Началось всё, конечно, с пандемии. И одна из первых песен была «Чума и вирт», посвящённая нашей чуме нескончаемой. И «СРБ» — это два таких знаковых временных трека, которые вышли из событий определённых. «СРБ» — это «Стандартный Русский Бунт». И эти треки очень отличаются от всего альбома, отдельные две песни.
ОКОЛО: Вокруг них уже строился альбом?
О.Я.: Не то чтобы строился, специально ничего не строили. Что писалось, то и слепили. Они именно такие «пандемические».
ОКОЛО: Говоря про музыку, нельзя не вспомнить екатеринбургский проект «Иглатерапия». Расскажите о нём.
О.Я.: Громко сказано — «проект». Например, в Питере в «Стирке» такое всё происходит всё время, вот эта «Иглатерапия». Просто мы винильщики с Василием Котовым — это очень крутая группа «Метеоритмы». Мы старые друганы. Не должен винил просто так дома лежать, он должен работать! Мы крутим, вертим. У нас уже стандартно — мы можем крутить-вертеть по семь-восемь-девять часов, не прекращая. Мы так и делали уже в пандемию, проводили в онлайн виде всё. Обычно мы начинали со всякой чепухи всё вперемешку, потом выходили на прямую «бочку», по два или по три часа по «прямой», как мы это называем. То есть техно, эмбиент-техно, и обязательно с каким-нибудь «обломовым высадом» в виде Игоря Корнелюка или Михаила Муромова в конце. И сейчас мы уже желанные гости в клубах, одни из винильных ветеранов винильного Ренессанса. То есть мы начинали, возили свои «вертаки» в какие-то кофейни… Как экзотика были. К нам подходили: «Ого, ничего себе, что-то крутится». Питер — это, вообще, столица винила, там такое отношение к винилу, там это не проблема. А у нас как-то семь лет назад — с ума сойти, 7 лет, офигеть! — это было очень экзотично. Диджеи использовали, конечно, винил, но это было так, с флешки, ну, пластинку поставят одну. А чтобы всё чисто на виниле - не было.
ОКОЛО: Давайте поговорим о кино. Недавно вы снялись в большом проекте Первого канала. Как вы попали в телесериал «Мосгаз. Западня»?
О.Я.: Позвонили и сказали: «Не хотели ли бы попробоваться?» А, нет, я сценарий сначала прочитал. Среди огромного количества сценариев — сейчас есть интернет-площадки, они у нас бесцензурные — там очень много шлака, очень много жести, дурного вкуса, много стрёмного. Много хорошего, но много стрёмного. Мне попадалась фигня одна, вообще неохота участвовать. А я как раз подсел на всякие советские детективы, такие многосерийные. Очень нравится мне стиль. И тут приходит сценарий «Мосгаза» ничего такой, интересный.
ОКОЛО: После проб ответа долго ждали?
О.Я.: Вообще не ждал. Я пробуюсь-пробуюсь и забываю сразу же. Главное забыть, а то ждать ещё. Потом только говорят, что вот вас опередили.
ОКОЛО: Как вам работалось там? Были какие-то актёрские вызовы, с которыми пришлось поработать? У вас же одна из главных ролей – даже две роли — близнецов Анатолия и Николая Черепановых.
О.Я.: Я в кино как в гостях всегда. Или как вахтовики на Север ездят — я приехал и всё. Кино — это как раз одна из возможностей отдохнуть, ты не упарываешься.
ОКОЛО: Кино — отдых?
О.Я.: Вообще, да, если честно. По сравнению с графиком в театре это вообще несложно. В театре много спектаклей — лютых причём.
ОКОЛО: Помимо работы в кино и концертной деятельности вы сейчас заняты в двадцати трёх постановках в «Коляда-театре» и в нескольких в «Центре современной драматургии» («ЦСД»). Как вы справляетесь с эмоциональными перегрузками при таком насыщенном графике, где берёте силы?
О.Я.: Ну, так, я стараюсь. Главное сон, отоспаться. Стараюсь не злоупотреблять ничем, ну, уже не могу. И потом отдых — это иллюзия. Отдых-работа…главное не делить, всё в одно.
ОКОЛО: Какую свою театральную работу вы чаще всего вспоминаете из тех спектаклей, которые уже не идут на сцене?
О.Я.: «Землемер». Всё время вспоминаю «Землемера» — шикарная пьеса, шикарный спектакль. Я про него талдычу в каждом интервью, что это одна из самых лучших пьес Николая Владимировича Коляды (директор и худрук «Коляда-театра» — примечание «Около»), лучший спектакль по глубине, по погружению – гораздо глубже, чем, например, «Гамлет» или другие серьёзные вещи. Очень крутой был спектакль, но он такой мрачный. Народу мало ходило всегда на него. Наверное, по настрою он из разряда спектакля «Клаустрофобия». Он не идёт с момента переезда театра на его нынешнее место. Год, наверное, его тут поиграли и сняли.
ОКОЛО: Вам больше нравится играть весёлых или мрачных персонажей? Какие истории вам ближе?
О.Я.: Мрачные всегда весёлые немножко (смеётся). Я люблю гадов играть всяких! Ричард III, Стэнли Ковальски, Гамлет…
ОКОЛО: Какие роли на данный момент самые сложные – технически/физически/эмоционально? Что забирает много сил?
О.Я.: Как-то раньше я никогда не задумывался, ой, да всё нормально. А сейчас, конечно, начинаешь. Сложные «Ричард III», «Гамлет» — то, после чего пару дней колбасит. «Маскарад» сложный, «Борис Годунов». Вот эти четыре такие крепкие спектакли. «Зелёный палец» сейчас добавился ещё, такой нелёгенький.
ОКОЛО: С какой ролью из тех, что вы сейчас играете, вам бы не хотелось расставаться как можно дольше?
О.Я.: Я об этом не думал. Как говорится, «лучше об этом не думать» (смеётся). Театр вещь такая приходящая… Всё судьба решает. «Ромео и Джульетту» играл… «Уйди-уйди» — вот частенько я вспоминаю об этом спектакле. Тот же «Землемер» — люблю я его или не люблю, но он был, он есть, внутри сидит. Любой спектакль меня меняет, конечно же.
ОКОЛО: Вы почти двадцать лет служите в «Коляда-театре», вы пришли в него почти сразу после основания. На ваш взгляд, что изменилось за эти годы, что стало по-другому?
О.Я.: Стало поменьше такой дерзости, побольше радости какой-то, всё порадостней стало, понаивнее. Больше Николай Владимирович упирает на красочные штуки, то есть сложно представить, например, что он поставит сейчас «Землемера», «Клаустрофобию» или ещё что-то. Время поменялось, наверное. Больше смешного стало. Взрослее всё стало.
ОКОЛО: А как изменился зритель, который к вам приходит?
О.Я.: Есть зритель, который реально все двадцать-пятнадцать-десять лет ходит. Они не меняются, ходят. На поклонах я человек трёх-четырёх вижу, которые постоянно ходят — на «Маскарад», на «Гамлета», на другие крупные спектакли. Есть те, кто из Москвы специально приезжают смотреть.
ОКОЛО: Есть необходимость ставить всё новые и новые премьеры?
О.Я.: Екб — это что… Москва, Санкт-Петербург — это большие города. Поставил раз в полгода и обкатывай его. У нас вышел хит «Анна Каренина» вот, мы играем его месяца четыре, полный зал. Любой хит держится, грубо говоря, год, потом всё равно идёт спад. Город маленький, не театральный точно. Ну, два раза посмотрят, три… И просто Николай Владимирович не любит останавливаться, работает дальше, фигачит-фигачит. А если крепко задуматься — а что ещё делать? Нельзя делить «работа-не работа», «отдых-не отдых». Хотя я сейчас попросил тайм-аут, попросил «дубли», где это возможно. Это надо, если на съемки уезжаю, а спектакли кассовые же.
ОКОЛО: А ходите ли вы смотреть спектакли в другие театры? И когда были в любом театре в качестве зрителя?
О.Я.: Триста лет назад ещё. Нет, знаете, не хожу. Двадцать три спектакля у меня — ну, куда. Ну, вводы на роли, конечно, смотрю. Вводил недавно в «Концлагеристах» Женю Корнильева. Я очень хочу посмотреть всё, и в «ЦСД» всё новьё, и у нас всё новьё. Я не видел спектаклей десять в «Коляде», это, конечно, позорище, но что делать. Сдачи премьер пропускаю, а дальше уже не поднимусь, никак не задамся целью всё посмотреть.
ОКОЛО: Не было ли у вас желания попробовать себя в театральной режиссуре?
О.Я.: Да не, не потяну, боюсь. Это надо волю иметь, которой у меня нет. Самим собой повелевать надо. Хотя чёрт его знает, чем чёрт не шутит.
ОКОЛО: Ваша дочка Алиса — тоже артистка «Коляда-театра». Как вы помогаете в подготовке к ролям?
О.Я.: Громче и чётче говорить её прошу. Вот вся помощь. И пусть текст учит. Говорю, по-настоящему бей в спектакле «Картина», например, а не изображай, что бьёшь, не бойся, бей, мне не больно.
ОКОЛО: А хочет ли она поступить в будущем в театральный институт?
О.Я.: Хочет актрисой быть. «Я буду актрисой», - говорит. Я поддерживаю, главное, чтобы разочарования не было, если не поступит. Сколько слёз, сколько трагедий… И там же дофига работать надо, читать! Я ей говорю, чтобы читала всё время, хочешь быть актрисой — читай книжки. Не заставишь сейчас никого читать, кошмар.
ОКОЛО: Если бы вы стали не артистом, то кем?
О.Я.: Надеюсь, с группой получилось бы что-нибудь, с музыкой. Был бы в такой среде, субкультурной, маргинальной, клубной. Может, там бы и завис, но в неофициальной. В официальной точно не вижу себя — это всё муниципальное, государственное, корпоративное я всё пробовал понемножку, так же, как и официальное кино — оно просто меня доводит до белого каления, через месяц или год я просто болеть начинаю. Ненавижу всё такое казённое, казёнщину не выношу. Но мне сложно что-то такое представить, потому что всё с театром у меня. В 1993 году я поступил в театральный институт, — а я не мог поступить никуда кроме театрального института, потому что я ничего не знал, я не сдал ни одного экзамена. В театральный брали всех, кто понравился. Меня сразу взяли. У меня брата все знали в театре – он работал в Драмтеатре монтировщиком. Я фактурненький был такой мальчик, у нас Никита Бондаренко (актёр «Коляда-театра» — примечание «Около»), сейчас такой. Это было единственное пристанище бездельников — театральный институт. Сочинение там было, но и то…А сейчас жёстко, говорят, ЕГЭ ещё. На втором-третьем курсе у нас никто не хотел работать в театре, все были разочарованы жутко во всём драматическом искусстве, в нафталине этом, никто в это не верил. На дворе девяностые, можно представить какие движухи были, какие энергии летали, и ходить во фраках изображать кого-то было несерьёзно. Тем не менее взяли в Драмтеатр, а тогда дефолты были, все дела, а тут государственный театр, при делах, хоть зарплату можно получить, тут не до жиру было. Потом пришёл Коляда на Малую сцену, показал, что по-другому можно угорать совсем в театре, сразу обломал весь нафталин, он панк, конечно. На третьем курсе меня параллельно взяли в Драму и в ТЮЗ. И тот, кто взял в Драму — известный режиссёр Юрий Жигульский — должен был тогда стать главным режиссёром в ТЮЗе. И он сказал, чтобы я приходил в ТЮЗ, в Драме делать нечего, никто тебе ничего не даст — посмотри на себя в зеркало. И я работал и там, и там. В ТЮЗе и квартиры давали, и будущее хорошее обещало быть — Буратино там, чего бы я только не сыграл. Если бы не Николай Владимирович Коляда. Он сказал — «Ты что, с ума сошёл! Я собираюсь спектакль делать, давай-ка, завязывай». Он поставил «Полонез Огинского» и «Канотье», а тогда пришёл с «Куриной слепотой» и предлагал мне роль большую. В ТЮЗе мне не понравилось, Драма мне была роднее — там работал мой брат, там всех я знал, все знали меня, и менять Драму на ТЮЗ смысла нет. Ушёл, всех расстроил там.
ОКОЛО: Вы увидели, что театр может быть совсем другой, не в «парче и нафталине»?
О.Я.: Да, и, главное, понятный! Потому что я ничего не понимал пока учился — все эти сверхзадачи... Я не прочитал ни одной книжки театральной. Я начинал, я пробовал, но это бред собачий. С таким же успехом можно писать книжки о том, как сочинять песни, как быть рок-группой. Может, кто-то напишет такой научный труд. На самом деле — учи просто текст и всё.
ОКОЛО: А как показывает Николай Владимирович?
О.Я.: Очень смешно показывает. Если на сцене молодой актёр, то он ему выстраивает рисунок — так, ты говори и помолчи, затем направо посмотри, запомни. Чтобы не копать, не ковырять, что ты имеешь в виду… И если человек неглупый, он сам начинает догонять и рисунок этот обживать. Тем более тогда он не любил бытовой театр, у него всё было связано с пластикой, с языком театральным, всё немножко было неестественно. Всякие интересные штуки. И, конечно, много угара. Он был сразу успешным и популярным, как раз он был на взлете, сделал первый «Коляда-Plays» (Международный театральный фестиваль современной драматургии — примечание «Около»), Роман Виктюк его ставил, театр «Современник» его ставил, все о нём говорили. Он был очень естественный, простой. Я помню, когда был юбилей театрального института и все выходили на сцену — все театралы, Дом актера, все дела — а он просто вышел и прочитал «Мальчиша-Кибальчиша» от начала до конца. Он просто сидел и читал, это было так круто, без понтов. Коляда показал, что театр может быть без понтов.
ОКОЛО: У Николая Владимировича всегда был такой стиль оформления спектакля: много реквизита, много смен костюмов?
О.Я.: Да. Я помню, что в «Полонезе Огинского» была огромная комната, и было столько мелких вещей, их можно было разглядывать как старые ёлочные игрушки. Как у нас тут в фойе целый спектакль сыгран, сделан.
ОКОЛО: Коляда часто говорил в интервью, что раньше на гастролях на его спектакли приходили «три сестры и дядя Ваня» и те ругались, а везде теперь аншлаги на ровно тех же постановках. Что изменилось?
О.Я.: Да нет, преувеличивает. Всегда, всю жизнь, куда бы мы ни приехали, половина ругает, половина восторгается. Это такая классика просто. Если город поменьше, Тверь там, там большая половина ругается, меньшая восхищается. А Москва-Питер всегда делились ровно, ну, может, чуть больше понимали о чём речь всё-таки. Ну, было там «Позор!» во время спектакля, и уходили прямо во время действия. Мне всегда это нравилось, круто, мы бесим людей, что может быть лучше! (смеётся).
Текст: Дарина Львова
Фото: Наталья Тютрюмова
Всё бы и ничего…Олег — он крутой, он классный! Но уважаемому изданию стыдно пропускать такие перлы: бо́льшая половина и меньшая половина. Половина это поровну…
А за Олега респект! Он любимый…