В Цехъ театре уже больше года проходят ЦЕХЪ.прогулки по Петербургу: актёры водят по уникальным маршрутам, связанным с их ролями. Около посетил прогулку «10 ШАГОВ ОТ ФОНТАННОГО ДОМА ДО КРЕСТОВ» с Асей Ширшиной, которая исполняет роль Анны Ахматовой в спектакле «Петербургская чертовня».
Ахматова получает известие о том, что «Лёвушку переводят на север, можно передать сапоги, шапку, теплые вещи». Она выходит из дома с «посылкой», не зная, вернётся ли обратно. 10 адресов. 10 стихотворений. 10 историй. Она прощается с Городом, с Прошлым, с Юностью. Прощается с Пуниным, Шилейко, Гумилёвым, прощается с сыном.
Во время прогулки зрители узнают о любовном треугольнике между композитором Артуром Лурье, Ахматовой и её лучшей подругой — Глебовой-Судейкиной, о том, какая скульптура в Летнем Саду была любимой у Анны Андреевны, и в каких двух петербургских дворцах она жила.
После прогулки мы поговорили с Асей о роли Ахматовой в её жизни, планах на сезон, о различиях между Востоком и Западом, о свободе и об истинной любви.
ОКОЛО: Ася, как пришла идея создания прогулки?
А.Ш.: Во время пандемии, когда все сидели по домам и нельзя было играть спектакли. Негосударственные театры, как вы помните, не поддерживали, а надо было аренду платить. И чтобы хоть как-то помочь Цехъ театру, был придуман такой формат. Всего было 5 разных прогулок. Я вызвалась первой — предложил Витя Бугаков, я сразу отозвалась, потому что поняла, какую прогулку могу провести. Открыла книги, интернет и просто увидела эти 10 адресов. Конечно, Ахматова (да и я, когда готовилась к спектаклю) ходила от Фонтанки по Литейному. Мы же сделали извилистый путь. В спектакле «Петербургская чертовня» она уходит из Фонтанного дома прощаясь, не зная, вернется или нет. Так и на прогулке она идет и прощается — с домами и их обитателями, городом… Тема ухода, прощания со своим прошлым меня очень волновала тогда. Так что всё совпало.
ОКОЛО: Замечательно, что театр вышел на улицу.
А.Ш.: Да, но на самом деле мы не такие оригиналы в этом, есть Театро ди Капуа со спектаклем-экскурсией по местам партии Народная воля, спектакли с наушниками Семена Александровского («С Чарльзом Буковски за барной стойкой», «Профсоюз «работников ада»), «Задержанный» про Довлатова — там Валя Кузнецов водит по Рубинштейна. В Европе такой театр появился уже очень давно. Подобный формат взаимодействия с городом интересен, причём город выступает как декорация.
ОКОЛО: Когда Вы впервые познакомились с творчеством Ахматовой?
А.Ш.: В школе у меня была очень хорошая учительница по русскому и литературе. Помню, она подробно разбирала стихотворение «Я на правую руку надела перчатку с левой руки». И впервые в меня «попал» разбор поэзии — по смыслу, содержанию. Я и поступала в Академию театрального искусства с этим стихотворением — настолько оно мне запомнилось. На курсе у Вениамина Михайловича Фильштинского много внимания уделялось поэзии. И мне ещё в студенчестве захотелось сделать поэтический спектакль, какой — толком не знала — но, конечно же, об Ахматовой. Я ещё думала, назову его «Моя Ахматова»! (смеётся).
Потом к нам на курс пришел педагог по сценической речи профессор Юрий Андреевич Васильев, начал углублять отношение к тексту, слову, поэзии — и я поняла, что если хочу что-то сделать, надо это хорошо изучить. Я пошла в Музей Ахматовой, читала, слушала, смотрела. Потом увидела под стеклом её письмо Сталину. Минут 40 простояла, перечитывала его, рыдала. И у меня было чёткое ощущение, что я услышала ее голос, услышала ее как женщину, мать. За основу спектакля в итоге взяла «Записные книжки» Лидии Чуковской — так как они в виде диалога и человеческого раскрытия, а не в форме документов или сплетен. Я перелопатила эти 2 тома, нашла то, что близко мне, о чем я хочу рассказать. Юрий Андреевич спрашивал меня, почему я хочу сделать этот спектакль. И у меня был пионерский ответ: это спектакль для учителей! Чтобы они правильно преподавали, не отбивая интерес у школьников к поэзии. Но на деле это оказалось подведение итогов некоего уже совершенного мною пути и определение дальнейшего направления. Мы сделали первый акт, это был полноценный спектакль. Показали — и захотелось продолжения. Вениамин Михайлович предлагал вторую часть сделать на основе «Реквиема», но я сказала — нет, только не «Реквием».
ОКОЛО: Почему?
А.Ш.: Первая часть тяжелая, а вторая была бы ещё большим грузом, «добить» зрителя. И тут Юрий Андреевич принес книгу, она тогда только вышла — «Петербургские сны Анны Ахматовой» под редакцией С.А. Коваленко, и в ней очень театральная «Поэма без героя» в форме сценария для балета, для большой сцены. Это была моя дипломная работа, с который я вышла из института в 2006 году.
ОКОЛО: А видоизменяется спектакль за это время?
А.Ш.: Да, изначально было больше декораций. Например, было потрясающее зеркало на колесах в крутящейся деревянной раме, которое сделала художница Лена Трояновская, очень мне дорогое. Но так как у спектакля не было дома и негде было хранить реквизит, мы это зеркало утратили. А вообще когда стал увеличиваться объем содержания, чем больше я понимала в поэме и в спектакле, тем меньше нужно было декораций. В какой-то момент я играла в музеях, из декораций было 3 веревки, 3 стула, стол, маски, ткани — и всё. И я поняла, что этого достаточно. Когда Миша Каргапольцев взял спектакль в театр Цехъ, мы его немного обновили.
ОКОЛО: Можно сказать, что Вы сроднились с этой ролью, что Ахматова «проросла» в Вас? Ведь это не единственный спектакль, где Вы играете Ахматову.
А.Ш.: Я как человек, склонный к мистицизму, боюсь этого. Бесспорно, я ей очень благодарна — я учусь у нее, она учит, как относиться к жизни. Я живу с Ахматовой уже 15 лет, и до недавнего момента ничего сильнее в моей творческой биографии не было. Сейчас, благодаря сотворчеству с режиссером Театральной мастерской АСБ Алексеем Янковским, у меня появились еще два моноспектакля «Суад. Жить заново» в Театре «На Литейном» и довольно сложный в исполнении «Концерт по заявкам» по пьесе Франца Крёца. Я чувствую, что наступила иная пора, но мне Анну Андреевну не отпустить. Она все равно есть в спектакле Цехъ театра «МНДЛШТМ», хотя и другая. Изначально это тоже был моноспектакль — о Мандельштаме, а Миша Каргапольцев предложил добавить действующих лиц — так там возникла Ахматова. Но одним из моих условий было сделать ее не такой, в «Петербургской чертовне», другой — глазами Мандельштама, любящего человека.
ОКОЛО: А какие планы на сезон?
А.Ш.: Сейчас мы с Алексеем Витальевичем Янковским работаем в театре Цехъ над текстом Клима «Дао», открытую читку которого представим зрителю в конце июня.
ОКОЛО: Удается ли совмещать работу в кино и театре?
А.Ш.: Нет, вообще не удается. Хотя опыт съёмок в сериале и в полном метре у меня есть, особенно горжусь работой в «Русском ковчеге» Александра Сокурова. Несмотря на то, что это роль в массовке, для меня это было очень важное событие, будто я прикоснулась к чему-то вечному. А лучшей работой в кино, за которую мне не стыдно, считаю короткометражку «Танго Сamisa” 2006 года, операторский этюд Никиты Рождественского, его первая работа. Это танцевальная история с Димой Паламарчуком.
Вообще я поняла, что работа в кино для меня психологически опасна — я не умею завершить проект и отпустить его безболезненно, мне нужно пожить с ним. Театр дает эту возможность. Премьеру выпускаешь — но на самом деле все только начинается, спектакль идет несколько лет, и ты успеваешь насладиться им. А кино — это работа, и если вкладываешь душу, тебе очень больно всё заканчивать. Так что с кино романа не сложилось. В сериалах я снималась, но чувствовала — не идет. Поняла, что творчеством там и не пахнет, а сил много уходит на общение, звонки. Не хочу. Если не открывается дверь, не надо в нее ломиться.
А театром я инфицирована с детства. Мой папа — актер (заслуженный артист России Олег Ширшин, сейчас играет в Ростове-на-Дону в Театре им.Горького), и я с 3 лет помню себя в театре.
ОКОЛО: Кроме Театра «На Литейном» вы сотрудничаете с другими площадками?
А.Ш.: В Театре «На Литейном» я играю уже 14 лет, кроме того, в Приюте Комедианта было 2 спектакля. Радостным было приглашение от Игоря Сергеева в Такой Театр на «Иранскую конференцию» (роль Ширин Ширази) — я всегда ходила на их премьеры, восхищалась и втайне мечтала с ними поработать. Цехъ театр тоже очень люблю — я училась в аспирантуре и как раз на этом курсе Анатолия Аркадьевича Праудина два года вела занятия по индивидуальной сценической речи. Я знаю ребят, видела, как они развиваются. Это один из тех театров, которым я завидовала — а я редко завидую.
ОКОЛО: А каким спектаклям или театрам ещё завидовали?
А.Ш.: «Старик и море» Анатолия Васильева вызвал чувство зависти и восторга от того, насколько в этом спектакле много любви и театра в его лучшем понимании. Не знаю, какую историю в нём видит зритель, но я вижу историю актрисы — Аллы Демидовой, рассказывающей о своем режиссере — Юрии Любимове. И для меня Любимов теперь только такой.
ОКОЛО: Есть ли роли, о которых Вы мечтаете?
А.Ш.: Конечно, есть незавершенные гештальты, но всему свое время. Вот у меня было намерение с 2007 года, когда я только пришла в Театр «На Литейном», поставить «Суад». Александр Владимирович Гетман дал почитать мне книгу, я поняла, что хочу, но не знаю как. Но помню, в Марселе на гастролях я на барахолке купила мусульманское чёрное платье — оно, правда, потом потерялось, но я его купила, уже как бы была в материале. Из классики хотелось бы Тургенева — обязывает имя и и клеймо, которое было при поступлении — «тургеневская барышня». Например, роль Натальи Петровны («Месяц в деревне»). Шекспира тоже хочется — может, «Макбет».
ОКОЛО: Что-то классическое или современное?
А.Ш.: Всё равно. Я за современный театр, который раскрывает классическое содержание, при этом он может быть без костюмов и декораций, в пустом пространстве, но должно быть передано то, что заложено у автора. Сейчас много эпатажа, я от него устала. Я за магию в театре, которая возникает между актером и зрителем в пустом пространстве сцены.
ОКОЛО: Ваши героини Суад и Ширин Ширази — обе женщины с Востока. На ваш взгляд, в чем отличие восточной от западной женщины?
А.Ш.: Восточных женщин бьют внешне, забивают, ограничивают права, но они такие свободные внутри, в своей любви! А западные женщины — в полной внешней свободе, при этом очень забитые внутри.
Когда я готовилась к «Иранской конференции», слушала лекции о буддизме философа Александра Пятигорского. Он считает, что глупо делить мир на Восток и Запад.
Гораздо больший разрыв был между культурой древней Индии и древнего Египта, скажем в 12 веке до нашей эры. Тогда в Индии не было письменности и ведические тесты передавались из уст в уста. От учителя к ученику. Существовал феномен Памяти. Памяти как объекта работы. Ежедневный ритуал состоял из 1700 действий и ритуалов с произнесением текстов и песнопениями. Так что наше восприятие разности культур современного Запада и Востока довольно мелко.
Что касается Востока.. меня поразила суфийская поэзия, я поняла, почему великие поэты Серебряного века занимались переводами — это кладезь, это то, на чем держится мир. Там столько любви и эротизма, который и есть сама жизнь! Я поняла, почему Иван Вырыпаев сделал свою героиню иранской женщиной — это отсылка к истокам, корням, к девственному ощущению мира. Большой вопрос, кто более развит — Европа и Америка, которые хотят навязать, как жить, или восточные страны? В чем твоя свобода — выйти на улицу и кричать матом или в том, чтобы жить и любить? Мне очень нравится строчка суфийского поэта Низами Гянджеви из поэмы «Хосров и Ширин» — «Хоть в кошку, да влюбись».
Любить можно Бога, мужчину, женщину — для любви нет морали, если она истинна. А западная цивилизация ухватилась за этот принцип: «Нет морали — значит, все дозволено!» — и в итоге всё переворачивается с ног на голову.
Беседовала Наталья Стародубцева
Фотографии представлены пресс-службой Цехъ театра