Молодой режиссер Айдар Заббаров поставил спектакль «Беглец» по повести Льва Толстого «Казаки» на Малой сцене Театра им. Ленсовета. На ближайшие месяцы в афише не найти его очередного показа, но, может статься, ждать его все-таки следует.
Сама история, которую воплощает на сцене Заббаров, проста: юный 24-летний московский барин, добродушный кутила, ищущий себя, отправляется на Кавказ. Там попадает в станицу, знакомится с казацким бытом, радостно сознает себя частичкой мироздания. Затем влюбляется в прекрасную Марьянку, уже сосватанную за местного «первого парня», предлагает девушке выйти замуж...
Речь здесь, конечно, в первую очередь идет о тотальной несовместимости мира восторженного неофита Оленина и внедогматической казацкой жизни. Этот мотив протянут режиссером через весь спектакль, начиная с первой сцены: на полуфразе обрывается песня стройного хора о кукушечке, звучит выстрел – расступается тьма зала, и его заполняет победный клич казака Луки - Ивана Батарева. Он убил врага-чеченца. Тут фиксируется разрыв, происходящий еще до входа самого московского юнкера Оленина в полотно спектакля, – с точки зрения казаков убийство врага - это несомненное благо и гордость, для Оленина - чистое зло. Именно поэтому позже режиссер заставляет Оленина трижды спрашивать старого казака Ерошку, убивал ли он людей. Это его нравственная мера.
Горы, степь, река Терек и ногайские кони – такой предстает кавказская станица в повести Льва Толстого. Классический сюжет для писателя-интеллигента 19 века – поиск природной, естественной красоты в экзотическом месте, на юге, среди вольного народа. У Пушкина это цыганский табор, у Лермонтова -грузинское приречье, у Толстого вот – казаки. Но, кажется, не об этом задумал поставить свой спектакль Айдар Заббаров.
Вернее сказать, это оказывается не столь важной его частью – созданный «по мотивам повести Толстого», спектакль следует сюжету вполне линейно, но приоритеты для себя режиссер расставляет иные, нежели классик. Максимально условная сценография – простой деревянный помост по диагонали Малой сцены, рассекающий зрительный зал – никак не символизирует для нас степь, его можно считывать просто как вырезанный кусок некой длинной дороги, начала и конца которой мы никогда не увидим. Персонажи выбегают на середину, носятся со всей скоростью вдоль, медленно вползают с обеих сторон – а важен здесь оказывается тот нескончаемый топот, стук каблуков о деревянный настил, который заполняет всё пространство зала. Так звучит молодость в спектакле Заббарова: громко, стихийно, норовя оглушить и затоптать тех, кто не успел подстроиться под ее ритм.
Мир «Беглеца» предельно полярный, причем в три стороны: мужское-женское в казачьей станице, и отдельно – сфера «лирического героя» юнкера Оленина–Александра Крымова. Его особость подчеркивается даже ярко-рыжим цветом волос, не говоря уже о склонности к восторженным речам и почти дневниковым рассуждениям о равноценности человеческой и комариной жизни, о лицемерии столичных балов и сладком забытьи в любви к казачке. А между тем, именно через эти речи Оленина-Крымова режиссер доносит до зрителя главные темы самого спектакля: жизнь, любовь и грех.
Нет, назвать спектакль Заббарова чересчур нарративным нельзя, хоть режиссер и пытается порой выдать зрителю монологи вместо действия – как в случае со стариком Ерошкой, героем Александра Сулимова, который возникает посреди страстей молодости, учит Оленина жизни и вспоминает свою казачью юность. Почему Ерошка тоскливо провожает Оленина в финале и говорит, что полюбил его, из спектакля остается неясным.
Зато любовь молодых – горячая, чувственная – кажется убедительной. Девушки, мнущие голыми ногами виноград, мужчины, сильные физически настолько, что готовы в любой момент поймать ускользающую красавицу, пуститься в пляс или пожонглировать топорами… Приметы казачьей жизни так тонко вплетены в условную схему спектакля, что не давят своим мнимым колоритом.
Изначальный оппозиционный диалектизм Оленин - Лука в конце первого акта неожиданно меняет градус на противоположный – этому способствует один-единственный вопрос Оленина: «Не страшно тебе, что человека убил?». И, вдруг осознавший суть своего деяния, Лукашка садится с барином на скамью, чтобы побрататься – то есть буквально осушить на глазах у изумленной публики добрые полдюжины самых обыкновенных офисных кулеров, надо думать, с вишневым соком (но предполагается, конечно, что с вином). После антракта зрители застают героев в том же положении, только изрядно уставшими и захмелевшими, отчего второе действие поначалу имеет почти цирковой настрой, а Лука – Батарев демонстрирует свое поразительное умение разрубать шашкой пополам огурцы на лету.
Вообще герой Батарева проживает в спектакле несколько крайних эмоциональных состояний, большей частью (той, которая не про любовь) связанных со случившимся в начале – то есть с убийством и его последствиями в душевном плане. Его эмоциональная диаграмма за спектакль строится по схеме «эйфория – осознание – бахвальство – страх – сопереживание».
Оленин же оказывается довольно ведомым персонажем – но это вовсе не упрек актеру Александру Крымову, а скорее наоборот. Его герой отчаянно хочет слиться с этой новой для него формой жизни, в которой видит счастье, и Крымов играет именно вот эту детскую, с широко раскрытыми глазами, тягу к дородной красоте казачьего края. И в финале Оленин – Крымов возвращается в состояние «беглеца», он не взрослеет, а вновь отправляется в путь.
Текст: Алиса БалабекянФотографии Театра имени Ленсовета
Речь здесь, конечно, в первую очередь идет о тотальной несовместимости мира восторженного неофита Оленина и внедогматической казацкой жизни. Этот мотив протянут режиссером через весь спектакль, начиная с первой сцены: на полуфразе обрывается песня стройного хора о кукушечке, звучит выстрел – расступается тьма зала, и его заполняет победный клич казака Луки - Ивана Батарева. Он убил врага-чеченца. Тут фиксируется разрыв, происходящий еще до входа самого московского юнкера Оленина в полотно спектакля, – с точки зрения казаков убийство врага - это несомненное благо и гордость, для Оленина - чистое зло. Именно поэтому позже режиссер заставляет Оленина трижды спрашивать старого казака Ерошку, убивал ли он людей. Это его нравственная мера.
Горы, степь, река Терек и ногайские кони – такой предстает кавказская станица в повести Льва Толстого. Классический сюжет для писателя-интеллигента 19 века – поиск природной, естественной красоты в экзотическом месте, на юге, среди вольного народа. У Пушкина это цыганский табор, у Лермонтова -грузинское приречье, у Толстого вот – казаки. Но, кажется, не об этом задумал поставить свой спектакль Айдар Заббаров.
Вернее сказать, это оказывается не столь важной его частью – созданный «по мотивам повести Толстого», спектакль следует сюжету вполне линейно, но приоритеты для себя режиссер расставляет иные, нежели классик. Максимально условная сценография – простой деревянный помост по диагонали Малой сцены, рассекающий зрительный зал – никак не символизирует для нас степь, его можно считывать просто как вырезанный кусок некой длинной дороги, начала и конца которой мы никогда не увидим. Персонажи выбегают на середину, носятся со всей скоростью вдоль, медленно вползают с обеих сторон – а важен здесь оказывается тот нескончаемый топот, стук каблуков о деревянный настил, который заполняет всё пространство зала. Так звучит молодость в спектакле Заббарова: громко, стихийно, норовя оглушить и затоптать тех, кто не успел подстроиться под ее ритм.
Мир «Беглеца» предельно полярный, причем в три стороны: мужское-женское в казачьей станице, и отдельно – сфера «лирического героя» юнкера Оленина–Александра Крымова. Его особость подчеркивается даже ярко-рыжим цветом волос, не говоря уже о склонности к восторженным речам и почти дневниковым рассуждениям о равноценности человеческой и комариной жизни, о лицемерии столичных балов и сладком забытьи в любви к казачке. А между тем, именно через эти речи Оленина-Крымова режиссер доносит до зрителя главные темы самого спектакля: жизнь, любовь и грех.
Нет, назвать спектакль Заббарова чересчур нарративным нельзя, хоть режиссер и пытается порой выдать зрителю монологи вместо действия – как в случае со стариком Ерошкой, героем Александра Сулимова, который возникает посреди страстей молодости, учит Оленина жизни и вспоминает свою казачью юность. Почему Ерошка тоскливо провожает Оленина в финале и говорит, что полюбил его, из спектакля остается неясным.
Зато любовь молодых – горячая, чувственная – кажется убедительной. Девушки, мнущие голыми ногами виноград, мужчины, сильные физически настолько, что готовы в любой момент поймать ускользающую красавицу, пуститься в пляс или пожонглировать топорами… Приметы казачьей жизни так тонко вплетены в условную схему спектакля, что не давят своим мнимым колоритом.
Изначальный оппозиционный диалектизм Оленин - Лука в конце первого акта неожиданно меняет градус на противоположный – этому способствует один-единственный вопрос Оленина: «Не страшно тебе, что человека убил?». И, вдруг осознавший суть своего деяния, Лукашка садится с барином на скамью, чтобы побрататься – то есть буквально осушить на глазах у изумленной публики добрые полдюжины самых обыкновенных офисных кулеров, надо думать, с вишневым соком (но предполагается, конечно, что с вином). После антракта зрители застают героев в том же положении, только изрядно уставшими и захмелевшими, отчего второе действие поначалу имеет почти цирковой настрой, а Лука – Батарев демонстрирует свое поразительное умение разрубать шашкой пополам огурцы на лету.
Вообще герой Батарева проживает в спектакле несколько крайних эмоциональных состояний, большей частью (той, которая не про любовь) связанных со случившимся в начале – то есть с убийством и его последствиями в душевном плане. Его эмоциональная диаграмма за спектакль строится по схеме «эйфория – осознание – бахвальство – страх – сопереживание».
Оленин же оказывается довольно ведомым персонажем – но это вовсе не упрек актеру Александру Крымову, а скорее наоборот. Его герой отчаянно хочет слиться с этой новой для него формой жизни, в которой видит счастье, и Крымов играет именно вот эту детскую, с широко раскрытыми глазами, тягу к дородной красоте казачьего края. И в финале Оленин – Крымов возвращается в состояние «беглеца», он не взрослеет, а вновь отправляется в путь.
Текст: Алиса Балабекян
Фотографии Театра имени Ленсовета