Вчера, 19 ноября, в Петербурге завершился второй Форум независимого театра "Площадка vol. 2". В нём среди прочих участвовал Театр На Вынос со своим спектаклем "Старик и море". Главную и единственную роль в спектакле сыграл перформер-продюсер Данил Вачегин. Мы поговорили о том, что происходит с театром и нами.
Давай поговорим о Петербургском культурном форуме. Стоит ли участвовать в подобных мероприятиях? Как относишься к черному списку?
Если проанализировать историю нашей страны, то процессы, которые мы видим, вполне адекватны. Говоря языком Льва Гумилёва, это момент обскурации, который только у нас опять перейдёт в момент пассионарного толчка. Гумилев был русским и поэтому для своей Родины он прописал эксклюзивную драматургию. Если на Западе история заканчивается (см. “Конец Истории” Фукуямы), то у нас история не заканчивается никогда. В России все идёт по кругу, и, если ты хорошо сечешь в истории, тебе понятно что
происходит. Есть отличный анекдот. 1933 год, Райкин и Акимов идут по Невскому проспекту. Райкин
Акимову говорит: «Слушай, а мы что, такое говно, что нас даже не сажают?». Нажим на какой-то класс в
любую эпоху должен быть, это естественно. Но я со своим искусством, с Театром На Вынос в том числе -
могу максимально не зависеть от государства, от их денег. Я могу выйти и просто говорить, и это уже
будет театр, здоровая панкуха. Ты же любишь русский рок?
Люблю.
Давай возьмём русский рок и проследим как он вел себя в 80-90е: «Кино», «ДДТ», «Алису», «ГрОБ» и «АукцЫон». С Цоем всё понятно – он умер тогда, когда надо. ДДТ и "Алиса" ударяются в общие абстракции. Константин Евгеньевич уходит в “любительский шаманизм” – вспомним альбом «Шабаш» и нейтральный альбом «Джаз». А Шевчук после своих песен «Революция», «Не стреляй» в 1991 начинает петь «Черный пёс Петербург», «Осень» - т.е. адекватный поп-балладный сайт-специфик, а заканчивается всё альбомом 1995 года «Любовь». Егор Летов в 1991 распускает «Гражданскую оборону», и начинает вести себя так, что его даже на телевидение не пускают – это его протест как художника. Так же и «АукцЫон» - в 1992 они перестают записывать новые альбомы, играют только старую программу. К 1996 году и у Шевчука, и у Кинчева много бабла, они пишут здоровый попс, у них толпы поклонников. И они приходят к выводу, что могут делать всё что угодно. Шевчук пишет потрясающий альбом «Мир номер ноль», выводит на сцену нойзовую электронику. Но народ не въезжает, и Шевчук приходит к «Московской барыне». А Кинчев вместо с Рикошетом в 1995 пишет
сверхконцептуальный альбом «Геополитика». Они записывают песню «Это мой город», снимают
суперский клип, который сразу выходит на MTV, тогда только появившийся. Это был прообраз
гангсторэпа, на порядок лучше того, что сейчас делают Ноггано, рэпер Мирон и прочие модные
чтецы второго порядка. Песня про город со здоровым на тот момент постмодернистским
цитированием Мандельштама настолько возмущает алисоманов, что они угрожают Костю замочить, поэтому Кинчев пишет альбом «Солнцеворот» и ударяется в другую линию, сохраняя публику. Егор Летов в середине 90-х делает эпос «Прыг-скок», новую команду «Егор и опизденевшие» и включается в мировой процесс культуры, влияет на западную музыку. АукцЫон в 2006 году записывается в студии в Нью-Йорке и
выпускает альбом «Девушки поют», который рвёт всех. Ещё Антон Адасинский 20 с лишним лет
спустя воссоздаёт Авиа. Если помнишь, до 1988 года тоже была группа АВИА в золотом составе, пока у Антона окончательно не сложился театр DEREVO. Моя позиция ближе к позиции Летова и АукцЫона. Нужно троллить процесс вокруг, чтобы к тебе было не докопаться, это форма перфоманса. Вот моё отношение к культурному форуму. Я могу там присутствовать, но смысла не вижу. Это всё зарождалось в 2010 году, когда я работал у Насти Курехиной, и Артемий Троицкий предложил сделать на экономическом форуме секцию и поговорить за культурку. Артемий Троицкий до сих пор говорит за культурку, но уже не в России, хотя тоже сидя на Балтийском берегу. И сегодня мы видим, что там на форуме нечего делать. Я в прошлом году с удовольствием послушал только Фильштинского, который говорил о Станиславском, это святое. И в этом году я пойду тоже только на лекцию Фильштинского.
Почему приличные люди участвуют в этом форуме?
Это вопрос независимости и дозволенности. Кто себе может позволить бойкотировать форум? Антон Адасинский спокойно может себе позволить там не участвовать. Он всю жизнь живёт в своём
внутреннем мире и пространстве. И все поголовно ему сейчас завидуют. По отношению к политическим играм может быть либо дихотомическая позиция – либо туда, либо туда, а может быть диалектическая. Еще анекдот: в советское время буддист Фёдор ходил по Невскому проспекту и отрицал все прелести диалектического материализма. Когда его вызвали куда следует, он отрицал своё отрицание.
Настоящее искусство всегда строится на отрицании отрицания. Есть природа времени вокруг и есть мастер. Самое страшное для художника – это перестать чувствовать природу и сечь поляну и предать мастера – не в художественном смысле, а в фундаментально – основополагающем. В художественном смысле ты всегда должен отрицать мастера, а потом ещё раз отрицать своё отрицание - только тогда ты
найдешь этот, так называемый, прости господи, - “авторский подход”. Антон находится в процессе
здорового диалектического отрицания более двух десятков лет. Если ты отрицаешь, тебе по барабану на все эти «Золотые маски» и культурные форумы. Поэтому ты над ними просто тонко
издеваешься. Мы, например, написали открытое письмо с просьбой включить наш спектакль
«Старик и море» в программу фестиваля «Золотая маска – 2018».
Это стеб?
Это с одной стороны стеб, а с другой - мы показываем свою позицию, ссылаясь при этом на
традиции. Когда ты вне этого, ты можешь позволить себе такие жесты, и это будет настолько утонченно, что тебе никто и слова сказать не сможет. В отличии от мата на сцене, от голых тел. Максимум, что может произойти со зрителем, который пришел на спектакль Театра На Вынос, это если приедут менты и вкатают административный штраф 500 рублей. Эта сумма не превышает стоимости похода в любой театр. Ещё и приключение как бонус. Поверь, за лишнюю запятую в отчётности можно попасть гораздо больше. Я в марте-апреле окончательно абстрагировался от отношений с государством. Не потому, что я его не люблю, а потому что очень его люблю. Я ушёл с неплохой должности, вполне осознанно и по художественным причинам.
Стоит ли вообще брать деньги от государства и Минкультуры в частности?
Тут пусть каждый сам решает. Это момент допуска свободы. Я знаю людей, которые могут мне дать
немного денег на спектакль: «Вот тебе 50 тысяч, делай что хочешь». Мне 50 тысяч налом лучше, чем 200 тысяч по безналу, за которые потом придется отчитываться так, что жить потом не захочется.
Кирилл попал под раздачу и взял на себя жертвенный удар. Ахматова сказала о Бродском, когда его арестовали: «Какую биографию начали делать нашему рыжему». Спустя лет тридцать никто
не вспомнит ни одного спектакля Серебренникова, фильмы его будут смотреть так, как сейчас
смотрят Бергмана или Тарковского. Их не смотрят, просто говорят об этом. «Во все тяжкие» или «Игры
престолов» смотреть прикольнее, чем Тарковского. Кирилла будут вспоминать только из-за уголовного дела, так же, как и Мейерхольда помнят по аресту и пыткам, Ахматову по «Реквиему», Гумилёва-старшего по расстрелу, а Блока только потому, что его забыли вылечить в холодном Петрограде 20-го и благодаря поэме «Двенадцать», ну ещё «Незнакомку» в школе изучали. Сергея Параджанова помнят потому, что он сидел на зоне в Беларуси за гомосексуализм. Сейчас времена вегетарианские и с Серебренниковым всё
будет нормально, ему не дали 10 лет строгача как Павленскому во Франции. За те обвинения, которые
ему предъявляют, в любой европейской стране сразу была бы конфискация и строгач, а тут домашний арест и заморозка банковских счетов.
Давайте про АХЕ поговорим.
АХЕ – это мои учителя. Ученики Бориса Понизовского (художник, режиссёр театра «ДаНет», прим. Около) и извечные глубокоуважаемые коллеги Антона Адасинского. Я с двадцати лет тусил в «Антресоли» (бывший клуб «Там-там» на углу Малого проспекта и 16 линии ВО, прим. Около). Его отжал буквально за два дня Владимир Словохотов для малой сцены Театра на Васильевском. Наш комитет по культуре ничего не смог сделать, Театр на Васильевском находится в подчинении Ленобласти. АХЕ - это боги и отцы всего русского,
театрального и современного - тут спорить бесполезно. Дмитрий Зайцев, владелец завода слоистых пластиков и основатель музея Стрит-Арта в Петербурге – большой молодец. Он им сделал площадку «Порох», чтобы они ни от чего не зависели, могли показывать свой невероятный цикл по Тибетской книге мёртвых. Господин Зайцев потрясающий человек, во всём шарит и разбирается. АХЕ нужно всячески поддерживать. Они доросли до соприкосновения с вечностью. Эта вечность есть у всех великих: Булгакова, Гоголя, Адасинского, Полунина. Традицию нужно продолжать волшебным, метафизическим образом, что бы ни происходило. Мейерхольда с его «Биомеханикой» арестовали, Эйзенштейн вывез из опечатанной квартиры все
его рабочие записи к себе на дачу. Чуть позже, но всё равно параллельно с этими процессами с т.з.
всемирного художественно-эстетического развития, появляется Марсель Марсо, в СССР успешно продолжается Райкин. Райкин говорит ребятам в ЛДМе: «Это хорошо, что вы пантомимой
занимаетесь, потому что у нас цензура идёт только по текстам». И он дарит в самом глобальном
и самом ноосферическом смысле Славе Полунину этот прием. В СССР приезжает Марсель Марсо и
Райкин сводит его с зарождающейся в Ленинграде пантомимой. И Марсо выступает как учитель, зная
прекрасно заветы Мейерхольда. И эта традиция снова вернулась в страну, через Адасинского и
Полунина. В это время Валерий Фокин основывает в Москве Центр имени Мейерхольда, а потом
реструктуризируя Александринку. И Мейерхольд этим жив. Некоторые сейчас сравнивают
Серебренникова с Мейерхольдом, но у них совершенно разные истории, хотя многим сейчас
они кажутся одинаковыми, что, мол, Мейерхольд выбрал не ту тусовку, и в эпоху перемен ему за это
прилетело. Даже, если допустить, что Мейерхольд действительно был троцкистом, то сравнивать
Троцкого с Медведевым и Сурковым - это как минимум глупо.
Сесть все успеем?
Нет, просто кто-то должен сесть. Без этого нет государства. Здесь можно вспомнить Томаса Гоббса (английский философ, прим. Около). Гоббс ввел понятие суверенного государства. А в суверенном государстве всегда появляется репрессивная машина. Кого-то нужно посадить, а кого-то освободить. Вопрос в том, стоит ли из этих людей делать мучеников или нет. Кстати, тут не надо вспоминать, пожалуйста, “Левиафана” Звягинцева - хотя бы потому, что он там Библию неправильно цитирует!
Твои друзья Илона Маркарова и Джулиано ди Капуа считают, что независимому театру своя площадка не нужна. А ты свою строишь, почему? (будущая площадка Театра на Вынос строится на 11 линии ВО, д. 56).
Она ещё не факт что будет построена. Джулиано ди Капуа – очень умный человек, и у него единственного кроме меня есть востоковедческое образование. У Джулиано степень по средневековой арабской филологии и его нужно слушать. Я тоже считаю, что при ощущении внутренней свободы своя площадка не нужна. Ты видела «Старик и море». На какой площадке это нужно сделать? Да ни на какой.
Расскажи о Театре На вынос.
Пусть лучше пацаны рассказывают. Они сделали этот театр весной, а я к ним просто примкнул. Если
меня нет, а Макс Карнаухов и Лёша Ершов что-то делают, это тоже будет Театр На вынос. У этого
театра с самого начала есть позиция и этим они крутые. У Этюд-театра тоже сначала была позиция, но потом она исчезла. У театра Post и театра Тру есть позиция.
Ты участвуешь в создании спектакля «Крым или Алиса в Стране чудес» (Театр на Вынос готовит премьеру документального спектакля к годовщине аннексии Крыма, прим. Около)?
Да, я буду петь там две песни, которые написал три года назад, когда Крым стал нашим. Играть на
гитаре будет или Женя Лазаренко из «МультFильмов» или Женя Ряховский из «Animal Jazz», или Игорь Старшинов (композитор аналоговой электронной музыки, прим. Около). Они ещё об этом
не знают, но знают, что наиболее близки нам. Мы будем баллады петь. В документалистику я не лезу
вообще.
«Старик и море» - про что это?
Не знаю. Есть пространство и нужно что-то делать. Должен быть текст и редактура. У Хемингуэя
хороший текст. Но мы понимали, что, плавая в лодочке, я его наговаривать не могу. Звук там нормально не выставить. Блютуз-колонки слишком слабые. Поэтому мы поняли, что должен быть
кассетный магнитофон.
Расскажи про дискуссию "Пути развития независимых театров" (состоялась 15 ноября в рамках форума "Площадка", прим. Около).
Давид Жарницкий (вдохновитель Форума независимого театра, прим. Около) хотел, чтобы мы объединялись. А я поднял вопрос – а с кем объединяться? Напротив меня сидел мой идеологический враг Миша Патласов (режиссёр спектакля «Неприкасаемые», прим. Около). Мы с ним в итоге нашли общий язык, хотя нам тяжело друг с другом говорить. За базар он ответил. Маша Кудрявцева хорошо вступилась за «БААТ». Интересы Семёна Александровского отстаивала его жена Настя Ким. Я с ней разговаривать не стал, а вот с Семёном мы всё бы порешали. Я не женоненавистник, но Настя отстаивает его интересы в том числе как мужа. Давид получил хорошее шоу, но в остальном условно независимые театры несли какую-то фигню.
Поговорим о спектаклях Семёна Александровского и Максима Диденко?
Помнишь, мы говорили про отрицание отрицания? Макс Диденко, как и Рома Габриа (режиссёр-постановщик театра "Мастерская", прим. Около), ученик Григория Козлова. После института он пошел в театр «Дерево», это было первое отрицание, потому что Григорий Михайлович – очень сильный мастер и, чтобы порвать с ним и его школой и остаться при этом человеком, не уйти в Дед Морозы, нужно быть
очень крутым. Потом Ромка сделал второе отрицание, и вернулся к Козлову, но уже в новом качестве. Посмотри его спектакли «Любовь и Ленин» и «Космическая одиссея майора Пронина» - это русский театр другого уровня, в который въезжают от силы два-три театроведа. Макс второго отрицания не сделал, и продолжил самую плохую, тупиковую ветвь театра «DEREVO», к которой Антон обращался 1-2 раза и это было давно и неправда, - я говорю о работе с чужой драматургией в попытке выстроить авторский взгляд на природу времени вокруг. Макс не может сделать, в отличии от Ромы, самое важное отрицание - отрицание самого себя, т.е. отрицание себя, отрицавшего своего мастера. Прошло семь лет, и через «Собачье сердце» Макс пытается впрыгнуть обратно в русский драматический театр. Но получается
хреново, потому что он не умеет работать с текстом, а это в русском театре самое главное. А Семёна Александровского легко сравнить с Дмитрием Волкостреловым. Они ученики Додина, это тот же курс, где Лиза Боярская и Даня Козловский. Выпустившись, они захотели чего-то другого. Семён экспериментирует, ставит в ЕСОДе «Мой друг Гитлер», из классической “додинской драматургии” пытается перескочить в новую драму. А Волкострелов контактирует с европейскими тенденциями, сугубо в
художественном смысле, на уровне формы и приёма, прокачивается и выдает контрапункт Льву Додину.
Затем он окончательно переводит спектакль в пространственную инсталляцию, и это опять же
двойное отрицание. Тут опять же можно вспомнить анекдот про отрицание Додина и понятие
пространственной инсталляции: “1991-й год, премьера “Бесов” Додина. Перед генеральным
прогоном в пустом зале МДТ сидят Эдуард Кочергин и Олег Каравайчук. Каравайчук говорит Кочергину - "Вот смотри, Эдик, стоит твоя потрясающая декорация, играет моя божественная музыка, это же настоящая пространственная инсталляция, - может нафиг Додина с его актёрами!”. Ладно, вернемся от учителей к ученикам - Александровский тоже немало посоприкасался с
европейским театром, но теперь не знает что делать с точки зрения авторского искусства (за
неимением авторской позиции) и делает конъюнктуру. Он суперпрофессионал, каких мало, у него потрясающая школа, но до соприкосновения с вечностью ему далеко.
Как тебе спектакль «Разговоры беженцев» и «Сталкеры»?
Худрук спектакля «Разговоры беженцев» - Константин Александрович Учитель – наиважнейший человек на кафедре продюсирования РГИСИ. Он был моим научным руководителем когда я защищал диссертацию. Я над ним дико стебался, потому что писал про Булгакова, а потом переписал всё на апостола
Павла, потому что он был первым продюсером Иисуса Христа, а уже потом Булгаков, хоть Михаил Афанасьевич и родился со мной в один день (15 мая, прим. Около). Константин Учитель –
профессионал, но у него есть режиссерские амбиции, которые всегда нужно изгонять из себя. Время режиссеров как класса вообще прошло. Константин Учитель взял слабого режиссёра - я
даже фамилию не вспомню, и сильных актёров – Сергея Волкова и Максима Фомина, самых умных в
своём поколении. С Волковым я соприкоснулся в спектакле “Братья” Жени Сафоновой - и он стал для меня открытием действительно вселенского масштаба, наверное, как Илья Дель в своё время.
Таких актёров очень мало. У них обоих режиссёрское мышление, им нужно просто дать концепт и они сами всё сделают. И спектакль «Сталкеры» - работа такого же масштаба. Сильные
актёры и никакой режиссуры. Я к такому театру без режиссерской доминанты тоже стремлюсь. Главным пусть будет драматург или продюсер, а режиссёр должен быть художником – постановщиком.
Какая задача у независимого театра?
Ты просто живёшь. Иначе ты не можешь. Ты приходишь в собес, в Сбербанк и издеваешься над
бюрократией. В этом момент независимости и хорошей панкухи. Как пример независимости можно
взять Рикошета и Свина. Знаешь, кто папа Рикошета? Один из самых крутых учеников Товстоногова и худрук Театра комедии имени Акимова. Он из той же плеяды, что Корогодский, Фильштинский и Додин. У него в группе был золотой состав: Михаил Светин, Александр Демьяненко. Сын отца послал, у него был
контрапункт и отрицание. Он стал отцом русского рэпа, сделал образ Кинчева. Рикошет делал что
хочет. Отец Андрея Свина Панова был главным хореографом бывшего Кировского театра, и он в 1978
году во время гастролей в Дании сбежал, а через год стал главным хореографом Копенгагенского
национального театра. Всю датскую школу танца сделал отец Свина. У Андрея с детства был комплекс – он был маленький и толстенький. Его с детства дразнили Свиньёй. И, когда отец
эмигрировал, он стал панком, ему стало на всё наплевать: «Папа может и я могу». Его мама – тренер в
Вагановке. Она хотела устроить сына в театральное. И после протекции Игоря Горбачёва Свин попадает на курс Додина. После первого курса он всех послал и ушёл, и вскоре стал известен на весь Ленинград. Панов из Цоя сделал Цоя. Рикошету и Свину было плевать на всё, и неважно какой строй.
Ты тоже ходил на «Эхо Любимовки». Понравились тебе какие-то пьесы?
Нет. Пьеса в том виде, в котором она там была, изжила себя ещё в пятидесятых – шестидесятых.
Хорошие драматурги есть: Юрка Клавдиев, Ярослава Пулинович, Данила Привалов, который не пишет
уже 10 лет и правильно делает - это как раз позволяет ему перераскрыть Пригова так, что все
Премии в области современного искусства и все, кого они поддерживают, должны одновременно
обосраться и тем самым стать ближе к народу. А есть молодые драматурги, которые посмотрели на
них и стали пробовать своё, но ничего не получается. Потому что нет этого “своего”. Например, Ася Волошина. Она не драматург, хотя умеет писать и много чего прочитала. Все хотят быть драматургами и
независимыми режиссерами. Но Курехин говорил: «Искусства должно быть мало». Нужно биться за то,
чтобы быть независимым.
Беседовала Алла ИгнатенкоФотографии Лизы Жаковой
Давай поговорим о Петербургском культурном форуме. Стоит ли участвовать в подобных мероприятиях? Как относишься к черному списку?
Если проанализировать историю нашей страны, то процессы, которые мы видим, вполне адекватны. Говоря языком Льва Гумилёва, это момент обскурации, который только у нас опять перейдёт в момент пассионарного толчка. Гумилев был русским и поэтому для своей Родины он прописал эксклюзивную драматургию. Если на Западе история заканчивается (см. “Конец Истории” Фукуямы), то у нас история не заканчивается никогда. В России все идёт по кругу, и, если ты хорошо сечешь в истории, тебе понятно что
происходит. Есть отличный анекдот. 1933 год, Райкин и Акимов идут по Невскому проспекту. Райкин
Акимову говорит: «Слушай, а мы что, такое говно, что нас даже не сажают?». Нажим на какой-то класс в
любую эпоху должен быть, это естественно. Но я со своим искусством, с Театром На Вынос в том числе -
могу максимально не зависеть от государства, от их денег. Я могу выйти и просто говорить, и это уже
будет театр, здоровая панкуха. Ты же любишь русский рок?
Люблю.
Давай возьмём русский рок и проследим как он вел себя в 80-90е: «Кино», «ДДТ», «Алису», «ГрОБ» и «АукцЫон». С Цоем всё понятно – он умер тогда, когда надо. ДДТ и "Алиса" ударяются в общие абстракции. Константин Евгеньевич уходит в “любительский шаманизм” – вспомним альбом «Шабаш» и нейтральный альбом «Джаз». А Шевчук после своих песен «Революция», «Не стреляй» в 1991 начинает петь «Черный пёс Петербург», «Осень» - т.е. адекватный поп-балладный сайт-специфик, а заканчивается всё альбомом 1995 года «Любовь». Егор Летов в 1991 распускает «Гражданскую оборону», и начинает вести себя так, что его даже на телевидение не пускают – это его протест как художника. Так же и «АукцЫон» - в 1992 они перестают записывать новые альбомы, играют только старую программу. К 1996 году и у Шевчука, и у Кинчева много бабла, они пишут здоровый попс, у них толпы поклонников. И они приходят к выводу, что могут делать всё что угодно. Шевчук пишет потрясающий альбом «Мир номер ноль», выводит на сцену нойзовую электронику. Но народ не въезжает, и Шевчук приходит к «Московской барыне». А Кинчев вместо с Рикошетом в 1995 пишет
сверхконцептуальный альбом «Геополитика». Они записывают песню «Это мой город», снимают
суперский клип, который сразу выходит на MTV, тогда только появившийся. Это был прообраз
гангсторэпа, на порядок лучше того, что сейчас делают Ноггано, рэпер Мирон и прочие модные
чтецы второго порядка. Песня про город со здоровым на тот момент постмодернистским
цитированием Мандельштама настолько возмущает алисоманов, что они угрожают Костю замочить, поэтому Кинчев пишет альбом «Солнцеворот» и ударяется в другую линию, сохраняя публику. Егор Летов в середине 90-х делает эпос «Прыг-скок», новую команду «Егор и опизденевшие» и включается в мировой процесс культуры, влияет на западную музыку. АукцЫон в 2006 году записывается в студии в Нью-Йорке и
выпускает альбом «Девушки поют», который рвёт всех. Ещё Антон Адасинский 20 с лишним лет
спустя воссоздаёт Авиа. Если помнишь, до 1988 года тоже была группа АВИА в золотом составе, пока у Антона окончательно не сложился театр DEREVO. Моя позиция ближе к позиции Летова и АукцЫона. Нужно троллить процесс вокруг, чтобы к тебе было не докопаться, это форма перфоманса. Вот моё отношение к культурному форуму. Я могу там присутствовать, но смысла не вижу. Это всё зарождалось в 2010 году, когда я работал у Насти Курехиной, и Артемий Троицкий предложил сделать на экономическом форуме секцию и поговорить за культурку. Артемий Троицкий до сих пор говорит за культурку, но уже не в России, хотя тоже сидя на Балтийском берегу. И сегодня мы видим, что там на форуме нечего делать. Я в прошлом году с удовольствием послушал только Фильштинского, который говорил о Станиславском, это святое. И в этом году я пойду тоже только на лекцию Фильштинского.
Почему приличные люди участвуют в этом форуме?
Это вопрос независимости и дозволенности. Кто себе может позволить бойкотировать форум? Антон Адасинский спокойно может себе позволить там не участвовать. Он всю жизнь живёт в своём
внутреннем мире и пространстве. И все поголовно ему сейчас завидуют. По отношению к политическим играм может быть либо дихотомическая позиция – либо туда, либо туда, а может быть диалектическая. Еще анекдот: в советское время буддист Фёдор ходил по Невскому проспекту и отрицал все прелести диалектического материализма. Когда его вызвали куда следует, он отрицал своё отрицание.
Настоящее искусство всегда строится на отрицании отрицания. Есть природа времени вокруг и есть мастер. Самое страшное для художника – это перестать чувствовать природу и сечь поляну и предать мастера – не в художественном смысле, а в фундаментально – основополагающем. В художественном смысле ты всегда должен отрицать мастера, а потом ещё раз отрицать своё отрицание - только тогда ты
найдешь этот, так называемый, прости господи, - “авторский подход”. Антон находится в процессе
здорового диалектического отрицания более двух десятков лет. Если ты отрицаешь, тебе по барабану на все эти «Золотые маски» и культурные форумы. Поэтому ты над ними просто тонко
издеваешься. Мы, например, написали открытое письмо с просьбой включить наш спектакль
«Старик и море» в программу фестиваля «Золотая маска – 2018».
Это стеб?
Это с одной стороны стеб, а с другой - мы показываем свою позицию, ссылаясь при этом на
традиции. Когда ты вне этого, ты можешь позволить себе такие жесты, и это будет настолько утонченно, что тебе никто и слова сказать не сможет. В отличии от мата на сцене, от голых тел. Максимум, что может произойти со зрителем, который пришел на спектакль Театра На Вынос, это если приедут менты и вкатают административный штраф 500 рублей. Эта сумма не превышает стоимости похода в любой театр. Ещё и приключение как бонус. Поверь, за лишнюю запятую в отчётности можно попасть гораздо больше. Я в марте-апреле окончательно абстрагировался от отношений с государством. Не потому, что я его не люблю, а потому что очень его люблю. Я ушёл с неплохой должности, вполне осознанно и по художественным причинам.
Стоит ли вообще брать деньги от государства и Минкультуры в частности?
Тут пусть каждый сам решает. Это момент допуска свободы. Я знаю людей, которые могут мне дать
немного денег на спектакль: «Вот тебе 50 тысяч, делай что хочешь». Мне 50 тысяч налом лучше, чем 200 тысяч по безналу, за которые потом придется отчитываться так, что жить потом не захочется.
Кирилл попал под раздачу и взял на себя жертвенный удар. Ахматова сказала о Бродском, когда его арестовали: «Какую биографию начали делать нашему рыжему». Спустя лет тридцать никто
не вспомнит ни одного спектакля Серебренникова, фильмы его будут смотреть так, как сейчас
смотрят Бергмана или Тарковского. Их не смотрят, просто говорят об этом. «Во все тяжкие» или «Игры
престолов» смотреть прикольнее, чем Тарковского. Кирилла будут вспоминать только из-за уголовного дела, так же, как и Мейерхольда помнят по аресту и пыткам, Ахматову по «Реквиему», Гумилёва-старшего по расстрелу, а Блока только потому, что его забыли вылечить в холодном Петрограде 20-го и благодаря поэме «Двенадцать», ну ещё «Незнакомку» в школе изучали. Сергея Параджанова помнят потому, что он сидел на зоне в Беларуси за гомосексуализм. Сейчас времена вегетарианские и с Серебренниковым всё
будет нормально, ему не дали 10 лет строгача как Павленскому во Франции. За те обвинения, которые
ему предъявляют, в любой европейской стране сразу была бы конфискация и строгач, а тут домашний арест и заморозка банковских счетов.
Давайте про АХЕ поговорим.
АХЕ – это мои учителя. Ученики Бориса Понизовского (художник, режиссёр театра «ДаНет», прим. Около) и извечные глубокоуважаемые коллеги Антона Адасинского. Я с двадцати лет тусил в «Антресоли» (бывший клуб «Там-там» на углу Малого проспекта и 16 линии ВО, прим. Около). Его отжал буквально за два дня Владимир Словохотов для малой сцены Театра на Васильевском. Наш комитет по культуре ничего не смог сделать, Театр на Васильевском находится в подчинении Ленобласти. АХЕ - это боги и отцы всего русского,
театрального и современного - тут спорить бесполезно. Дмитрий Зайцев, владелец завода слоистых пластиков и основатель музея Стрит-Арта в Петербурге – большой молодец. Он им сделал площадку «Порох», чтобы они ни от чего не зависели, могли показывать свой невероятный цикл по Тибетской книге мёртвых. Господин Зайцев потрясающий человек, во всём шарит и разбирается. АХЕ нужно всячески поддерживать. Они доросли до соприкосновения с вечностью. Эта вечность есть у всех великих: Булгакова, Гоголя, Адасинского, Полунина. Традицию нужно продолжать волшебным, метафизическим образом, что бы ни происходило. Мейерхольда с его «Биомеханикой» арестовали, Эйзенштейн вывез из опечатанной квартиры все
его рабочие записи к себе на дачу. Чуть позже, но всё равно параллельно с этими процессами с т.з.
всемирного художественно-эстетического развития, появляется Марсель Марсо, в СССР успешно продолжается Райкин. Райкин говорит ребятам в ЛДМе: «Это хорошо, что вы пантомимой
занимаетесь, потому что у нас цензура идёт только по текстам». И он дарит в самом глобальном
и самом ноосферическом смысле Славе Полунину этот прием. В СССР приезжает Марсель Марсо и
Райкин сводит его с зарождающейся в Ленинграде пантомимой. И Марсо выступает как учитель, зная
прекрасно заветы Мейерхольда. И эта традиция снова вернулась в страну, через Адасинского и
Полунина. В это время Валерий Фокин основывает в Москве Центр имени Мейерхольда, а потом
реструктуризируя Александринку. И Мейерхольд этим жив. Некоторые сейчас сравнивают
Серебренникова с Мейерхольдом, но у них совершенно разные истории, хотя многим сейчас
они кажутся одинаковыми, что, мол, Мейерхольд выбрал не ту тусовку, и в эпоху перемен ему за это
прилетело. Даже, если допустить, что Мейерхольд действительно был троцкистом, то сравнивать
Троцкого с Медведевым и Сурковым - это как минимум глупо.
Сесть все успеем?
Нет, просто кто-то должен сесть. Без этого нет государства. Здесь можно вспомнить Томаса Гоббса (английский философ, прим. Около). Гоббс ввел понятие суверенного государства. А в суверенном государстве всегда появляется репрессивная машина. Кого-то нужно посадить, а кого-то освободить. Вопрос в том, стоит ли из этих людей делать мучеников или нет. Кстати, тут не надо вспоминать, пожалуйста, “Левиафана” Звягинцева - хотя бы потому, что он там Библию неправильно цитирует!
Твои друзья Илона Маркарова и Джулиано ди Капуа считают, что независимому театру своя площадка не нужна. А ты свою строишь, почему? (будущая площадка Театра на Вынос строится на 11 линии ВО, д. 56).
Она ещё не факт что будет построена. Джулиано ди Капуа – очень умный человек, и у него единственного кроме меня есть востоковедческое образование. У Джулиано степень по средневековой арабской филологии и его нужно слушать. Я тоже считаю, что при ощущении внутренней свободы своя площадка не нужна. Ты видела «Старик и море». На какой площадке это нужно сделать? Да ни на какой.
Расскажи о Театре На вынос.
Пусть лучше пацаны рассказывают. Они сделали этот театр весной, а я к ним просто примкнул. Если
меня нет, а Макс Карнаухов и Лёша Ершов что-то делают, это тоже будет Театр На вынос. У этого
театра с самого начала есть позиция и этим они крутые. У Этюд-театра тоже сначала была позиция, но потом она исчезла. У театра Post и театра Тру есть позиция.
Ты участвуешь в создании спектакля «Крым или Алиса в Стране чудес» (Театр на Вынос готовит премьеру документального спектакля к годовщине аннексии Крыма, прим. Около)?
Да, я буду петь там две песни, которые написал три года назад, когда Крым стал нашим. Играть на
гитаре будет или Женя Лазаренко из «МультFильмов» или Женя Ряховский из «Animal Jazz», или Игорь Старшинов (композитор аналоговой электронной музыки, прим. Около). Они ещё об этом
не знают, но знают, что наиболее близки нам. Мы будем баллады петь. В документалистику я не лезу
вообще.
«Старик и море» - про что это?
Не знаю. Есть пространство и нужно что-то делать. Должен быть текст и редактура. У Хемингуэя
хороший текст. Но мы понимали, что, плавая в лодочке, я его наговаривать не могу. Звук там нормально не выставить. Блютуз-колонки слишком слабые. Поэтому мы поняли, что должен быть
кассетный магнитофон.
Расскажи про дискуссию "Пути развития независимых театров" (состоялась 15 ноября в рамках форума "Площадка", прим. Около).
Давид Жарницкий (вдохновитель Форума независимого театра, прим. Около) хотел, чтобы мы объединялись. А я поднял вопрос – а с кем объединяться? Напротив меня сидел мой идеологический враг Миша Патласов (режиссёр спектакля «Неприкасаемые», прим. Около). Мы с ним в итоге нашли общий язык, хотя нам тяжело друг с другом говорить. За базар он ответил. Маша Кудрявцева хорошо вступилась за «БААТ». Интересы Семёна Александровского отстаивала его жена Настя Ким. Я с ней разговаривать не стал, а вот с Семёном мы всё бы порешали. Я не женоненавистник, но Настя отстаивает его интересы в том числе как мужа. Давид получил хорошее шоу, но в остальном условно независимые театры несли какую-то фигню.
Поговорим о спектаклях Семёна Александровского и Максима Диденко?
Помнишь, мы говорили про отрицание отрицания? Макс Диденко, как и Рома Габриа (режиссёр-постановщик театра "Мастерская", прим. Около), ученик Григория Козлова. После института он пошел в театр «Дерево», это было первое отрицание, потому что Григорий Михайлович – очень сильный мастер и, чтобы порвать с ним и его школой и остаться при этом человеком, не уйти в Дед Морозы, нужно быть
очень крутым. Потом Ромка сделал второе отрицание, и вернулся к Козлову, но уже в новом качестве. Посмотри его спектакли «Любовь и Ленин» и «Космическая одиссея майора Пронина» - это русский театр другого уровня, в который въезжают от силы два-три театроведа. Макс второго отрицания не сделал, и продолжил самую плохую, тупиковую ветвь театра «DEREVO», к которой Антон обращался 1-2 раза и это было давно и неправда, - я говорю о работе с чужой драматургией в попытке выстроить авторский взгляд на природу времени вокруг. Макс не может сделать, в отличии от Ромы, самое важное отрицание - отрицание самого себя, т.е. отрицание себя, отрицавшего своего мастера. Прошло семь лет, и через «Собачье сердце» Макс пытается впрыгнуть обратно в русский драматический театр. Но получается
хреново, потому что он не умеет работать с текстом, а это в русском театре самое главное. А Семёна Александровского легко сравнить с Дмитрием Волкостреловым. Они ученики Додина, это тот же курс, где Лиза Боярская и Даня Козловский. Выпустившись, они захотели чего-то другого. Семён экспериментирует, ставит в ЕСОДе «Мой друг Гитлер», из классической “додинской драматургии” пытается перескочить в новую драму. А Волкострелов контактирует с европейскими тенденциями, сугубо в
художественном смысле, на уровне формы и приёма, прокачивается и выдает контрапункт Льву Додину.
Затем он окончательно переводит спектакль в пространственную инсталляцию, и это опять же
двойное отрицание. Тут опять же можно вспомнить анекдот про отрицание Додина и понятие
пространственной инсталляции: “1991-й год, премьера “Бесов” Додина. Перед генеральным
прогоном в пустом зале МДТ сидят Эдуард Кочергин и Олег Каравайчук. Каравайчук говорит Кочергину - "Вот смотри, Эдик, стоит твоя потрясающая декорация, играет моя божественная музыка, это же настоящая пространственная инсталляция, - может нафиг Додина с его актёрами!”. Ладно, вернемся от учителей к ученикам - Александровский тоже немало посоприкасался с
европейским театром, но теперь не знает что делать с точки зрения авторского искусства (за
неимением авторской позиции) и делает конъюнктуру. Он суперпрофессионал, каких мало, у него потрясающая школа, но до соприкосновения с вечностью ему далеко.
Как тебе спектакль «Разговоры беженцев» и «Сталкеры»?
Худрук спектакля «Разговоры беженцев» - Константин Александрович Учитель – наиважнейший человек на кафедре продюсирования РГИСИ. Он был моим научным руководителем когда я защищал диссертацию. Я над ним дико стебался, потому что писал про Булгакова, а потом переписал всё на апостола
Павла, потому что он был первым продюсером Иисуса Христа, а уже потом Булгаков, хоть Михаил Афанасьевич и родился со мной в один день (15 мая, прим. Около). Константин Учитель –
профессионал, но у него есть режиссерские амбиции, которые всегда нужно изгонять из себя. Время режиссеров как класса вообще прошло. Константин Учитель взял слабого режиссёра - я
даже фамилию не вспомню, и сильных актёров – Сергея Волкова и Максима Фомина, самых умных в
своём поколении. С Волковым я соприкоснулся в спектакле “Братья” Жени Сафоновой - и он стал для меня открытием действительно вселенского масштаба, наверное, как Илья Дель в своё время.
Таких актёров очень мало. У них обоих режиссёрское мышление, им нужно просто дать концепт и они сами всё сделают. И спектакль «Сталкеры» - работа такого же масштаба. Сильные
актёры и никакой режиссуры. Я к такому театру без режиссерской доминанты тоже стремлюсь. Главным пусть будет драматург или продюсер, а режиссёр должен быть художником – постановщиком.
Какая задача у независимого театра?
Ты просто живёшь. Иначе ты не можешь. Ты приходишь в собес, в Сбербанк и издеваешься над
бюрократией. В этом момент независимости и хорошей панкухи. Как пример независимости можно
взять Рикошета и Свина. Знаешь, кто папа Рикошета? Один из самых крутых учеников Товстоногова и худрук Театра комедии имени Акимова. Он из той же плеяды, что Корогодский, Фильштинский и Додин. У него в группе был золотой состав: Михаил Светин, Александр Демьяненко. Сын отца послал, у него был
контрапункт и отрицание. Он стал отцом русского рэпа, сделал образ Кинчева. Рикошет делал что
хочет. Отец Андрея Свина Панова был главным хореографом бывшего Кировского театра, и он в 1978
году во время гастролей в Дании сбежал, а через год стал главным хореографом Копенгагенского
национального театра. Всю датскую школу танца сделал отец Свина. У Андрея с детства был комплекс – он был маленький и толстенький. Его с детства дразнили Свиньёй. И, когда отец
эмигрировал, он стал панком, ему стало на всё наплевать: «Папа может и я могу». Его мама – тренер в
Вагановке. Она хотела устроить сына в театральное. И после протекции Игоря Горбачёва Свин попадает на курс Додина. После первого курса он всех послал и ушёл, и вскоре стал известен на весь Ленинград. Панов из Цоя сделал Цоя. Рикошету и Свину было плевать на всё, и неважно какой строй.
Ты тоже ходил на «Эхо Любимовки». Понравились тебе какие-то пьесы?
Нет. Пьеса в том виде, в котором она там была, изжила себя ещё в пятидесятых – шестидесятых.
Хорошие драматурги есть: Юрка Клавдиев, Ярослава Пулинович, Данила Привалов, который не пишет
уже 10 лет и правильно делает - это как раз позволяет ему перераскрыть Пригова так, что все
Премии в области современного искусства и все, кого они поддерживают, должны одновременно
обосраться и тем самым стать ближе к народу. А есть молодые драматурги, которые посмотрели на
них и стали пробовать своё, но ничего не получается. Потому что нет этого “своего”. Например, Ася Волошина. Она не драматург, хотя умеет писать и много чего прочитала. Все хотят быть драматургами и
независимыми режиссерами. Но Курехин говорил: «Искусства должно быть мало». Нужно биться за то,
чтобы быть независимым.
Беседовала Алла Игнатенко
Фотографии Лизы Жаковой