Попасть на «Дьяволиаду» в «ЦЕХе» не так просто: в афише на ближайшие полтора месяца спектакль не значится. Во всяком случае пока. В октябре постановку (к слову, одну из самых любимых среди поклонников «ЦЕХа») показать все-таки решили, приурочив событие к пятнице, выпавшей на 13-е число. Там нечисть, тут нечисть. Впрочем, силы, о которых рассказывает «Дьяволиада», от мистики, увы, очень далеки.
Варфоломей Петрович Коротков - штатный делопроизводитель на спичечном производстве, в лучших традициях раннесоветской эпохи именуемом едва выговариваемой аббревиатурой Главцентрбазспиматом. Вот уже почти год он исправно является к назначенному времени, отправляет телеграммы, ставит штампы. Работа рутинная, но стабильная, что «тихого и нежного блондина» вполне устраивает. В Спимате он пригрелся, «совершенно вытравил у себя в душе мысль, что существуют на свете так называемые превратности судьбы» и уже твердо был уверен в том, что будет служить в базе «до окончания жизни на земном шаре». Однако вышло все совсем по-другому.
Постреволюционные 20-е. Денег нет, в общественном транспорте активно орудуют карманники, а среди кадров (в том числе среди руководящих) – текучка. Первый гром в ясном небе Короткова – зарплата средствами производства. «Ничего, продадим», – думает он. Но «Они же не горят!» – заявляет соседка Варфоломея по квартире, и всю ночь делопроизводитель проводит над коробками, чиркая спичку за спичкой. Под утро в удушливом серном запахе он засыпает. Увольнение, новый начальник Кальсонер и его двойник с ассирийской бородой, бесконечные лабиринты кабинетов – все, происходящее с Коротковым после кажется фантасмагорией, наркотическим сном от едкой серы, который, щелкни пальцами, должен, не может не закончиться.
Но щелчка не происходит. Нестройные звуки пианино в нижних октавах постепенно дополняются саксофоном и контрабасом, перкуссией и ударными, задающими навязчивый, вводящий в транс ритм. Он лишь ненадолго сменяется чем-то джазовым или народным, а потом возвращается вновь, то ли выстраивая скорость действия, то ли вторя ей.
Булгаковская пестрота сцен, которая с развитием повествования набирает скорость и меняет обстановки почти построчно, в спектакле Васильева заменена лаконичной, но емкой метафорой бюрократических лабиринтов, стендом, затянутым аляповатым нагромождением лоскутов. Под ним хаотично скрываются окна и двери, кабинеты и люди. Отличить один лоскут от другого едва ли возможно.
Стоит отметить, что декорации «Дьяволиады» вообще достаточно символичны и многофункциональны. На сцену Коротков, еще мирящийся с системными порядками, появляется из наспех сколоченного тесного сундука. Поначалу сундук играет роль то комнаты делопроизводителя, то его кабинета, но потом Коротков возвращается в него все реже и реже, и сундук трансформируется то в кровать, то в стол.
К слову, многофункциональность возложена в спектакле и на плечи актеров. Так, Арсений Воробьев (Коротков) одновременно играет и альтер-эго своего персонажа: в отличие от булгаковского делопроизводителя, финальный бунт которого больше похож на отчаяние, в постановке Васильева это альтер-эго берет верх над Коротковым, и бунтует он не без мести.
За Алексеем Фроловым и вовсе целый рой образов: рассказчик, Кальсонер, Дыркин и даже некоторые женские образы. Та скорость, с которой актер переключается с одного персонажа на другого – нечто отдельное, что нужно видеть. Но, хотя между пластичными, отчасти заискивающими женскими движениями и угловатым громогласным Кальсонером легко провести черту, такой режиссерский ход – концентрация ролей в одном актере – заставляет во всей этой череде стихийно сменяющихся, ускользающих и настигающих, играющих и заигрывающих лиц находить нечто общее и даже сомневаться в их реальности. Может, все эти люди – галлюцинация? Происки нечистого? Может, и играет на самом деле Фролов только одного персонажа – Дьявола?
Все точки над «i» расставит финал. Догорит последняя спичка, погаснет. Что спичка, что человек, система различий не делает. Догорит спичка – раздастся: «Следующий». Спокойное, безразличное, холодное и оттого зловещее.
«Дьяволиада» ЦЕХа – классическая история о маленьком человеке и системе. И хотя поставлена она по Булгакову (и местами подробно цитирует его), незримо тут присутствуют и Акакий Акакиевич из гоголевской «Шинели», и персонажи из «Замка» Кафки. Время меняет декорации, но не меняет сути. Император, партия, президент – у власти может быть кто угодно: «мясорубка» работает исправно, и пока вместо лабиринта из лоскутного полотна легко представить не менее запутанный набор из бетонно-стеклянных квадратов современных офисов. Гораздо легче, чем хотелось бы.
Текст: Татьяна Барашкова Фотографии театра ЦЕХЪ