«Византийская виза» - посмертная выставка художника, который ушел из жизни весной 2016 года. Первая выставка за последние двенадцать лет. При жизни Богомолов принял участие более чем в 250 выставках, его работы есть в собрании Третьяковской галереи и Русского музея, в музеях и галереях по всему миру. На открытии присутствовали многие петербургские художники, друзья и коллеги Богомолова. Своими впечатлениями от работ Глеба Богомолова и воспоминаниями о нем поделились куратор выставки - искусствовед, арт-критик, руководитель музея современного искусства «Эрарта» Владимир Олегович Назанский, вдова художника Татьяна Богомолова, профессор кафедры междисциплинарных исследований и практик в области искусств, доктор искусствоведения Татьяна Семеновна Юрьева, советский и российский писатель, историк искусства, доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Русского музея Михаил Юрьевич Герман.
Владимир Назанский: Музей «Эрарта» благодарен Татьяне Богомоловой, подарившей нам радость работы над этой выставкой! О Глебе Богомолове писали и говорили многие замечательные искусствоведы. Татьяна Юрьева не только писала о художнике, но была и создателем одного из лучших фильмов о Глебе Богомолове!
Татьяна Юрьева: Сегодня целый день в голове жизнь проносится как пленка, начиная с 1990 года. Я узнала Глеба Богомолова позже чем многих здесь присутствующих. Сегодня открывается выставка выдающегося художника. Мы должны об этом сказать, должны это осознать. Это крупнейшая фигура современности. Это художник, который, безусловно, войдет в историю мирового искусства. И это его признание… Думаю, при жизни оно было бы куда более камерным, хотя, конечно, его имя всегда было на устах. У нас очень много талантливых художников, очень интересное движение неофициального искусства. У него прекрасные друзья были при жизни… Но Глеб – это абсолютно единичное явление! Это человек, который неистово работал! Я наблюдала этот невероятный опыт! Он не понимал, что такое отдых. Глеб буквально вгрызся в историю мирового искусства и создал свое уникальное понимание античного искусства, классики, фаюмского портрета. Он абсолютно ко всему вообще стремился подойти со своей личностной позицией. Она была очень сильной, потому что он признавал только то искусство, которое несло, пусть потаенный смысл, но смысл!
Мне сегодня пришло в голову, что он был погружен в свой внутренний мир, а сегодня мало у кого из художников есть такой глубины внутренний мир. Он был невероятно сложным, ярким и безумно скромным, очень ироничным, обладал прекрасным чувством юмора! Это было счастье – дружить с художником такой величины. Я считаю, то, что Таня была с ним все эти годы, то, что она вынесла, и то, что она сделала для того, чтобы его искусство сохранилось, для того, чтобы оно было узнано в мире, и чтобы его жизнь была овеяна ее любовью – это тоже из разряда очень высоких поступков! Я благодарна музею «Эрарта», телеканалу «Культура» и радио «Россия». Мы приложим все усилия, что искусство Богомолова не было забыто и стало символом города, тем, о чем мы говорим, представляя культуру Петербурга!
Татьяна Богомолова: Мне по-прежнему трудно говорить о Глебе, поэтому я буду говорить о его работах, которые в каждом пространстве, при каждом новом освещении работают абсолютно по-другому! Зайдя в «Эрарту», когда повесили работы, я была поражена: какое-то другое пространство, какое-то другое существование его знакомого до боли мира! И дома также: утром так работа смотрится, вечером по-другому. Но в этом пространстве – совершенно другие работы. Не знаю, хорошо это или плохо, но я вижу, как много хотел Глеб сказать каждой работой. Спасибо, друзья, что вы пришли, что не забываете, надеюсь, очень любите, так же как и я.
Михаил Герман: Уже несколько лет мы не видели новых картин Глеба Сергеевича Богомолова, и естественно, что новая, хотя и огорчительно небольшая выставка художника, могла стать событием и этим событием стала. То, что когда-то называлось ленинградским андеграундом, со временем перестало быть таковым, и художники, которые когда-то рассматривались как великие потрясатели основ, уже не столько награждаются за свое мужество, сколько за качество работ, начинают занимать подобающее им место. Вы знаете, в свое время нам, художественным критикам, было непросто участвовать в оценках этих работ, потому что далеко не все было на том художественном уровне, которого достойна была гражданская позиция художника, и далеко не всегда этот высокий художественный уровень посещал тогда и высокие академические круги, и, скажем так, возвышенные круги художников андеграунда. Ничего не поделаешь, не все художники в равной степени остаются в истории, но их места становятся гораздо более определенными, так стало и с Глебом. Сколько я не занимаюсь искусством, каждый раз убеждаюсь, что все очень значительное искусство - это искусство, которое несет в себе очень мощный содержательный заряд.
Другое дело, что, как говорил Золя, новая форма рождает и новое содержание. Так оно и было. Эти формы у Глеба Сергеевича никогда не были просто взятыми с потолка, как некая система форм для декодировки современного искусства модернизма и постмодернизма. Это было искусство в значительной мере зашифрованное, но всегда основанное на подлинных архетипах и на великом тщании в обработке холста. Когда-то величайший искусствовед XX века Николай Николаевич Пунин прекрасно определил разницу между живописью Шишкина и Сезанна: если вытянуть дерево из картины Шишкина, оно выйдет отдельно, а если вытянуть из картины Сезанна, оно выйдет вместе с небом. В этом секрет живописного холста, того самого вещества живописи, которым Глеб Сергеевич владел прекрасно. У него были картины значительные, несколько менее значительные, этапные, в какой-то степени развивающие прежние начала, но у него никогда не было плохого качества искусства на холсте. И поэтому все, что он делал, всегда было безусловно интересно.
И сейчас, несколько лет спустя как я не видел новых вещей Глеба Сергеевича, что естественно, я, оглядывая все это, думаю, что это один из немногих художников, который сумел поставить высокое художественное качество гораздо выше собственных порывов к свободе. А это очень много для художника, который в ту пору скорее искал лавров на пути гражданских завоеваний, чем чисто художественных. И то, что в его картинах нельзя ничего прибавить и нечего отнять, то, что у него осталось прекрасное художественное качество, делает его художником вне группировок, делает его просто художником очень хорошим с 60-70 годов прошлого до начала этого века, в котором он чувствует себя дома, что, по-моему, прекрасно!
Нам удалось не только записать выступления спикеров, но и лично задать несколько вопросов Владимиру Назанскому.
Владимир Назанский: Для зрелого, позднего периода творчества Богомолова, начиная с конца 80-ых, а тем более в 90-ые и нулевые годы, характерно обращение к поздней античности, Византии, может быть, древней Руси эпохи Вольного Новгорода, эпохи Феофана Грека. Причем это не какое-то цитирование – это современное искусство, использующее современные художественные коды, но, в то же время, это как бы такое воспоминание о тех временах, словно в каких-то других перевоплощениях Богомолов ходил по улицам Константинополя или Вольного Новгорода. В классической работе об искусстве первой половины XX века «О духовном в искусстве» отход от буквального копирования реальности объясняется возвращением к духовной стороне искусства. То же самое можно сказать про Глеба Богомолова. Возможно, его историческая скорбь отчасти связана и с его блокадным детством. С его послевоенным периодом, когда он летом жил в Царском селе среди руин невосстановленных дворцов и храмов, и эти руины классической эпохи могли им особым образом ощущаться. Мне кажется, это как раз такое Петербургское ощущение человека с особым чувством истории и переживанием утраты. Но это лишь одна из версий его обращения к этой теме. Он тщательно пишет утраты на поверхности красочного слоя. Иногда они носят характер округлых форм, словно следы пуль.
Когда-то в молодости в руинах храма в Царском селе он обнаружил пробитую пулями тельняшку с запекшейся кровью, и это детское воспоминание залегло в его сознании и, вероятно, проявилось в написании утрат. В определенный исторический период иконоборчества советского иконы часто подвергались в рамках общей атеистической компании различным формам глумления. К тому же время вообще стирает многие слои цивилизации и обращение не ко вчерашней истории, а к той, что была тысячу лет назад и глубже – это какое-то его личностное своеобразие. Когда он работал с этими темами еще в советские времена, это еще не было какой-то массовой модой. Он не был каким-то воцерковленным человеком – это его индивидуальное чувство бунта петербургского интеллигента против дежурной идеологии. Думаю, тогда в 80-ые годы это так и воспринималось. Справедливо и подробно сегодня говорил Михаил Герман о культуре работы над живописной поверхностью, о самом веществе живописи. Действительно, несмотря на обращение Богомолова к истории, это такая современная живопись, по-своему организованная и очень мастерски написанная. Кроме собственно масляной краски он использовал и коллажи, и паволоки, и элементы старения – они просто выписаны: он не рубил их, не резал, а просто кисточкой создавал эту патину времени, эти утраты. Создавая утраты он, может быть, наоборот, стремился к какому-то обретению, обращению к более глубоким слоям цивилизации, культуры. В этом смысле он уникален и ни на кого не похож: ни на официальных художников, ни на неофициальных, ни на художников андеграунда.
В Союз он вступил, по-моему, уже после Перестройки, а до этого он входил в объединения экспериментального искусства в 80-ые годы, а прежде он был среди участников выставок в ДК Газа, ДК Невский – совершенно эпохальные события в истории Ленинграда. Выставки, на которые выстаивались километровые очереди: люди записывались заранее, и сеансы были по сорок минут. Это было уже после скандала с Бульдозерной выставкой, когда там заодно досталось и иностранным журналистам, и дипломатам. Негативный эффект от этого разгона намного превышал все остальные смыслы, и власть подумала, что себе дороже таким образом с искусством бороться, лучше иногда разрешать. И в качестве таких жестов разрешили две выставки. Критики потом задним числом ввели понятие Газаневская культура, описать этот всплеск интереса к неофициальному искусству, которая никоим образом не походила на преобладавший тогда соцреализм и в гораздо большей степени отражала реальную духовную жизнь советской интеллигенции. В этом смысле выставка Богомолова - пример свободного искусства, которое было уникальным, которое было ни на кого не похожим ни в тоталитарные времена, ни потом. К сожалению, последние двенадцать лет выставок не было, художник был болен, а затем уже ушел из этого мира. Эта затянувшаяся пауза к нашей радости в стенах «Эрарты» была прекращена, и семья художника согласилась на выставку и предоставила нам эти работы. Мне кажется, выставка как коммуникативный акт состоялась, о чем говорит число пришедших. Я надеюсь, что последующие два месяца работы посетители смогут увидеть работы этого уникального художника.
ОКОЛО: Как подбирались работы для выставки? Тут представлено какое-то отдельное направление в его творчестве или это попытка дать о Богомолове наиболее полное представление?
Владимир Назанский: Речь идет о периоде с 80-ых годов. В 60-ые годы он писал работы в чем-то сопоставимые, скажем, с живописью Арефьевского круга, и пластически, колористически, тематически они вполне могли бы быть в одном ряду. Но, поскольку он не был таким вот совсем замкнутым в своем узком культурном кругу как ранние художники ленинградского андеграунда, он менялся, развивался. Какой-то непродолжительный период, может быть, под знаком мифического искусства Джорджо де Кирико был у Богомолова. Но постепенно, глядя на современников, он задумался об архетипах. Он был человек динамичный, читающий. Есть художники замечательные в своей художественной аутичности, а он-то был человеком начитанным, насмотренным, знающим музыку. Он непрерывно развивался и в поисках таких архетипов он постепенно дошел до каких-то, может быть, архетипов гладиаторов, и таким образом занырнул в эпоху античности, поздней античности и оттуда через вот эти фрагментарные портреты мифических героев он постепенно подошел к чуть более позднему периоду: раннему христианству, Византии.
Вторую часть своего творчества он был в этом культурном пространстве, с которым связана эта выставка. Поскольку эти античные герои, эти гладиаторы, эти византийские темы и темы византийской культуры, христианской, греческой создают какое-то ощущение, которое является ключом для такого метафизического путешествия в Византию, словно дают визу в Византию, выставку мы так и назвали. Наиболее известная часть его творчества очерчена тематически в этой выставке, но если делать большую ретроспекцию, то она, конечно же, должна была бы быть в два раза шире и охватывать его работы начиная с 60-ых годов. Богомолов при жизни был участником более 250 выставок, его работы есть в собрании Третьяковской галереи и Русского музея, в целом ряде отечественных и зарубежных музеев. В 2002 году была большая выставка в Русском музее.
Среди целого ряда каталогов разной величины можно выделить два больших альбома. Один изданный в серии Авангард на Неве, где активный инициатор этой серии Исаак Кушнер приложил усилия, чтобы издать ретроспективный альбом. И альбом Русского музея, изданный также при участии галереи Гисич, охватывает как раз более поздний период и более сопоставим с темой этой выставки. Конечно, Богомолов это часть культурного наследия Петербурга. Художник, который еще недавно ходил, говорил, работал и вот уже перешел рубеж и стал частью истории. В этом смысле это такая исключительная выставка для «Эрарты», которая, как правило, работает с живыми художниками, а в данном случае это такой исторический материал, с которым мы были рады поработать.
ОКОЛО: Раз уж вы заговорили об альбомах... В магазине «Эрарты» их можно будет приобрести? Выйдет ли каталог этой выставки?
Владимир Назанский: Альбомы будут! Уже с первого февраля можно будет приобрести два альбома, о которых я говорил. Возможно, где-то ко дню памяти 9 марта мы подготовим небольшой каталожек, несопоставимый с теми альбомами, как память об этой выставке. Поскольку это выставка без авторских прав, репродукций продаваться не будет. Это чистый музейный формат без какого-либо бизнеса вокруг выставки.
ОКОЛО: Если посетители захотят продолжить свое знакомство с работами художника, они смогут увидеть их в Русском музее?
Владимир Назанский: В постоянной экспозиции есть только одна ранняя работа Богомолова, еще 70-ых годов, в главном здании. Раньше бывало и больше, но когда художник сам перестает ходить, общаться, иногда так бывает, что немножко сокращается сфера его присутствия. Я надеюсь, что наша выставка даст какой-то импульс.
Текст и фото: Александр Шек
[gallery columns="3"]