Удивительные люди эти джазмены! Им целого мира мало. Они запросто выступают перед публикой количеством «не больше трех карандашей» так, словно перед ними, по меньшей мере, вселенная, а в ней есть только они сами и музыка. Они ведут свой бесконечный разговор с музыкой, погружаясь в отрешенность, как в тайну, которую можно разгадать с помощью семи нот. С каждой композицией они улетают в неведомое, приглашая слушателей поучаствовать в этом полете «всеми фибрами души». И нет на свете музыкантов более свободных в непринужденности музыкального самовыражения, в манере одеваться, двигаться, мыслить, общаться и, в общем - «просто, мудро жить».
Влажным сентябрьским вечером в джаз - клубе Игоря Бутмана на сцену вышла девушка в маленьком черном платье и забавной тюбетейке («С юртой на голове» - пошутил пианист Владимир Нестеренко). Улыбнувшись залу тепло, как одуванчик солнцу, она запела, заговорила джазовые рассказы вольно и проникновенно, с лету захватив публику в плен своего поразительно просторного по силе и бархатистого по тембровой окраске голоса.
Анастасия Глазкова. Миниатюрная и бесконечно одаренная «принцесса джаза». Русоволосая русская девочка поет раскованную музыку негритянских окраин так, будто она с пеленок «дитя мира», а не самородок из казахских степей.
Не запомнить эту певицу невозможно, потому что ее джаз самобытен и загадочен. Вот именно глубинного, генного, «черного» окраса в нем мало. Настя не стремится (хотя и может!) повторить голосом знаменитый негритянский «объем», не подражает ни одному из «монстров» стиля, она уверенно шагает по своей собственной «yellow brick road». Пишет потрясающие джазовые песни на английском и русском, живет на сцене в неповторимой органике — поет, философствует, импровизирует, слушает, разговаривает и задумчиво движется в такт музыкальных фантазий своих соратников.
С певицей охотно сотрудничают непревзойденные мастера российского джаза. Пианист Владимир Нестеренко с легкостью переключается на флейту и играет на ней так же виртуозно, как ловко и мастерски «шутит» в джазовых переливах фортепиано. Один из лучших джаз — гитаристов Москвы Николай Куликов «летает» по струнам гитары, как птица по небу, прорабатывая тему, подбрасывая ее пианисту, придавая песням Анастасии американскую естественность и русское приволье.
В этой попытке «свесть Америку и Россию» и кроется секрет джаза Анастасии Глазковой. Ее русская душа прорывается в исконно американскую музыку, она вдохновенно свингует в ритмах, рожденных в недрах черного континента и превратившихся в самое неудержимое музыкальное направление на улицах Нового Орлеана.
С русской певицей, которая пишет и поет джаз, разговаривала наш корреспондент Дарья Евдочук.
Д. Е. Настя, Вы прекрасны и удивительны! Скажите, а как Вы пишите свои джазовые песни — сами, да еще и на английском языке? Как вообще рождается джазовая музыка? Такое впечатление, что Вы занимаетесь джазом всю жизнь.
А.Г. С детских лет я профессионально занималась музыкой. Закончила музыкальную школу и Музыкальное училище по классу фортепиано. Пою с трёх юных лет и вокалу специально не обучалась. В Москву приехала, в общем-то, за джазом. Кстати, Игорь Бутман отсюда и вещал свою «Джазофрению» (беседа происходит в клубе Игоря Бутмана на Таганке), тогда это был легендарный Le Club и была такая популярная передача на телеканале "Культура".
Я родом из Казахстана. Во времена «Джазофрении» я проживала в Омске, ждала эту разницу во времени, и в три часа ночи сидела зимними вечерами, закутавшись в плед, смотрела передачу. Игорь рассказывал о джазе, джазменах, и меня все это влекло страшно. Так совпало, что в это время меня пригласили в омский джазовый оркестр, я исполнила там несколько вещей. Тут приехал Георгий Арамович Гаранян, который какое-то время руководил этим оркестром. Он отнесся ко мне очень хорошо, заметил меня, одобрил. Я страшно боялась перед ним выступать, но когда на репетиции что-то спела и подошла к нему, он мне из-за спины руководителя оркестра сказал: «Бра -во!».
Это меня расслабило моментально, я поверила в себя и поехала в Москву.
Едва я приехала, пошла сама по джазовым клубам, обошла их все пешком. Тогда еще о какой-то моей авторской деятельности не шло речи вообще. Я и стихов не писала. И мои песни буквально свалились на меня с неба, захватили меня, за неделю я написала их пять подряд! Сама не понимаю, как это случилось.
Наверное, так: моя первая песня называется “Take A Shower”.
Все американцы входят в ступор от такого посыла, потому что эта фраза у них означает - «ты грязный, помойся! Прими душ!». Но у меня там скорее философский смысл: "не только мылом и водой человек может очиститься! загляни в себя!". В общем, как я сейчас понимаю, моя поэзия началась именно с этих слов - не на русском, а,чёрт возьми, на английском! "Shower drops raining fast/Rinse entirely totally last thoughts that anti-body-minded" - с точки зрения языка это ведь ужас, но с точки зрения поэтического образа в песенном тексте...
Собственно, говорю, я лежала в ванной, и мне вдруг подумалось: «Как же это люди в душе пишут песни?». И у меня пошла мелодия одновременно с каким-то текстом, я срочно вышла, пошла к инструменту, и родилась первая песня. Я принесла ее Владимиру Нестеренко - он мой соратник очень давний, глубокий, он мне помогал во всех моих песнях, в джазовой гармонии, которая была мне тогда еще не подвластна. Я принесла ему песню, он сначала даже посмеялся, назвал это водевилем и не отнесся к этому серьезно. А потом мы её сделали, и мне стали говорить музыканты, что они думали, это американская джазовая тема 30-х годов.
Второй была баллада «Hope of mind”. С ней тоже связана небольшая история. Владимир Михайлович Зельдин, наш корифей кинематографа, потрясающий долгожитель, просто какой-то живущий ангел, он играл и, по-моему, до сих пор выходит на сцену в этой роли — он играл Дон Кихота Ламанчского в Театре Советской Армии. Я увидела его по телевизору, по каналу «Культура», он произнёс, вскинув руку: «Что такое мечта? Это надежда разума». И у меня выстрелило - "Hope Of Mind".
Д.Е. Сейчас продолжаете писать?
А.Г. Крайне самонадеянно будет ответить окончательно утвердительно на этот вопрос (смеётся). Когда Оно меня находит - не отпускаю. Я выпустила диск из двенадцати композиций, из которых одна — это джазовый стандарт «No Moon At All», а вторая - это мелодия Рэнди Уэстона, американского пианиста и композитора «Hi-Fly», на нее я написала свой текст. Получается, что полторы песни не мои, остальное — мое (смеётся). В какой-то момент моей жизни, возможно, от одиночества, которое тогда было со мной рядом - музыканту, творцу оно необходимо - смешанного с состоянием отчаяния и кромешной депрессии, я вдруг написала одно стихотворение. И у меня пошли стихи. И мой поэт продолжил моего композитора, иначе не скажешь. Из стихотворения «Сказка — Песенка» вышел джазовый вальс и затем стал одним из номеров моего Вокального цикла "TRIA". Название латинское, но сочинение на русском языке. Есть две публикации — в альманахе «Информпространство» и в сборнике «Муза». Когда-нибудь будет книжка, обязательно.
Д.Е. Выходит, когда Вы начали петь джаз, Вы еще совсем не обучались джазовому пению?
А.Г. Нет. У меня по вокалу было, может быть, всего два урока в жизни. Я старалась обратиться к кому-то: вдруг я неправильно что-то делаю? Два раза срывала голос и могла его совсем потерять из-за непрофессионализма. Но я приходила к преподавателям и они разводили руками, говорили, что мне ничего не нужно! Мне на спину клали руки, дышали со мной, про диафрагму что - то рассказывали. В принципе, для меня это все до сих пор неведомо, это знает только мой организм, потому что я его бросила на амбразуру практики и методом изучения себя продолжала петь. И все. Я поэтому и не преподаю, потому что я не понимаю, как это все объяснить. Я пою и все.
Д.Е. Наверное Вы много слушали джаз?
А.Г. Это безусловно!
Д.Е. А как Вы нашли своих соратников? Они всегда выступают с Вами?
А.Г Я начала ходить по клубам, когда приехала и начала знакомиться. Могу сказать, что я человек слишком застенчивый, но при этом очень смелый. Я стала везде говорить, что я певица, и мне сразу стали предлагать: «А, спой!». Вот Сергей Манукян в «М Баре» сразу меня поставил на сцену: «Пой!». Или в «Cool Train” - был такой клуб в «Б2», сейчас его уже не существует - Ирина Томаева там вела джазовые бранчи. И меня начали узнавать, предложили сделать программу, я начала выступать. Меня нашло это все само. В результате этой движухи (почему я говорю это слово - недавно его услышала из уст А. Кончаловского, мне оно больше нравится, чем тусовка) у меня появился Большой Джазовый Джем, который я вела в этом «Cool Train»'е, в «Б2». Неплохо - на Садовом кольце появлялась эта надпись каждое воскресенье - «Анастасия Глазкова — джазовый джем». В течение пяти лет я была ведущей и вдохновителем этого проекта, он вылился потом в подпроект «Авторский джаз России». Я приглашала всех наших музыкантов, которые пишут свою музыку. Свои авторские концерты тогда сыграли мощные люди нашего джаза - Герман Лукьянов, Михаил Окунь, Яков Окунь, Вагиф, Садыхов, Сергей Головня, Владимир Нестеренко со своей «Органологией» - у него отдельный проект на органе, Алексей Беккер - пианист, который играет в моём составе на барабанах. В общем, все, кто создаёт свою музыку, все играли в этих концертах. Пять лет это все происходило, потом сменилась администрация, все закончилось, а потом и клуб закрыли. Поэтому мне не обидно.
Д.Е. Часто ли у Вас бывают концерты сейчас, и на каких площадках?
А.Г. На разных площадках. На моей странице в фейсбуке я всегда анонсирую мои концерты. Джазмен - «волк, которого кормят его ноги» и телефонные звонки: тебя уже знают, ты можешь позвонить в другой город, например, в Питер. Можно позвонить и предложить - «поставьте меня там и там». Можно несколько клубов объединить сразу и будет отдельный тур. В другие города, к сожалению, не всем доступно поехать, ведь многие джазовые площадки, филармонии подписываются на абонемент кого-нибудь, кто "возит джаз" - например, Даниил Борисович Крамер. И, в общем, кого он возит, тот и гастролирует. Далеко не все мы можем попасть в эту струю, ведь авторский джаз...боятся его. Вот вы сегодня слушали, вам как?
Д.Е. Если бы Вы не сказали, что это Ваше, я бы никогда не подумала, что русский человек может написать вот такой настоящий американский джаз! Скажите, а часто ли вы собираетесь на репетиции? Репетируете ли вы каждую песню или же это импровизации, которые рождаются прямо на концерте?
А.Г. Импровизация — это основа, это кит, на котором держится джаз. Но, естественно, фактуру песни, ее аранжировку мы прорабатываем. Если я написала что-то, приношу Володе Нестеренко, мы прорабатываем, проходим это все полным составом, а остальное рождается на концертах. Песня обрастает разными крыльями.
Д.Е. Вы считаете - это был правильный шаг, приехать в Москву? Удачно у Вас складывается все в этом городе?
А.Г. Москва меня расцеловала сразу! Приняла в свои объятия. Мне везло во всем! Могло бы еще больше везти, если бы я была более трудолюбивым человеком. С ленцой я. Но мне кажется, что если бы я не страдала, а это порой случается и от лени (от дури!),то у меня не родилось бы ни строчки. Иногда это тоже нужно. Но Москва такая хитрая: она сначала тебе «добро пожаловать!», но потом нужно доказать, что ты на что-то способен. Возможно, ваш второй вопрос будет «почему не в Америку?», хотите спросить? (смеется).
Д.Е. Честно говоря, нет! Мне было бы жаль, если бы Вы уехали в Америку. Но, почему же, действительно, не в Америку, раз уж разговор зашел?
А.Г. Может интересно было бы, если бы я поехала в Америку. Но, нужен продюсер - что здесь, что там. Сейчас все изменилось, все банально и очень просто. Сейчас нет героев. Таких, как Джуди Гарленд, Марлен Дитрих, к примеру. Я считаю, что сейчас никого нет. Ныне самая прекрасная джазовая певица — Дебора Браун. И то - она ближе уже к Европе, она там и живет уже, по-моему. Но она настоящая черная джазовая певица, как Сара Воан была. У нее такой голосовой аппарат, она так поет! И душа есть. Ведь сейчас душа почти ни у кого "не работает". Все тупо техникой занимаются и даже она хромает. И это какая-то конъюнктура, это неинтересно, это все ненастоящее.
Д.Е. То есть, Вы считаете, что у нас сейчас профессиональнее джазмены - музыканты?
А.Г. Не совсем так. У нас просто души больше. Вот мой пианист Владимир Нестеренко играет так, что можно и разрыдаться. Человеческое существо должно трепетать от взятого аккорда, от взятой ноты, и трепетать не от профессионализма, ведь это само собой разумеется, а именно трепетать от какого-то трагизма. Вот почему джаз такой веселый и даже, когда они везут хоронить, они играют весёлую музыку? Вот такая эмоция и должна быть — трагизм через веселье. Таким был Луи Армстронг, он был именно таким.
«То, что мы играем — жизнь.», - говорил он.
Д.Е Вы сказали, что если бы не ленились, не написали бы ни строчки? Так как рождаются Ваши песни, стихи? Они приходят внезапно, вдохновением или Вы сидите часами и правите, как Пушкин?
А.Г. Откуда берется лень? От какого-то страдания, от какого-либо ужаса, непонимания, и ты начинаешь себя жалеть. Тебя спасают ангелы. Они и есть - вдохновение. Но к себе нужно быть безжалостным и нужно "дружить с героями". Без их согласия даже. Вы сейчас поймёте, о чём я. После разгрома Хрущёвым выставки в Манеже в 1962 году, скульптор Эрнст Неизвестный пошёл в свою мастерскую и ночь работал как сумасшедший. Родился Орфей. Вот так нужно страдать!
«Иосиф Бродский - это друг моей жизни» - так говорил Неизвестный. Они оба - мои. Я вам точно говорю, это помогает жить.
Д.Е. Настя, своим концертом Вы просто согрели душу! Спасибо огромное! Наш журнал «прописан» в Санкт Петербурге. Может быть, у Вас есть для нас стихотворение?
А.Г. Да, именно об этом городе есть!
В Петербурге.
Ночная Нева
Шоколадной
Лавой
Распластана
Славно.
Бурлавно
Волнами
Переливаясь,
Соблазняет..
Стоя на берегу,
Я почти умираю
От желания
Ухом прильнуть,
Уловить важное,
Ощутить её гладкость
Влажную
Телом голым,
Погружаясь грудью,
сердцем,
сутью.
Автор: Дарья Евдочук
Анастасия Глазкова. Миниатюрная и бесконечно одаренная «принцесса джаза». Русоволосая русская девочка поет раскованную музыку негритянских окраин так, будто она с пеленок «дитя мира», а не самородок из казахских степей.
Не запомнить эту певицу невозможно, потому что ее джаз самобытен и загадочен. Вот именно глубинного, генного, «черного» окраса в нем мало. Настя не стремится (хотя и может!) повторить голосом знаменитый негритянский «объем», не подражает ни одному из «монстров» стиля, она уверенно шагает по своей собственной «yellow brick road». Пишет потрясающие джазовые песни на английском и русском, живет на сцене в неповторимой органике — поет, философствует, импровизирует, слушает, разговаривает и задумчиво движется в такт музыкальных фантазий своих соратников.
С певицей охотно сотрудничают непревзойденные мастера российского джаза. Пианист Владимир Нестеренко с легкостью переключается на флейту и играет на ней так же виртуозно, как ловко и мастерски «шутит» в джазовых переливах фортепиано. Один из лучших джаз — гитаристов Москвы Николай Куликов «летает» по струнам гитары, как птица по небу, прорабатывая тему, подбрасывая ее пианисту, придавая песням Анастасии американскую естественность и русское приволье.
В этой попытке «свесть Америку и Россию» и кроется секрет джаза Анастасии Глазковой. Ее русская душа прорывается в исконно американскую музыку, она вдохновенно свингует в ритмах, рожденных в недрах черного континента и превратившихся в самое неудержимое музыкальное направление на улицах Нового Орлеана.
С русской певицей, которая пишет и поет джаз, разговаривала наш корреспондент Дарья Евдочук.
Д. Е. Настя, Вы прекрасны и удивительны! Скажите, а как Вы пишите свои джазовые песни — сами, да еще и на английском языке? Как вообще рождается джазовая музыка? Такое впечатление, что Вы занимаетесь джазом всю жизнь.
А.Г. С детских лет я профессионально занималась музыкой. Закончила музыкальную школу и Музыкальное училище по классу фортепиано. Пою с трёх юных лет и вокалу специально не обучалась. В Москву приехала, в общем-то, за джазом. Кстати, Игорь Бутман отсюда и вещал свою «Джазофрению» (беседа происходит в клубе Игоря Бутмана на Таганке), тогда это был легендарный Le Club и была такая популярная передача на телеканале "Культура".
Я родом из Казахстана. Во времена «Джазофрении» я проживала в Омске, ждала эту разницу во времени, и в три часа ночи сидела зимними вечерами, закутавшись в плед, смотрела передачу. Игорь рассказывал о джазе, джазменах, и меня все это влекло страшно. Так совпало, что в это время меня пригласили в омский джазовый оркестр, я исполнила там несколько вещей. Тут приехал Георгий Арамович Гаранян, который какое-то время руководил этим оркестром. Он отнесся ко мне очень хорошо, заметил меня, одобрил. Я страшно боялась перед ним выступать, но когда на репетиции что-то спела и подошла к нему, он мне из-за спины руководителя оркестра сказал: «Бра -во!».
Это меня расслабило моментально, я поверила в себя и поехала в Москву.
Едва я приехала, пошла сама по джазовым клубам, обошла их все пешком. Тогда еще о какой-то моей авторской деятельности не шло речи вообще. Я и стихов не писала. И мои песни буквально свалились на меня с неба, захватили меня, за неделю я написала их пять подряд! Сама не понимаю, как это случилось.
Наверное, так: моя первая песня называется “Take A Shower”.
Все американцы входят в ступор от такого посыла, потому что эта фраза у них означает - «ты грязный, помойся! Прими душ!». Но у меня там скорее философский смысл: "не только мылом и водой человек может очиститься! загляни в себя!". В общем, как я сейчас понимаю, моя поэзия началась именно с этих слов - не на русском, а,чёрт возьми, на английском! "Shower drops raining fast/Rinse entirely totally last thoughts that anti-body-minded" - с точки зрения языка это ведь ужас, но с точки зрения поэтического образа в песенном тексте...
Собственно, говорю, я лежала в ванной, и мне вдруг подумалось: «Как же это люди в душе пишут песни?». И у меня пошла мелодия одновременно с каким-то текстом, я срочно вышла, пошла к инструменту, и родилась первая песня. Я принесла ее Владимиру Нестеренко - он мой соратник очень давний, глубокий, он мне помогал во всех моих песнях, в джазовой гармонии, которая была мне тогда еще не подвластна. Я принесла ему песню, он сначала даже посмеялся, назвал это водевилем и не отнесся к этому серьезно. А потом мы её сделали, и мне стали говорить музыканты, что они думали, это американская джазовая тема 30-х годов.
Второй была баллада «Hope of mind”. С ней тоже связана небольшая история. Владимир Михайлович Зельдин, наш корифей кинематографа, потрясающий долгожитель, просто какой-то живущий ангел, он играл и, по-моему, до сих пор выходит на сцену в этой роли — он играл Дон Кихота Ламанчского в Театре Советской Армии. Я увидела его по телевизору, по каналу «Культура», он произнёс, вскинув руку: «Что такое мечта? Это надежда разума». И у меня выстрелило - "Hope Of Mind".
Д.Е. Сейчас продолжаете писать?
А.Г. Крайне самонадеянно будет ответить окончательно утвердительно на этот вопрос (смеётся). Когда Оно меня находит - не отпускаю. Я выпустила диск из двенадцати композиций, из которых одна — это джазовый стандарт «No Moon At All», а вторая - это мелодия Рэнди Уэстона, американского пианиста и композитора «Hi-Fly», на нее я написала свой текст. Получается, что полторы песни не мои, остальное — мое (смеётся). В какой-то момент моей жизни, возможно, от одиночества, которое тогда было со мной рядом - музыканту, творцу оно необходимо - смешанного с состоянием отчаяния и кромешной депрессии, я вдруг написала одно стихотворение. И у меня пошли стихи. И мой поэт продолжил моего композитора, иначе не скажешь. Из стихотворения «Сказка — Песенка» вышел джазовый вальс и затем стал одним из номеров моего Вокального цикла "TRIA". Название латинское, но сочинение на русском языке. Есть две публикации — в альманахе «Информпространство» и в сборнике «Муза». Когда-нибудь будет книжка, обязательно.
Д.Е. Выходит, когда Вы начали петь джаз, Вы еще совсем не обучались джазовому пению?
А.Г. Нет. У меня по вокалу было, может быть, всего два урока в жизни. Я старалась обратиться к кому-то: вдруг я неправильно что-то делаю? Два раза срывала голос и могла его совсем потерять из-за непрофессионализма. Но я приходила к преподавателям и они разводили руками, говорили, что мне ничего не нужно! Мне на спину клали руки, дышали со мной, про диафрагму что - то рассказывали. В принципе, для меня это все до сих пор неведомо, это знает только мой организм, потому что я его бросила на амбразуру практики и методом изучения себя продолжала петь. И все. Я поэтому и не преподаю, потому что я не понимаю, как это все объяснить. Я пою и все.
Д.Е. Наверное Вы много слушали джаз?
А.Г. Это безусловно!
Д.Е. А как Вы нашли своих соратников? Они всегда выступают с Вами?
А.Г Я начала ходить по клубам, когда приехала и начала знакомиться. Могу сказать, что я человек слишком застенчивый, но при этом очень смелый. Я стала везде говорить, что я певица, и мне сразу стали предлагать: «А, спой!». Вот Сергей Манукян в «М Баре» сразу меня поставил на сцену: «Пой!». Или в «Cool Train” - был такой клуб в «Б2», сейчас его уже не существует - Ирина Томаева там вела джазовые бранчи. И меня начали узнавать, предложили сделать программу, я начала выступать. Меня нашло это все само. В результате этой движухи (почему я говорю это слово - недавно его услышала из уст А. Кончаловского, мне оно больше нравится, чем тусовка) у меня появился Большой Джазовый Джем, который я вела в этом «Cool Train»'е, в «Б2». Неплохо - на Садовом кольце появлялась эта надпись каждое воскресенье - «Анастасия Глазкова — джазовый джем». В течение пяти лет я была ведущей и вдохновителем этого проекта, он вылился потом в подпроект «Авторский джаз России». Я приглашала всех наших музыкантов, которые пишут свою музыку. Свои авторские концерты тогда сыграли мощные люди нашего джаза - Герман Лукьянов, Михаил Окунь, Яков Окунь, Вагиф, Садыхов, Сергей Головня, Владимир Нестеренко со своей «Органологией» - у него отдельный проект на органе, Алексей Беккер - пианист, который играет в моём составе на барабанах. В общем, все, кто создаёт свою музыку, все играли в этих концертах. Пять лет это все происходило, потом сменилась администрация, все закончилось, а потом и клуб закрыли. Поэтому мне не обидно.
Д.Е. Часто ли у Вас бывают концерты сейчас, и на каких площадках?
А.Г. На разных площадках. На моей странице в фейсбуке я всегда анонсирую мои концерты. Джазмен - «волк, которого кормят его ноги» и телефонные звонки: тебя уже знают, ты можешь позвонить в другой город, например, в Питер. Можно позвонить и предложить - «поставьте меня там и там». Можно несколько клубов объединить сразу и будет отдельный тур. В другие города, к сожалению, не всем доступно поехать, ведь многие джазовые площадки, филармонии подписываются на абонемент кого-нибудь, кто "возит джаз" - например, Даниил Борисович Крамер. И, в общем, кого он возит, тот и гастролирует. Далеко не все мы можем попасть в эту струю, ведь авторский джаз...боятся его. Вот вы сегодня слушали, вам как?
Д.Е. Если бы Вы не сказали, что это Ваше, я бы никогда не подумала, что русский человек может написать вот такой настоящий американский джаз! Скажите, а часто ли вы собираетесь на репетиции? Репетируете ли вы каждую песню или же это импровизации, которые рождаются прямо на концерте?
А.Г. Импровизация — это основа, это кит, на котором держится джаз. Но, естественно, фактуру песни, ее аранжировку мы прорабатываем. Если я написала что-то, приношу Володе Нестеренко, мы прорабатываем, проходим это все полным составом, а остальное рождается на концертах. Песня обрастает разными крыльями.
Д.Е. Вы считаете - это был правильный шаг, приехать в Москву? Удачно у Вас складывается все в этом городе?
А.Г. Москва меня расцеловала сразу! Приняла в свои объятия. Мне везло во всем! Могло бы еще больше везти, если бы я была более трудолюбивым человеком. С ленцой я. Но мне кажется, что если бы я не страдала, а это порой случается и от лени (от дури!),то у меня не родилось бы ни строчки. Иногда это тоже нужно. Но Москва такая хитрая: она сначала тебе «добро пожаловать!», но потом нужно доказать, что ты на что-то способен. Возможно, ваш второй вопрос будет «почему не в Америку?», хотите спросить? (смеется).
Д.Е. Честно говоря, нет! Мне было бы жаль, если бы Вы уехали в Америку. Но, почему же, действительно, не в Америку, раз уж разговор зашел?
А.Г. Может интересно было бы, если бы я поехала в Америку. Но, нужен продюсер - что здесь, что там. Сейчас все изменилось, все банально и очень просто. Сейчас нет героев. Таких, как Джуди Гарленд, Марлен Дитрих, к примеру. Я считаю, что сейчас никого нет. Ныне самая прекрасная джазовая певица — Дебора Браун. И то - она ближе уже к Европе, она там и живет уже, по-моему. Но она настоящая черная джазовая певица, как Сара Воан была. У нее такой голосовой аппарат, она так поет! И душа есть. Ведь сейчас душа почти ни у кого "не работает". Все тупо техникой занимаются и даже она хромает. И это какая-то конъюнктура, это неинтересно, это все ненастоящее.
Д.Е. То есть, Вы считаете, что у нас сейчас профессиональнее джазмены - музыканты?
А.Г. Не совсем так. У нас просто души больше. Вот мой пианист Владимир Нестеренко играет так, что можно и разрыдаться. Человеческое существо должно трепетать от взятого аккорда, от взятой ноты, и трепетать не от профессионализма, ведь это само собой разумеется, а именно трепетать от какого-то трагизма. Вот почему джаз такой веселый и даже, когда они везут хоронить, они играют весёлую музыку? Вот такая эмоция и должна быть — трагизм через веселье. Таким был Луи Армстронг, он был именно таким.
«То, что мы играем — жизнь.», - говорил он.
Д.Е Вы сказали, что если бы не ленились, не написали бы ни строчки? Так как рождаются Ваши песни, стихи? Они приходят внезапно, вдохновением или Вы сидите часами и правите, как Пушкин?
А.Г. Откуда берется лень? От какого-то страдания, от какого-либо ужаса, непонимания, и ты начинаешь себя жалеть. Тебя спасают ангелы. Они и есть - вдохновение. Но к себе нужно быть безжалостным и нужно "дружить с героями". Без их согласия даже. Вы сейчас поймёте, о чём я. После разгрома Хрущёвым выставки в Манеже в 1962 году, скульптор Эрнст Неизвестный пошёл в свою мастерскую и ночь работал как сумасшедший. Родился Орфей. Вот так нужно страдать!
«Иосиф Бродский - это друг моей жизни» - так говорил Неизвестный. Они оба - мои. Я вам точно говорю, это помогает жить.
Д.Е. Настя, своим концертом Вы просто согрели душу! Спасибо огромное! Наш журнал «прописан» в Санкт Петербурге. Может быть, у Вас есть для нас стихотворение?
А.Г. Да, именно об этом городе есть!
В Петербурге.
Ночная Нева
Шоколадной
Лавой
Распластана
Славно.
Бурлавно
Волнами
Переливаясь,
Соблазняет..
Стоя на берегу,
Я почти умираю
От желания
Ухом прильнуть,
Уловить важное,
Ощутить её гладкость
Влажную
Телом голым,
Погружаясь грудью,
сердцем,
сутью.
Автор: Дарья Евдочук