Эрарта-сцена 13 июня превратилась в джазовую лабораторию. Трио Волков-Кондаков-Шилклопер выступало с новой программой.
Начало концерта несколько задержалось: Аркадий Шилклопер, впервые оказавшийся на сцене Эрарты, объяснил это своим опозданием. И сразу подготовил публику к тому, что будут исполнены новые пьесы. Первым номером зазвучала танцевально-свободная, полная уверенной силы вещь Robin, посвященная Робину Уильямсу. Альпийский рог занял собой едва ли не половину сцены.
Следом начинается баллада, которую написал Владимир Волков; Шилклопер берётся за валторну, пьеса непрерывно развивается, темы сменяют друг друга, движение то замедляется до убаюкивающего, то разрастается шумным деревом звука, и завершается тягучим аккордом и звонким уколом клавиш. Затем на первый план выходит вентильный флюгельгорн. Композиция Pat создаёт эффект путешествия, сама музыка шагает, а музыканты остаются на месте, но словно уводят из Гаммеля. Куда? В другой город, города, в незнакомый ландшафт, где дышится полной грудью и шагается легко.
А вот новая вещь и новое погружение: в «Подводном мире» нет импровизаций, «но есть ноты, и их много», — ворчит Шилклопер, раскладывая листы, — «ох уж эти композиторы». Валторна звучит с ожидаемой плавностью, водолазные хрипы контрабаса и клавишные щекотные пузыри рождают кинетическую изобразительность. И вновь вступает рог: специально для него написанная вещь «Alpine Scape» («Альпийский пейзаж») превращается в перфоманс, рог взлетает над сценой подобно стреле подъёмного крана так, что Волкову приходится пригнуть голову; звучит без перерыва несколько минут. Пока музыкант набирает воздух в лёгкие, он продолжает петь, и песня альп вдруг обрастает аранжировками, включается ритм контрабаса и рояля. Движение приземляется, снова слышны шаги танца.
Вальс, посвященный Олегу Каравайчуку, в день смерти последнего обретает новые оттенки звучания. Происходит смена мест, как в детской игре, Волков садится за рояль, у Кондакова в руках мелодика. Вместе с валторной они повторяют одно и то же, тоскливо-вопросительная интонация Кондакова придаёт музыке неуловимо знакомый французский оттенок. И тут меня осеняет: шарманка! Это узнавание приходит одновременно с характерным замедлением темпа в конце.
«Детская песня» — это тревожное гудение, удивлённые стуки, диалог из вопросов, подражание голосам. Игрушечный хоррор, наконец, разражается «нормальной» музыкой, можно выдохнуть, даже немного скучно в первые секунды, но я окунаюсь в джаз с головой, я принимаю правила игры, расскажите мне о них. И напоследок улавливаю намек на «All The Saints».
Посвящение Анатолию Герасимову, одному из первых российских джазовых эмигрантов, который успел поработать в оркестре Дюка Эллингтона, называется незамысловато «Song For Tolya» и, пожалуй, может считаться классически джазовой вещью. «Оранжевый блюз» (Orange Blues) с рогом играется горячо, живо, и увлекает с первых нот. «А теперь что-нибудь из старенького», — объявляют музыканты, и джазовый стандарт разгорается мощной атакой и переходит в авангардный эмбиент, а «Норвежский буги-вуги» сменяет что-то похожее на автомобильную прогулку в первой половине 20 века в США.
Текст: Анна Рыбалка
Фото: Катерина Марена
