Спектакль был сделан и показан впервые три года назад. С тех пор многое поменялось: время, люди, герой. И вот сделан поперечный срез: пять дней подряд DEREVO показывает Мефисто Вальс. Минута в минуту, шаг в шаг — не получилось: другая публика, другая импровизация в середине, другое солнце.
За скелет взята симфоническая сюита Густава Холста «Планеты». Марс, Венера, Меркурий, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, а Земли — нет. Плутона тоже нет, но о нем тогда (1914-1916) известно не было. Значит, нет и домашней формы «я», но есть 7 качественно иных красок для его воплощения. Кроме того, история для интерпретации знакома зрителям, это история, рассказанная Адасинским о съемках «Фауста» с Сокуровым. Запрет на танец во время съемок, даже на разминку настиг однажды А.А. По пути с заветного преступления, танца в декорациях кинокартины — пугалом посередь поля. Оба персонажа — танцор в ритуальном дервишском кружении и женском платье и пугало — зачинают спектакль.
Позже мы увидим золото-розового эдемского юношу. Цветочные врата, брошенный венок, заземление кандалами. Теперь в деле «юпитер без каблуков, марс-неудачник, меркурий-дурачок, сатурн-млекопитающее». Есть где развернуться сюжету о дьяволе! На следующий день Антон дал интервью Фонтанке, где уместил мотив показанной инициации в простой тезис: «Библия на другой планете написана, а мы в аду живем».
Все лохмоче становится герой, ест таблетки и колбасные изделия, ест даже Землю. Изо рта у него вытекает сырое яйцо, символ рождения, в руках у него коса. Пища размазана по сцене, запахи атакуют первые ряды; возникают ассоциации с театром АХЕ. И неслучайно, ведь начало Мефисто Вальсу было положено у них в «Антресоли», где впервые Адасинский «съел глазами чеснок».
Есть место и отполированным, легитимным метафорам: вырезанные ножом окна в плоскостях пространства, сердце изо льда для зрителя, который не ответит, в небо обращенные подсолнухи.
На сцене в этот раз Елена Яровая и Татьяна Хабарова. Такой состав быстрее прочих погружает в самобытность и остроту DEREVO и их историй. Зрители Эрарты, конечно, отличаются от гостей европейских театральных фестивалей или улиц. Музей — частный, искусство — современное, художники — ажурные, самодостаточные, полные. Бесспорно, градус концентрации был высок, но на уровне плотных действий в зале ситуация так и осталась монологом.
Текст: Полина Березина