«Если можно говорить о нормативной русской лексике, то можно, я полагаю, говорить о нормативной русской поэтической речи. Говоря о последней, мы будем всегда говорить об Александре Кушнере» - Иосиф Бродский.
Большой зал, наполненный людьми, на несколько секунд затих и тут же содрогнулся от шума приветственных аплодисментов, встречая известного поэта. «Вот вышла книжка. Вышла в прошлом году. Называется «Земное притяжение». Самое трудное не стихи написать, а название для книжки придумать. Это почти невозможное дело! Хорошо было Боратынскому! «Сумерки» с Гюго содрал и все в порядке...» - так началась творческая встреча с Александром Кушнером в музее Ахматовой. Опоздавшие к началу посетители пробирались по старому скрипучему паркету в последний ряд на скамейки вдоль окон, а работники музея в спешке вносили в зал дополнительные стулья. «Значит, я прочитаю стихи… Слышно меня хорошо? И, если возникнут какие-то вопросы, пожалуйста, задавайте. Только, единственная просьба, в письменном виде» - Кушнеру 79 лет, он носит слуховой аппарат, но даже с его помощью общаться с публикой ему было непросто.
Все куплено, а спички позабуду
Иль таблетку третью не приму,
Отвлеченный чем-то на минуту,
Позвоню, забывшись, не тому
И, себя ругая и жалея
И смущая стоном небеса,
Вспоминаю бедного Тессея,
Перепутавшего паруса…
Александр Семенович Кушнер родился 14 сентября 1936 года в Ленинграде. Живет поэт в Петербурге. Является членом Союза Писателей с 1965 года и членом ПЕН Клуба с 1987 года. Дмитрий Сергеевич Лихачев называл Кушнера поэтом жизни во всех ее проявлениях, Иосиф Бродский считал его одним из лучших лирических поэтов XX века, Лидия Гинзбург отмечала присущую мысли поэта особую взаимосвязь жизнеутверждающего и трагического, а Яков Гордин, к слову, присутствовавший на этом вечере, особо отмечает самобытность его творческого развития.
Кушнер следует принципам, заложенным акмеистами и близкими по поэтике авторами: описание предметного мира, быта и одновременно включённость в мировую культуру. Старая ваза, ряд тополей, фабричные корпуса, все это может быть для него той точкой опоры, оттолкнувшись от которой мысль его взлетает в эмпиреи. Кушнер – петербуржец и ленинградец, родной город занимает в его поэтическом мире особое место. Его Петербург - город античный, там на равных плещутся воды Фонтанки и Стикса. Именно стихотворениям с античными мотивами был посвящен предыдущий сборник Кушнера, который также могли приобрести в этот день посетители музея.
«В чем чудо стихов? Я думаю, здесь мне удалось сказать, - обратился поэт к публике, прочтя очередное сочинение, начинающееся цитатой из стихотворения Лермонтова «Тучи» - В том, что они запоминаются. Простой секрет. Почему я верлибр терпеть не могу? Потому что я ничего не могу запомнить! А «Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит…» - как в детстве прочел, так и на всю жизнь осталось! Вот и вся загадка».
Так ветер куст приподнимал,
Такой клубился белый цвет,
Плеча касаясь моего,
Как если б Тютчев мне сказал:
Зайдите, будет только Фет
И вы, а больше никого...
Кушнер читал одно стихотворение за другим, не давая себе роздыха, лишь изредка прерываясь, чтобы поделиться с публикой каким-либо наблюдением о генезисе стихов или заложенных в них сюжетах. Размышления о прожитых годах перетекали в осмысления судеб литературных героев и сменялись зарисовками из жизни.
«Ежедневно имея дело со словом, понимаешь, как замечательно устроен язык. Просто невероятно! Один глагол накрывает всю жизнь, понимаете? И никаких специальных метафор не надо. В глаголе «идти» все есть: мне идет платье, я иду туда-то… И так далее, и так далее».
Не жалею о том, что я жил при советской власти,
Потому что я прожил две жизни, а не одну,
И свободной тайной был счастлив, и это счастье
Не в длину простиралось, а исподволь, в глубину…
Стихи, вошедшие в сборник, были написаны за последние три года, и, конечно, поэт не мог проигнорировать накалившуюся политическую обстановку. Кушнер прочел стихотворение с рефреном «Конечно, русский Крым!» и очень эмоционально и проникновенно его прокомментировал:
«Это мое глубокое убеждение! Мне его подсказывают Пушкин, Державин, Батюшков, Чехов, «Севастопольские рассказы» Толстого, Мандельштам, Набоков, Бунин! Ничего не смогу с собой сделать. Стоит вспомнить Лидию Гинзбург или Дмитрия Максимова, или Лихачева… Да кого угодно! Я знаю, как бы они ответили».
Коснуться этой темы ему пришлось и отвечая на вопросы слушателей:
«Крым завоевали при Екатерине, положили тысячи солдат! В Севастопольскую войну – тоже! Крым отстроен русской литературой. Поймите: огромная страна, холодная, льдистая. Выйти на улицу страшно! Единственная наша радость – это пятачок Крыма. А, кроме того, я - сын морского офицера! Я слышал своими ушами, как они негодовали, когда Хрущев отдал Крым. Они говорили: «Нам придется уйти из Севастополя»! Они знали, что говорили... А я не могу расстаться с Мандельштамом, с Цветаевой, с Пушкиным, с Лермонтовым. Ни за что! Никогда!»
Напоследок поэт прочел два новых стихотворения, которые еще ни разу не звучали на публике. Мы приведем одно из них:
Ночного мотылька придумал кто-нибудь
Иль сам исподтишка возник, не обессудь,
Задабривая тьму на сумрачной тропе
Не нужен никому, лишь самому себе.
Не может быть, чтоб сам! Конечно, кто-то был!
Кто склонный к чудесам свой дар употребил
На то, чтоб он летал наряженный в шелка.
Был кто-то, кто сказал: «Создам-ка мотылька»!
Средь множества проблем порхающий пустяк
Не спрашивай: «Зачем?» Ей Богу, просто так!
А без него, друг мой, средь радостей и бед,
Шептал бы ты порой: «Чего-то в мир нет»!
Текст и фото: Александр Шек
[gallery ids="97636,97637,97639,97638,97642,97640,97643,97641,97644,97645,97647,97646,97650,97648,97652,97649,97651,97653,97654,97655,97656"]